— Я ненавижу тебя, — шепчу я.

— Ты ненавидишь все, кроме меня.

— Перестань трахать мне мозги… — Сжав руки в кулаки, я бью его в грудь. Слепые удары попадают в любое место, куда мне удается попасть.

Грейсон стонет и стаскивает меня с тумбы. Сильные руки тянут меня вперед, и я оказываюсь прижатой к стене. Он подходит ко мне вплотную, сжав меня за запястья и подняв руки над головой. Мои легкие борются за кислород.

— Так ты пытаешься обуздать свои страсти? — Говорит он мне в губы. — Давай посмотрим, насколько ты это освоила.

Сложив мои запястья вместе, Грейсон освобождает одну из рук. Он скользит ею по моей руке, пока не достигает полотенца. Быстрым рывком он срывает единственный барьер, разделяющий нас.

Я не просто без одежды: я обнажена. Незащищенная. Уязвимая.

Его кожа, касающаяся моей, тепло его тела, наше необузданное желание… это реально. И разрушительно. Воздух вокруг нас искрит от напряжения, угрожающего взорваться.

Он раздвигает коленом мои ноги, и я не сопротивляюсь. Ноющая боль усиливается после того, как он мгновенно накрывает меня рукой. Я дрожу от его прикосновения и выгибаюсь навстречу, стремясь ощутить его грубую кожу.

— Скажи «нет», — шепчет он, ловко просовывая пальцы между моими бедрами. — Скажи хоть слово о том, что это не то, что тебе нужно, и я остановлюсь.

Но он уже знает правду. Скользя пальцами по клитору, он чувствует, насколько я мокрая, слышит тоску в прерывистых стонах, которые я пытаюсь подавить.

— Скажи мне, что ты хочешь этого, скажи. Скажи мне, что ты хочешь нас.

Я прикусываю губу, отказываясь сдаваться полностью.

— Я могу хотеть физического удовлетворения, — наконец говорю я, когда напряжение в теле достигает пика. — Ничего нового. Это ничего не значит.

От звука расстегиваемой молнии все внутри меня дрожит. Желание — опасная эмоция. Если она обретает определённую силу, то все остальные эмоции отходят на второй план. Я хочу Грейсона, и ненависти недостаточно, чтобы остановить меня.

Его рука скользит по моему бедру, когда он достает член. Шелковистое прикосновение к животу учащает мой пульс, сердце болезненно стучит о ребра.

— Ты такая сильная, Лондон. Такая чертовски сильная и упрямая. — Я чувствую, как он гладит себя и закрываю глаза. Ноющая боль между ног перерастает в резкую пульсацию. — Я люблю все в тебе, даже твою порочность. Это заводит меня и сводит с ума. Плохие вещи, что ты делала. Я должен презирать тебя за то, что ты есть, но ты поймала меня в свою паутину, и вот я уже сам умоляю тебя осушить меня.

Я задыхаюсь, стоит ему коснуться меня, и это место немедленно опаляет огнем.

Я открываю глаза и в зеркале вижу татуировку между его лопатками. Чернильная замочная скважина, темная и свежая, нарисованная от руки. Внутри заштрихованы числа и формулы — уравнение, которое я не могу разобрать, но я знаю, что оно важно. Что это означает?

— Смотри на меня.

Я подчиняюсь. Я смотрю прямо на него, замечая жаркий огонь в глубине бледно-голубых глаз. Его руки уверенно двигаются, пока он продолжает гладить себя. Я больше не могу бороться с желанием.

— Трахни меня.

Уголки его рта приподнимаются в понимающей улыбке. Я дрожу, наблюдая как меняются его черты. Он наклоняется, полностью прижимаясь своим телом к моему.

— Скажи это еще раз, — шепчет он мне на ухо.

Я сглатываю, едва справляясь с прерывистым сердцебиением.

— Трахни меня.

Он кусает меня за плечо, у меня вырывается крик, и он просовывает член между моими гладкими губками — поддразнивая, но не входя. Он так же быстро отстраняется и толкается членом туда-сюда. От его движений мне становится еще больней. Вырвавшийся у него стон эхом прокатывается по моему телу, а затем я чувствую, как тепло выплескивается на мой живот.

Потом он меня отпускает. Мои руки падают, мускулы слишком слабы, тело жаждет удовлетворения. Живот обдает холодом от его спермы, и я тяжело дышу при виде его члена, пульсирующего после извержения.

Грейсон ничего не говорит, наклоняясь и поднимая полотенце. Он бросает его мне.

Мне едва удается поймать его и прикрыться. Приходит осознание реальности.

— Ты использовал меня.

Он натягивает джинсы и застегивает их, прежде чем подойти ко мне.

— Теперь мы в расчете.

Я отталкиваю его от себя, тело переполняет разочарование.

— Если мы ведем счет, значит, за тобой должок. На уровне шести футов под землей.

Его губы касаются моей челюсти, но я слишком истощена, чтобы снова оттолкнуть его.

— Обожаю твой грязный ротик. Но тебе следует больше стараться обуздать свои страсти.

Нахмурившись, я смотрю, как он выходит из комнаты. Вытеревшись, я задуваю одну из свечей, но стыд не оставляет меня даже в тусклом свете. Я хочу погрузить во тьму весь мир, чтобы спрятаться в тени.

Мгновение спустя я слышу грохот. Мгновенно насторожившись, я бросаюсь к двери, но на моем пути встает Грейсон. Он хватает меня за талию и пристегивает наручники к моим забинтованным запястьям.

— Нет…

Повсюду тьма. Дом Грейсона лишен света. Эта тьма преследует меня, пока он тащит меня в черную комнату.

Глава 24

КЛЕТКА

ГРЕЙСОН

Чтобы сломить человека, вы должны лишить их воли к жизни. Лондон знает это слишком хорошо. Именно эту тактику она применяет к своим пациентам. Постепенно лишая их всякой надежды.

Надежда.

Именно надежда дает человеку силы бороться, упорствовать и побеждать. Жить. Лишите их надежды, и останется лишь податливая оболочка, которую можно изменять и придавать любую форму. Мне не нужно соглашаться с такой тактикой, чтобы оценить процесс, структуру. Это гениально.

Можно сказать, что это взывает к сварщику во мне и любителю загадок. Мне больше нравится строить, чем сносить, и поэтому мы с Лондон идеально подходим друг другу.

Мы дополняем друг друга. Вместе мы единое целое.

Все эти годы я упускал важный аспект. Одних пыток недостаточно. Физической боли недостаточно. Психологический аспект — полное умственное разрушение — ломает человека. Как ветка дерева, если на разум достаточно надавить, то он сломается от малейшего толчка.

Признаюсь, это недавнее открытие. Я старомоден и склонен придерживаться проверенных и надежных методов. Но после встречи с ней этого уже недостаточно. Но я надеюсь, что она оценит мои методы так же, как я восхищаюсь ее методами.

Я поворачиваю ключ, запирая дверь камеры, и кладу ключи в карман. Лондон свернулась клубком посреди комнаты и выглядит поверженной. Но мне виднее. На ней одна из моих футболок и мои спортивные штаны. Она растрепанная и невероятно красивая.

Я обустроил этот подвал не для нее — я построил его с мыслью, что однажды оно послужит определенной цели. Что доказывает, что мы суждены друг другу. Причудливый изгиб самой судьбы.

Идеально.

— У твоего отца горел свет в подвале? — спрашиваю я ее. Я снова зажигаю свечу, которая погасла, пока я пытался посадить ее в клетку.

— Ты сделал эту клетку для меня? — парирует она. — Как долго ты это планировал?

Я приседаю и ставлю тарелку с едой в окошко у пола. Спагетти и две таблетки от боли.

— Не ешь все сразу, — это не самая свежая еда, но мало что может храниться долго, не испортившись.

— Ответь мне.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, Лондон. Не все происходящее — заговор против тебя. Это уже паранойя. — Я стучу по виску. — Я сварил эту клетку, потому что я сварщик. Это то, что я делаю. Я и сам провел в ней некоторое время, глядя на решетки, привыкая к ним. — Провожу рукой по холодному железу. — Я провел год в одиночной камере. Я могу быть очень терпеливым человеком. Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется.

Она садится, убирает волосы с лица.

— Можешь хотя бы сказать, где мы находимся?

— На самом деле ты хочешь знать не это. Наше местоположение ничего тебе не скажет. — Я сажусь, удобно устраиваясь напротив нее. — Ты хочешь знать, насколько велика вероятность того, что нас найдут власти. Этот дом записан не на мое имя. Технически он не принадлежит мне или кому-либо, кто может быть со мной связан. Пройдет достаточно времени, прежде чем тебя найдут.