На третий день ученической карьеры мне удалось спереть кусок водопроводной трубы длиной метра полтора. Впрочем, «спереть» — слишком сильное слово. В СССР отходы чёрных и цветных металлов валялись на улицах и дворах в изобилии. Периодически, не реже раза в год, пионеры подлежали мобилизации на сбор металлолома и макулатуры. Не столько ради пополнения железных и алюминиевых загашников Родины, а для уборки города от хлама. Норму по макулатуре за весь класс могла выполнить всего пара партийных семей, папа и мама как сознательные коммунисты были обязаны выписывать «Правду» и ещё какие-то официозные издания. Но их исключили бы из партии, узнай, что «Правда» с профилем Ленина у названия газеты и фотографией обожаемого Леонида Ильича на всю первую полосу сдана в утиль. Когда «Правда» и журнал «Коммунист» опасно переполняли пространство кладовой, папа одалживал у тестя «Москвич-407», забивал его сокровищами партийной мысли и тихонько сжигал во дворике их дома на Войсковом переулке. Дед, такой же член КПСС, также тащил свои стопки «Правды» и «Коммуниста». Наверно, даже нацисты из гитлеровской НСДАП не жгли коммунистическое печатное слово в таком количестве, как это делали сознательные партийцы в СССР.
— Зачем тебе лом? — недовольно спросила ма.
— Нас предупредили — готовиться к сбору металлолома. Иначе в октябрёнки не примут!
Она посоветовала сдать на металл дедушкин «москвич», но больше по поводу трубы не приставала, надеясь — та в квартире ненадолго. Наивная!
Накачанный по самые уши, нет, пока не мускулами, а только теорией, я принялся упражняться с трубой, толкая её от груди вперёд. Очень полезное упражнение, кстати, укрепляет мышцы, работающие на удар, а потом на быстрое возвращение кулака в исходное положение. Прятал трубу под кровать. Всё же мама её обнаружила и унесла куда-то, пока я чалился в школе.
Выручила бабушка, позволившая забрать у неё моток белой резинки для трусов. Дома я сложил несколько полосок в одну, подобрав упругость, один конец жгута привязал к ручке двери и получил тем самым эспандер. Мама тихо свирепела, застукав ненаглядного меня в боксёрской стойке очередной раз и наносящего удары, преодолевая сопротивление резины.
Да, без надзора тренера я наверняка двигался неправильно. Но что делать? Играться с детской железной дорогой или бегать по двору с деревянным «немецким» автоматом?
Примерно в то время «Вышний» одарил меня очередной порцией знаний. Он где-то скачал книжку по восточным единоборствам на английском. Не зная, что я вполне владею этим языком, перевёл на русский и озвучил. Сначала я слушал вполуха, не отрываясь от переписывания в тетрадку арифметических откровений в духе 1+1=2. Потом отложил заляпанную чернилами деревянную ручку со стальным пером и прислушался. Некий сэнсэй деревянным голосом «Вышнего» вещал о внутренней концентрации, что каждый человек способен научиться собирать в себе и накапливать энергию, чтоб вложить её в решающий удар. В копилку идёт физическая мощь, злость, ненависть, азарт… Короче, получается сжатая пружина, заряженная разными порывами и эмоциями.
Самое время воскликнуть «Боже мой», как любит говорить ма. А ведь во мне эмоции, преимущественно негативно-агрессивные, копились столетиями! Значит, сколько-то времени придётся уделить медитации, возможно — много времени. И если буду выходить на ринг, имея в запасе пистолет, пусть заряженный единственным патроном, что со мной сделает соперник, вооружённый лишь одними перчатками?
Из прошлого опыта я имел хорошо поставленные прямые удары обеими руками. В карате-до они называются цуки и совершенно неприменимы в боксе, так как наносятся без вращения тела, составляющего основу боксёрской техники, вторая рука не закрывает бороду, а отводится назад на уровне пояса. Поскольку это тело подчинилось мне на сто десять процентов, несколько ударных приёмов руками и ногами оно восприняло автоматически. Конечно, я ни в какой мере не был готов к спортивному бою — по правилам, с отсчётом времени, с многократными ударами или бросками. Зона и разнообразные приключения в мире живых слепили из меня стихийного бойца, знавшего в совершенстве несколько трюков и способного выиграть схватку за первые секунду-две либо остаться без шансов.
К октябрю, что-то там накопив во время медитаций и почерпнув из загробного демонического прошлого, я однажды зашёл на кухню, и мой взгляд остановился на разделочной доске. К сожалению, тайно подмыть её не удалось. Папа опустил газету «Советский спорт» и оторвался от очередной боксёрской (или футбольной) статьи.
— Зачем тебе доска?
Мама, колупавшаяся в приготовлении ужина, обернулась и ревниво обнаружила, что я покусился на её средство продовольственного производства.
— Да вот… Побоксировать хочу, — не стал отпираться.
Мама нервно швырнула нож в мойку.
— Как же ты надоел со своим боксом! И ты, Женя, тоже хорош. Приучил бы Валерика к чему-то хорошему, к шахматам, например. А туда же — бокс. Сынок, как же ты с ней боксировать собрался? Она — твёрдая, деревянная.
Вместо ответа я поставил доску вертикально на край стола. Неустойчиво, но не повалилась. Обмотал правую руку белым полотенцем. И врезал, выпустив внутренний резерв до дна.
— Ий-я-а!
Сам, признаюсь, испугался. Доска треснула и разлетелась пополам. Вдобавок разбил кисть и принялся срочно её восстанавливать.
Родители онемели. Папа уронил газету. Мама первая опомнилась и бросилась осматривать мои пальцы, причинив основательную боль. Чесслово, не очень приятно, когда тебе крутят и мнут повреждённые фаланги.
Я вырвал руку.
— Сколько раз просил: купи мне боксёрские перчатки. Даже скакалку не выпросил…
— Сейчас надо доску новую покупать. Она тоже денег стоит, — прокряхтела ма, чтобы хоть что-то сказать.
Несмотря на болезненность кисти, сложно было скрыть счастье открытия. Поэтому вывернулся и удрал в собственную комнату, где и занялся травмой.
И так, работает. Пусть только на очень короткой дистанции цуки, потому что длинный кросс или размашистый свинг я элементарно не обучен бить. Но техника — дело наживное. Главное, способность имеется.
Вечерело. На заводских корпусах, окаймлявших площадь Якуба Коласа с противоположной стороны, зажглись огромные буквы «СЛАВА СОВЕТСКОМУ НАРОДУ — НАРОДУ-СОЗИДАТЕЛЮ». Правее корпуса завода имени Орджоникидзе, где, говорят, собирали самые большие в мире микрокалькуляторы, темнело здание института физической культуры, огоньки светились только в цоколе, где залы бокса. А я ни на шаг к ним не продвинулся. Скоро свалится с очередной инспекцией инопланетный засранец и начнёт меня душить за отсутствие прогресса.
Помощь пришла с неожиданной стороны — со школьных уроков физкультуры. Как бы меня ни шпынял заказчик, что слабо готовлюсь, сверстников-первоклашек я здорово обошёл. Наша физручиха Тамара Степановна месяца полтора ко мне присматривалась, потом позвала знакомую из ДСЮШ при институте физкультуры, когда её урок выдался последним в расписании — четвёртым. Пока дети занимались эстафетным бегом наперегонки, дунула в свисток и выкрикнула:
— Матюшевич! Ко мне!
Так подзывают собак. Не хватало только «рядом», «сидеть» и «апорт». Но я подавил претензии и покорно поплёлся в сторону тренерской-учительской в углу спортзала.
— Тамарочка, золотце моё! Мы же отбираем к нам только звёздочек из районных детских спортивных школ, кто хоть раз в соревнованиях себя показал.
Наша учительница некогда, наверное, блиставшая перед трибунами, себя подзапустила и если выглядела как чемпионка, то только по поеданию пончиков. Обтягивающий синий костюм с белыми лампасами на трико только подчёркивал избыточную пышность. Визави, гораздо старше её, лет, наверно, под пятьдесят, оставалась сухой как щепка. В обычном костюме — жакет и длинная юбка — смотрелась на порядок спортивнее. Даже без свистка на шее.
— Знаю-знаю, дорогая Зинаида Павловна. Но посмотрите, умоляю. Если бы сама осталась в серьёзном спорте, не разменивалась на школу, взялась бы вести его и никому не отдала. Валерик! Сколько раз сможешь отжаться от скамейки?
