Она проницательная девушка. Ей приходится быть такой. Она берет бутылку и быстро убирает ее под куртку.

— Это убьет его? — Она поднимает руку. — Знаешь что, малыш. Я не хочу знать. Только не показывайся здесь снова.

— Заметано. — Я благодарно киваю ей и иду к выходу.

Околачиваясь в переулке возле бара, ожидая, пока появится Лоусон, я обнаруживаю, что кайфую. Жаль, что здесь нет Лондон. Никто не может сломать разум так, как она. Я знаю, потому что видел ее в работе. Изучал ее технику на записях. Ища способы совместить наши методы.

Ларри был просто маленьким кусочком того, на что мы способны вместе.

Я замечаю, как Лоусон и проститутка выходят из бара, и выжидаю несколько секунд, прежде чем достать спрятанную спортивную сумку и последовать за ними. Они идут рука об руку, смеются. Опьянение Лоусона смягчает его страхи.

Я знаю, как вернуть их обратно.

В отличие от Лондон, я с легкостью смог отпустить свою прежнюю жизнь, словно гелиевый шарик. Он поднялся, воспарил, исчез. Закрылся солнцем. Я порвал все связи с мальчиком, рожденным в Хеллс Келлс.

Может быть, Лондон нашла ниточку к прошлой жизни, что была украдена у нее. Нить, которая свяжет события в ее жизни в одну веревку. Ей нравятся эти новые нити. Возможно, это ее мертвая сестра. Или богатые, респектабельные родители, которыми она теперь может гордиться, в отличие от человека, которого она убила, чтобы спастись от его порочного наследия.

Что ж, если моя прекрасная сирень снова станет жертвой своих ядовитых иллюзий, можно предпринять только одно действие — оторвать отравляющие лепестки.

Пора напомнить доктору Лондон Нобл, кто она такая.

Глава 40

ДИССОЦИАЦИЯ

ЛОНДОН

Два месяца назад я наблюдала, как власти выкапывают тела.

Девять разложившихся молодых женщин были эксгумированы из безжизненного сада и кукурузного поля за моим домом.

Я смотрела, как техника заехала во двор, и ее металлические когти врезались в землю. Мой задний двор превратился в кучи сухой грязи — земля давным-давно погибла. Я помню, как кашляла, задыхаясь от пыльного воздуха. Какая-то часть меня чувствовала стыд, гадая, вдыхаю ли я частицы мертвых девушек.

Затем я повела агента Нельсона и команду криминалистов в подвал, где обнаружила сорванный клевер, о котором никому не сказала. И стыд испарился.

Я знала, что Грейсон был там, чтобы избавиться от всех компрометирующих меня улик. То немногое, что они могли обнаружить, только подтвердит мою историю. Кровь отца все еще осталась на цементе. История, изложенная уликами, совпадала с моей.

Грейсон и я… мы были не вместе, но работали в тандеме. Наши движения синхронны и просчитаны, остальной мир не сможет за нами поспеть. Мы были превыше них. Мы были не вместе, но у меня никогда не было никого ближе, чем он.

Я смотрю на дом. Гнилой и разлагающийся. Окна заколочены досками, прибитыми к обшивке сайдинга. Я скрещиваю руки на груди, решив, что дом моего детства выглядит гораздо более заброшенным, чем тогда, когда я была здесь в последний раз. Тогда двор кишел криминалистами и сотрудниками правоохранительных органов. Федеральные агенты заполонили крошечный фермерский дом, как термиты, снующие повсюду.

Желтая лента с места преступления огораживает двор, простираясь по периметру. Сзади пустые могилы избороздили поле. Никто их не заполнит.

Лидии Прескотт здесь не место. В отличие от Лондон Нобл.

Я так долго и упорно боролась с этой связью, но кровь, пропитывающая эту землю, окрашивает мои кости. Плавает в моем мозгу. Это часть меня так же, как и Грейсон.

Мы связаны.

Я чувствую присутствие агента Нельсона еще до того, как он подходит достаточно близко, чтобы я его услышала.

— Ты всегда знаешь, где меня найти, — говорю я, не сводя глаз с дома.

— Незачем здесь оставаться, — говорит он, умело уклоняясь от моих обвинений. — Штат не отдаст останки Миа. Пока нет.

Я крепче сжимаю руки вокруг своего живота. Высокие сосны отбрасывают темную, четкую тень на дом, их ветви тянутся по небу, как тонкие паучьи лапки. Прямо как когда я была ребенком.

— Чего ты ищешь, Лондон?

Нельсон до сих пор называет меня этим именем. Они достаточно похоже, не правда ли? Лидия и Лондон. Я понимаю, как Малкольм мог его выбрать. Он всегда говорил мне, что мама назвала меня в честь своей любимой мыльной оперы.

Впервые мне стало интересно, кто похоронен в безымянной могиле на кладбище Мизе, которую я раньше навещала.

У меня никогда не было матери.

— Ничего, — наконец отвечаю я, отворачиваясь от дома. Нельсон смотрит на меня, прищурившись. — Пойдем.

Мы медленно возвращаемся к нашим машинам. К его стандартному внедорожнику, выданному ФБР, и моему арендованному седану. Что я искала? Ответ? Ключ? Еще один кусок головоломки?

Грейсон сюда не вернется.

Он мастер головоломок, и уже разгадал все секреты, принадлежащие этому месту. Не осталось ничего сокрытого, недосказанного.

— В детстве у меня были светлые волосы, — внезапно говорю я.

Агент бросает на меня настороженный взгляд.

— Я думаю, все дети светленькие. Не так ли?

Я вспоминаю свои окрашенные светлые волосы. Платиновый блонд. Я верила, что хотела этого — что умоляла об этом своего отца. Но, как и большинство воспоминаний, оно было искажено.

— Да, но мои были практически белыми. Он красил мне волосы, пока мне не исполнилось двенадцать. Думаю, к тому моменту он решил, что меня уже никто не узнает.

Тринадцать — возраст ответственности¹². Не помню, чтобы Малькольм был религиозным, но это мнение уже стало догмой в обществе. Считается, что человек становится взрослым, чтобы понимать, что хорошо, а что плохо.

Подобно древу познания, которое породило запретный плод, человек, который вырастил меня, готовился предложить мне знание, которое превратило бы меня в его глазах из ребенка в женщину. Он слишком привязался к маленькой девочке со светлыми волосами. Это не было эмоциональной привязанностью — Малькольм не был способен образовывать родительские узы. Это была имитация отношений. Психопат может научиться этому поведению, чтобы использовать его.

Особенно со своими жертвами.

Лидия испытывает эти отношения — эту связь — с сестрой, которую она никогда не знала. Лидия могла любить Миа. Лидия была бы способна на самую глубокую любовь.

Ей здесь не место.

Нельсон провожает меня до машины и кладет руку на крышу.

— Это не твоя вина.

Я смотрю на него. Уходя в его тень, чтобы заслонить заходящее солнце, я прислоняюсь к двери машины.

— С чего ты решила, будто я думаю, что это моя вина?

— Я работал над бесчисленным количеством дел, Лондон. И почти всегда в таких обстоятельствах жертва полагает, что она должна была знать. Они перебирают подробности своего прошлого, пытаясь понять, как они могли быть такими слепыми, когда ужасная правда внезапно становится кристально ясной.

Я качаю головой.

— Дело не в этом. — Не совсем. На каком-то уровне я знала — должна была знать. Я пытаюсь понять, почему я так долго ждала, чтобы что-то предпринять.

Могла ли я спасти Лидию, пока не стало слишком поздно?

Нельсон перебрасывает мои волосы через плечо. Он часто так делает. Потом он обычно уходит, но не сегодня. Может быть, дело в отдаленности от цивилизации или в том, что с этим местом связано так много эмоций, но внезапно он хватает меня за шею. Проводит большим пальцем по нижней губе, его взгляд прослеживает очертания моего рта.

Затем он наклоняется.

— Агент, — говорю я суровым тоном, называя его по должности, чтобы воззвать к его профессионализму.

Я поворачиваю голову в момент, когда он пытается меня поцеловать, и замечаю вспышку боли на его лице, прежде чем снова посмотреть на дом.

Он громко выдыхает, когда отпускает меня и отходит.

— Это было неуместно. — Признает он, но не извиняется.

— Именно, — соглашаюсь я. У этого фарса есть свои пределы.