Софиты в спальне глаза Дашкины отразили. В них заблестело: то ли азарт, то ли похоть, то ли надежда, что есть и только между ними что-то своё, загадочное и мало объяснимое?

Принимая поцелуи и нежность, Дашка старалась не думать. Чего тут думать, когда хочется одного, а думать надо другое? И во всём этом совершенно непонятно чего хотеть по итогу.

Ей всю жизнь говорили «хотеть». Но что-то то, других людей, правильных. Которые хотят учиться, чтобы завтра хотеть работать менеджером. Ведь это правильно, как и закупаться на распродаже ненужными, но доступными вещами и отдыхать не там, где хочется, а там, где положено и с теми, с кем положено. Она ведь так и жила всю жизнь. Но потом пришёл сантехник, начал трубы менять, а по итогу поменял всю её жизнь. И совсем неудивительно, что поменял только ей.

«Той, рыжей лохудре тоже капля Бори досталась», — даже подумала Дашка, потому что совсем не думать не могла. Женщина постоянно должна о чём-то думать, чтобы было что накручивать, если это не кудри на завивку.

Ноги сами оплели его тело. Халат уже где-то у кровати, безобразно валяется, скомканный. А ведь могла положить ровненько на краешек или даже повесить на плечики. Но по итогу положила на то, что должна.

Значит, влияет на неё мужчина! Вроде не мылся, а пахнет вкусно. Вроде немного потом, но тем рабочим, с примесью тестостерона. И её кортизол по венам растворяет уже, напрочь снося все запреты.

Нет уже первых минут ужаса, когда сообщение не телефон получила о задержании. Нет и той тревоги, когда смотрела на толпу людей в чёрных одеждах, что и людьми не казались совсем, а чёрным морем, у которых вместо волн руки колыхались. И чего-то требовали, требовали, пока не поняли, что ей как раз море по колено. Но не за себя, а за Борю. Ведь кто не согласен с её мужиком, будет иметь дело с ней и её друзьями.

Ну а дальше понятно — секс. Глубоководное погружение. Ведь секс — это тот же дайвинг. Где главное не глубина погружения, а опыт. А он зависит от частоты погружения. Но на пару достаточно нанырялись, что третьего заделали. Бонусом вышел.

Но как-то так получилось, что не только с ней он нырял? Как проглядела, что не только её мужик оказался?

Чтобы снова об этом не думать, Дашка только плотнее ногами его обхватила. А затем расслабила ноги, доверив ему все движения. А он, гад, осторожный снова, примеривается, напролом не прёт. Задавить боится и навредить. Потому что, падла такая — заботливый. Но проблема в том, что не только о ней заботиться.

Дашка даже расстроилась снова, и уже хотела всё высказать, но тут заметила, как в проёме Татьяна Юрьевна стоит и гладит себя. Беспардонно. Не то, чтобы вмешивается. Даже на полную луну за окном время находит посмотреть, она в её глазах и отражается. Ни писка от неё, тихая как мышка. Только чуть дышит учащённо. Тогда как сама Дарья уже дышит быстрее, глядя то на одну, то на другого. Её заполнило всю. И столько много мужика ей, что как с подругой не поделиться?

Татьяне Юрьевне ведь много не надо. Тапочки бы сказать принести, она и рада. Но если это скажет сама Дашка, то это просьба. А если Боря, то приказ. А ей приказы нужны и служба. И нет бы, дуре такой, в армию пойти, МЧС или полицию, и так служить, сколько влезет, так нет, бытовое служение ей нужно. Но не только с борщами на кухне, а в целом, совокупно. Чтобы ещё и по попе шлёпали и басом рычали над ухом. А она и рада слушать. И от осознания этого мурашки по коже. И Дашка вдруг поняла, что и сама в какой-то степени служит.

Ну потому что какая женщина в своём уме будет другую рядом терпеть? Даже если договорились, всегда передоговориться можно. А свингеры — это извращенцы всякие. Они парами меняются. А как им парами меняться, когда Боря один и единственный и другого не хочется?

Дилемма.

Послав подальше все мысли, Дашка только глаза прикрыла. А в них мельтешит. То ли от переизбытка энергий в комнате, где всё давно не по феньшую, но всем похую, то ли потому, что давление упало, гемоглобин понизился и вообще при смерти.

Когда хорошо и очень — это всегда пограничное состояние. И пока оргазм из-за угла не выпрыгнет, не знаешь, чего от тела ждать. Может пятка зачесаться. Или ноги с струну стянуть до судороги. Тогда собьёт весь настрой. А может накрыть так, что ныряешь куда-то далеко-далеко. И дна не видно. Хотя бы потому, что вместе с опытным аквалангистом погружаешься. Только вместо маски и трубки у него свои инструменты. Но в деле не менее искусен.

Ладно бы просто долбил, или мыкнул, обляпав и уйдя в ночи такси ждать на улице, так нет же. То носом плеча коснётся, то сам в кончик носа поцелует. И ведь веришь ему. Вздрагиваешь. А если какая судорога, то тут же ногу перехватит и мышцы помнёт, не прерываясь, но ин е ускоряясь.

«Опасен тот мужик, что может слышать! Но ещё опаснее тот, что понимать способен!» — подумала Дашка и только сильнее руками за плечами схватилась, к себе прижала.

Пусть раздавит, сделает из неё лепёшку. А ей только в радость. Но он давить и не думает. Выгибается дугой, обтекает, а на живот и не думает ложиться. Только гладит, целует или почёсывает. И это при том, что там не чесалось, а теперь — приятно.

«Кто ты, демон⁈» — хотела закричать Дашка, когда в глазах замельтешило так, что стон с губ сорвался.

Но тут же рядом в дверном проёме ей в такт подвывать Жопкина начала. А Боря даже не повернулся. Не остановился. И продолжает, гад, продолжает, сволочь такая, своей волшебной палочкой в ней орудовать, на все точки тайные нажимая разом. Но все в цель попадают. А сам улыбается немного. Не гордо, не робко, но именно так, как надо. Как будто знает, как будто научен.

«Кто ты, падла харизматичная⁈» — из последних сил хотела выкрикнуть Дашка, но вместо этого только ногтями в кожу на пике впилась. И тут же отпустила.

Она, но не неё. Потому что шкурку попортить, чтобы рыжей послание оставить — это одно. А вот больно сделать её любимому — тут уже ни в какие ворота не влезет! Гол либо на двоих, либо никак не получится.

Первой устала от затяжного оргазма Татьяна Юрьевна. Ноги подкосились, свалилась на колени и тут же на них к кровати поползла. На неё взобралась и с края прилегал. У ног. А дальше классификация буксует.

Как довольная собака? Да вроде нет, не собака. Чай пьёт со всеми за столом и яишенку с утра сбацает. А то и в магазин сходит, как ходит на работу и иногда даже домой уходит. Но всегда возвращается.

А как кто? Как человек? Ну какой из неё человек, когда ничего для себя не просит? Не умеет человек ничего для себя, но всё для других долго делать. В какой-то момент и себе урвёт кусочек, суть свою раскроет.

Тогда кто, как раб? Это точно не правда. Рабство у неё если и есть, то сугубо добровольное. Дашка ни на продукты с неё, ни за квартплату ни разу. Всё сама покупает, сама оплачивает. Сама одевает-обувает и подарками одаривает. Ну потому что — может. Что важнее — хочет. Но и сама от подарков не отказывается и от отношения человеческого.

Вот и получается, что одновременно и по-людски у них и не по-людски. А сил злиться на неё даже нет, когда под одеяло заползла, и к Борису-нижнему присосалась, чтобы подкачать и на второй круг запустить.

В конце концов, сам пришёл. Знал, что цветами не отделается. Значит и отвечать сам должен. А Наташка та рыжая хоть и сука, но компанейская. А дальше пусть сама с ним разбирается. На своей территории.

С этой мыслью Дашка и уснула. Довольная и счастливая. И путь как доделают своё дело только попробуют её не погладить. Тогда точно их всех накажет… утром… возможно… нельзя упустить такую вероятность, даже с яишенкой.

А там, рядом, где-то на грани одеяла и другой половину кровати женские запасные ладони продолжают нежно гладить чернявого мужчину по щекам и волосам и пальцы задерживаются на ухе. Потому что одно дело подчиняться или служить, а другое — дарить, отдавать. И она дарила ему всё, что могла. А он, вместо того, чтобы требовать ещё и ещё, или мучать её новыми претензиями, сам дарит! Сам ласкает. Сам целует. И душа поёт от этого. Это в голове где-то она — маленький, пыльный комочек, без формы, времени и пространства. А он видит что-то своё, большое, важное. И ловко в это всё попадает, разукрашивая её как белую раскраску фломастерами по чётким контурам.