— У тебя что-то случилось, Валера?

— Случилось. Вы. Когда вы такая, словно скисшее вино, я места себе не нахожу. Муж вас бьёт? Может, лезу не в своё дело… Но… Вы мне не чужая!

Когда прервались альковные отношения, я строго выдерживал «вы» и по имени-отчеству, даже наедине.

С минуту шли молча, старшеклассник с комсомольским значком на пиджаке и ученическим портфелем, и грустная взрослая женщина в лёгком весеннем плаще.

— Нет, не бьёт. Пылинки сдувает. Называет «золотце», «птичка моя». Но что это за жизнь! После армии Аркадий закончил политех, работает инженером. Зарплата с премиальными и прочими сто тридцать. Отдельная комната в общежитии, стоим на его заводе в очереди на жильё, но это лет десять. Председатель профкома прямо сказал: будет ребёнок — подвинем вас вперёд. Но ещё и с маленьким в эту конурку… Да, многие семьи согласились, сушат пелёнки прямо на кухне, у плит. Аркадию предлагала: поедем в его райцентр, там с жильём проще, но он упёрся, с боем получил минскую прописку, пусть общежитейскую, совершил подвиг Геракла, не хочет жертвовать результатом.

Об этих подробностях советской жизни — микроскопических заработках, дефиците самых банальных вещей и продуктов, невозможности в разумные сроки обеспечить себя комфортным жильём, не знают и знать не хотят многочисленные индивиды, выросшие после распада СССР в постсоветских государствах и ностальгирующие по «нерушимому», таких встречал множество во время прошлых заданий на земле. В Союзе была слишком слабая экономика, к тому же перенапряжённая для военного противостояния с «врагами», то есть со всем миром, кроме третьего и немногочисленных союзников по Варшавскому договору. В сводных цифрах, особенно если сравнивать с «благосостоянием» жителей Центральной Африки, дела обстояли, быть может, не столь трагично. А в личных драмах на примере той же Марии Васильевны проблемы вставали выпукло и практически непреодолимо. Благополучие семьи Матюшевичей с зарплатами профессора и доцента на три рта не шло ни в какое сравнение с положением основной массы жителей города-героя Минска, что уж сказать о деревенских, видевших в сельских лавках только плохо пропеченный чёрный хлеб, порой — с перебоями, белый по телевизору, зато дешёвое плодовое вино — хоть залейся, лишь бы не гнали самогон и не критиковали по трезвухе власть.

— Мария Васильевна, простите, что о личном. С милым и рай в шалаше. Но что-то ваш шалаш не райский помимо бытовых неурядиц.

Она замедлила шаг, обернулась ко мне. Теперь и на каблуках была чуть ниже ростом. В глазах мелькнули смешанные чувства, среди них даже… ненависть!

— Это ты виноват. Во многом. Был нежен и умел. Не сравнить… Аркадий лезет ко мне каждую ночь! Но как расслабиться, когда за тонкой перегородкой соседи? Тем более — трах-бах и готов, отвернулся и храпит. Такая у нас «любовь».

— Извините, взять вашего супруга в ученики-стажёры не готов.

— А ты по-прежнему с Зиной и Иполлитом?

— Да. Зина в отъезде.

— Ключ у тебя?

— С собой!

Я почувствовал, что всё тело изнутри заливает горячая волна. Неужели повезёт?

Повезло. Мария Васильевна предупредила: на продолжение не рассчитывать, к прежнему возврата нет. Но сегодня ей особенно невмоготу!

Она едва не разорвала меня страстью, копившейся месяцами, набросилась, словно противник на ринге. Рвала когтями, кусалась, чего за ней не водилось в прошлом году. Может, потому что похудела, ей это не шло, но придираться не к чему, часам к семи вечера я был истощён сексуально, зато Яшка заметно потеплел.

Наверно, в ту встречу и сам потерял несколько сот грамм веса, взвешивание перед одной восьмой прошёл легко. А перед выходом на ринг к нам заглянул Ботвинник.

— Валера, видел бой Кривоносова в шестнадцатой?

— Не видел. Он сразу за мной был, в пятой паре. Считается середнячком по классу. А что?

Я как раз забинтовался.

— Смотрите аккуратнее, Владимир, тоже обрати внимание. Этот гад лезет башкой. Получил замечания, потом и предупреждение за опасное движение головой. В итоге рассёк моему бровь и получил победу техническим нокаутом. Хоть самого его стоило дисквалифицировать.

— Подлец! — согласился Коган. — Валерик, слышал? Попрёт рогом — встречай, держи на дистанции.

«Головастик», как знакомо. Только предыдущий лез ко мне, когда на голове сидел шлем, защищавший брови ценой ухудшения обзора. Подставляя макушку под удары и толкая вперёд, такой заставляет противника, берегущего брови, отшатываться назад, к канатам, открывая брюхо, туда прилетают апперкоты. Ну, посмотрим…

Он рассёк мне бровь в самом конце первого раунда. Я ушёл в угол и прижал перчатку к морде, останавливая кровь, позволил врачу осмотреть меня всего секунд за пятнадцать до окончания перерыва. Тот протёр тампоном физиономию, удивившись, почему кровь больше не хлещет, и позволил продолжать.

Коган учил, что злиться на соперника нельзя, злоба — плохой советчик. А что делать, если я правду рассержен весьма и весьма? Могу проклясть гада демоническим проклятием, оно его настигнет обязательно, но очень вряд ли, что в ближайшие минуты.

Кривоносов снова двинул на меня. Тактика простая как утюг и единообразная — джеб левой, хук правой, абы какие, лишь бы наметить атаку и позволить максимально сблизиться, башку вниз и апперкоты, одновременно голова, прижатая к лицу противника, активно валтузит с целью снова рассечь бровь.

Вот только скорость и реакция у него посредственные, расчёт на прессинг и наглость. Я уклонился от джеба и встретил его правым кроссом, но выцеливая не в висок и на два сантиметра внутрь черепа, как привык на тренировках, а в точку у левого глаза. Это описывать долго, в реале всё закончилось в десятые доли секунды. Усиленный порцией Ци, удар прошёлся скользящим, но с тем расчетом, что натянутая кожа на левой брови лопнула как гнилой помидор. Показалось, что у Кривоносова на роже открылся второй рот, только над глазом, и из него, не предусмотренного заводской конструкцией, кровь хлынула Ниагарским водопадом, как-то слишком обильно, словно там проходит большая артерия.

На объявление победителя проигравший не вышел, его банально зашивали как изношенные женские колготки в небогатой семье. Тренер метался между судьями с воплями пересмотреть результат боя, ибо якобы был удар открытой перчаткой. Но даже если так, хамские манеры Кривоносова расположили против него. По-моему, на лицах судей проскользнуло удовлетворение, что подлец получил по заслугам той же валютой.

— Интересно, если бы он тебе руку оторвал. Успел бы отрастить новую за минутный перерыв?

— Не знаю. Неделя, наверное… — я снял петельку бинта с большого пальца и принялся сматывать его. — Владимир Львович, никакого чуда нет. Восточная техника самоконтроля. Я остановил кровоснабжение поражённой зоны. Ну, как аутотренинг, самогипноз.

— Гипноз, говоришь? — хмыкнул Коган. — Не пытайся обмануть старого еврея. Пока пришли в раздевалку, у тебя только шрамик остался. Готов спорить, к четвертьфиналу и он исчезнет. Ни у одного человека на земле такое невозможно.

— Прикиньте — у вашего ученика выходит. Вы же не снимите меня с турнира из-за того, что против людей выходит не человек, а инопланетный монстр в человечьей шкуре? Партком Белсовета «Динамо» вам не простит, что вырастили и спустили на советских спортсменов чудовище.

— И шуточки у тебя тоже аномальные. Порой я сам тебя опасаюсь. Думаю — что отчебучишь в следующий раз.

Тут он прав. Довольно скоро наши дороги разойдутся. Особенно если выиграю с первой попытки чемпионат СССР, открыв себе дорогу на Европу, на мир и на Олимпиаду. Это уровень выше Когана, только лучших московских тренеров. А они мне не нужны, с их взглядами на бокс. Лучше бы папа Ким, он воспринимает мои способности с восточной невозмутимостью и спокойным отношением ко всему аномальному. Но по корочкам он — тренер самбо и боевого самбо, а не боксёр.

Об этой проблеме подумаем позже.

Глава 14