Грейсон прищуривается. Он изучает меня так же пристально, как и я его. Если это правда, передо мной сейчас действительно сидит Ангел штата Мэн, то у меня есть шанс изучить один из самых запутанных психопатических умов.

Во время судебного процесса его личность скрывали от средств массовой информации. Пытались удержать прессу от превращения его в народного мстителя. Я несколько месяцев безуспешно пыталась получить у него интервью.

Моя кровь бурлит от волнения. Разогретая и наэлектризованная. Прошло много времени с тех пор, как меня так волновал объект исследования.

Я достаю телефон и пишу Лейси: «Отмени все встречи на сегодня».

— Итак, скажите мне, — официально начинаю я наше знакомство, — почему вы отказались встретиться со мной год назад? И почему вы здесь сейчас?

Он продолжает пристально смотреть на меня, но на самом деле я не нуждаюсь в ответе. Того, что рассказал надзиратель Маркс о предстоящем процессе, мне достаточно, чтобы составить обоснованное предположение.

Грейсон вот-вот будет осужден в другом штате. В том, где есть смертная казнь.

Он хочет, чтобы я спасла ему жизнь.

Глава 3

ГЛУБОКО ВНУТРИ

ГРЕЙСОН

У Лондон Нобл свои причуды. Симпатии и антипатии. Страхи. Все маленькие замысловатые черты, составляющие ее личность. Мне нравится раскладывать ее по полочкам.

Вместо контактных линз она носит очки. Длинные темные волосы убирает в пучок, но не стрижется. Не красит ногти. Всегда оставляет расстегнутой одну пуговицу на блузке. Скрещивает лодыжки, но не забрасывает ногу на ногу. То есть, пока мы не начинаем говорить о моих поступках. В этот момент я наблюдаю, как она скрещивает длинные ноги, крепко сжав бедра. Она не любит шум. Ей нравятся сложности. Она редко улыбается, а заработать ее одобрение еще труднее. Она страдает от боли в спине, но делает вид, что все в порядке. Она миниатюрная. Если сравнивать со мной, то почти как кукла. Тем не менее, она никому не позволяет смотреть на нее сверху вниз. Боится старости, боится устареть. Но вот, что самое интересное в моем психологе: я вызываю у нее любопытство.

Не в профессиональном смысле, хотя я уверен, что именно из-за этого вспыхнуло маленькое пламя. Но теперь оно переродилось в глубоко укоренившееся жутковатое любопытство. Любопытство, из-за которого хорошие девушки превращаются в плохих.

Я бы хотел запутать ее в своей паутине и всласть попировать.

— Что вы видите?

Из-за края планшета виднеются тонкие пальцы. На самом планшете изображено черно — красное пятно брызг на белом фоне. «Тебя».

— Я вижу бабочку.

Лондон опускает планшет, с непроницаемым выражением лица. По крайней мере, она пытается изобразить нейтралитет. Но я вижу под ее маской раздражение. Она отчаянно пытается меня разгадать. Пробраться в мою голову и пошарить там.

Прошла уже неделя, а она все еще не понимает. Там нечего искать. Я здесь не ради того, чтобы разобраться со своими психотическими наклонностями. Я здесь, чтобы реабилитироваться и с надеждой ждать возвращение в общество.

Я здесь ради нее.

— Вам нравятся игры? — спрашивает она, откладывая стопку чернильных клякс.

Мои губы искривляются в улыбке. Мне нравится играть в игры С НЕЙ.

— Зависит от игры.

— Вы воспринимаете наше время вместе как игру?

Вопросы. Постоянно эти утомительные вопросы. Каждый ответ она превращает в вопрос. Отказываясь впустить меня в свою голову. Я меняю позу, и в тихой комнате громко звенят кандалы.

— На самом деле, это вовсе не наше время, не так ли?

Она сводит тонкие брови.

— Вы считаете, я не уделяю время вашему лечению?

— Нет, — говорю я, выпрямляясь, насколько мне позволяют цепи. — Я чувствую, что вы уделяете время. Просто не тем вещам. Вы верите, что реабилитация возможна?

Она моргает.

— Не буду врать вам, Грейсон. У меня есть сомнения. Но мы не узнаем точно, если вы не будете всерьез воспринимать наши сеансы.

Интересно.

— Мне нравится, когда вы отвечаете на вопросы.

Она пытается скрыть улыбку. Закидывает ногу на ногу. Я глубоко вдыхаю, пытаясь почувствовать ее возбуждение.

— Мои ответы вам не помогут.

— Откуда вы знаете?

Она кладет руки на колени. Лондон не отрывает от меня взгляда, но я вижу, как ей хочется обернуть шнурок вокруг пальца. Она хорошо это скрывает — почти так же хорошо, как свою татуировку, — но однажды я это заметил. В кармане она прячет черную нить. На пальце видны бороздки на том месте, где она наматывает нить, снова и снова затягивая ее.

Интересно, почему она это делает, где она подхватила такую привычку.

— Вы сказали, что сомневаетесь, — говорю я, стараясь поменяться с ней местами. — Но что, если это не сомнение. Что если вы не хотите, чтобы реабилитация сработала.

У нее открывается рот. Из ее уст почти вырывается отработанный ответ, но она сдерживается.

— Почему я могу не хотеть, чтобы это сработало?

Я пожимаю плечами и снова расслабляюсь в кресле.

— Потому что это скучно — искать ответ, как вылечить больных и ненормальных. На самом деле вы хотите понять, почему вас так к этому тянет. Это гораздо интереснее.

Она слабо улыбается.

— Это логично. Конечно, мне интересна эта тема, и меня к этому тянет. Разобраться в твоем желании наказывать и убивать людей…

— Я никогда не убивал людей. — Никто из них не был человеком.

Она поджимает губы.

— Почему ловушки, Грейсон?

От ее вопроса я напрягаюсь. Не хочу об этом говорить.

— Почему бы и нет? Разве мы все — не жертвы какой-то ловушки? Жена в несчастливом браке. Ребенок, запертый в семье без любви. Женщина, попавшая в ловушку бесполезной, неудовлетворительной работы. — Я перевожу взгляд на ее рот. Атласно-розовые губы подергиваются.

— Теоретически. И эти ловушки не опасны для жизни.

— Но они могут быть…

— Ваши же ловушки предназначены для того, чтобы забирать жизни, Грейсон. Ваши жертвы вынуждены участвовать в них против воли.

Я глубоко вздыхаю.

— Это никогда не противоречит их воле. Их туда приводят их решения. Они должны нести ответственность за свои действия. Я лишь слежу за развязкой. Предлагаю им последний выбор, шанс искупить свою вину, а это больше, чем может предложить любой бог.

Ее рука медленно движется к карману, но вместо этого она кладет ее на подлокотник.

— Вы считаете себя богом? Предоставляющим своим жертвам шанс искупления?

Она может придумать что-то получше. Что-то получше этого невнятного лепета.

— Нет, я считаю себя охотником. Они не жертвы, а хищники, крадущиеся по лесу в поисках добычи. Если они оказались в ловушке охотника, значит, им не следовало заходить в этот лес.

Она облизывает губы. На мгновение появляется ее язык, чтобы подразнить меня. Один из ее грехов — соблазнение.

— Эта комната спроектирована как ловушка, — продолжаю я. — Вы заманиваете душевнобольных обещаниями выздоровления и свободы. Может, не физической свободы, а свободы от внутренних демонов. Как только они оказываются закованы в кандалы, — я дергаю цепи, — вы наслаждаетесь их страшными историями во имя психологии. Питаетесь ими, утоляя жажду извращенного любопытства. А потом публикуете статьи о бедных проклятых душах, у которых никогда не было шанса на спасение. Вы пожинаете славу, используя убийц и самих жертв.

Она тяжело и хрипло вздыхает. Ее вздох доносится до меня, скользит по коже, делая расстояние между нами невыносимым.

— Вы всегда так осуждаете людей?

Это линия допроса ни к чему нас не приведет.

— Нет, но мне всегда нравились паззлы.

— Паззлы, — повторяет она. — Почему?

Перед глазами непроизвольно всплывают воспоминания из детства. Я подавляю их.

— Мне нравится сама идея, что у каждой детали есть предназначение. Место, которому она принадлежит.

Лондон опускает ноги и выпрямляется, сидя в кресле. Она такая миниатюрная, что может свернуться в нем калачиком.