В этой жизни Березин вторично кинулся меня избивать. Выше ростом, мышечная масса больше, ему вряд ли пришлось пить три литра кефира перед весами, а потом, согнувшись над фаянсовым другом, изливать кефир обратно. Он несколько раз менял стойку, лупил практически всеми существующими в боксе способами, включая панчи и малоизвестный в СССР оверхэнд. На второй минуте второго раунда крепко достал, и мне, едва удерживая ускользающее сознание, пришлось вязать его руки в клинче. Судья выкрикнул «брэк!», потом ещё раз «брэк!», и я отступил на шаг. Как раз истекло время.

— Получил? — поинтересовался Коган.

Клянусь, его раздирали противоречивые чувства. Конечно, болел за меня, всё же воспитанник. И одновременно желал, чтоб кто-то проучил, сбил спесь с выскочки.

— Есть такое. Уже прошло.

— Значит, кинется на добивание. Лови момент.

Тренер был прав. Как бы ни был хорошо подготовлен армейский, два раунда активного рукомашества его утомили. Бил по-прежнему опасно, сильно, но внимание и координация движений уже не те. К тому же уверовал в мою безвредность и нарвался на простейший джеб левой.

Но в тот джеб я успел влить немножко «пли». Ровно столько, чтоб на мгновение вспыхнули искры перед глазами, и боксёр с запозданием на десятую долю секунды увидел хук, летящий к его подбородку, когда ни перчатку поднять, ни голову наклонить уже просто не хватает времени.

Березина потащило в бок, он ухватился за канаты. Судья досчитал до семи и, думаю, намеревался скомандовать «бокс», как на ринг вылетело полотенце. Секундант прав: с таким потрясением лучше перед нокаутёром не прыгать.

Переодевшись, я вернулся в зал на трибуны к динамовцам и досмотрел последние бои. Не знаю, какие там договорняки у Когана со спартаковскими, но самые интересные, на мой взгляд, поединки сложились именно между нашими. Жребий свёл их в шестнадцатой.

Брылёв выходил на ринг после меня и закончил бой в первом раунде нокаутом. Жаль, я его не видел, и киносъёмка не велась.

— Отдыхай, — смилостивился Коган. — Боюсь, Брылёва ты не пройдёшь. Второй Лемешев. А может, и превзойдёт его.

Отец тела подкараулил меня на выходе.

— Как я за тебя переживал! Тот мужик тебя едва ли не по полу размазал!

Уставился на него с недоумением.

— Ты точно мой бой смотрел? Ничего не путаешь? Я ни одного нормального удара не пропустил. А что он лупасил мне в перчатки и локти, это в пользу бедных. Выдохся и нарвался. На пару лет старше, но сосунок ещё. У него не было шансов.

Пусть преподавание научного коммунизма отупляет человека, какое-то соображение у него осталось. Догадался, что заливаю.

— Не бойся. Маме не скажу. А следующий поединок…

— Послезавтра. Приходи.

— Конечно! Ох, это же понедельник. Но занятия у меня вроде только до обеда. Проверю расписание.

Естественно, я ничуть не жалел, если он пропустит мой бой. Повезло, в полуфинале, где судьба меня свела с тем самым Брылёвым, Евгений был занят. Да и смотреть там особо было нечего. Ничуть не зрелищный поединок.

За полчаса до боя Коган признался: предложили двести рублей.

— Вот откуда репутация непобедимого! — ухмыльнулся я, занятый бинтами.

— Он и правда силён. Но ты три боя на турнире окончил досрочно. Если вспомнить «Первую перчатку», у тебя восемь боёв, все — нокаутом или за явным преимуществом. Заставляет насторожиться.

— И предложить двести рэ? Тренер, нам по сотке маловато будет. Пусть нолик прибавят. По тысяче — уже денежки.

У Когана, вроде привыкшего к неформатному ученику, в очередной раз округлились глаза. В стране, где выпускник вуза чаще всего получает оклад от девяноста до ста десяти, требование тысячи звучит нелепо. Куда уж там заикаться про восемьсот миллионов долларов, если и за один доллар в СССР дают нешуточный срок.

В общем, на договорняк мы не согласились.

«Лемешев-два» выскочил на ринг с высоко поднятыми руками в перчатках и принялся играть на публику, вызвав аплодисменты. Фаворит, не откажешь ему. Через несколько дней ему исполнится шестнадцать, победитель на чемпионате города — лучший подарок на день рождения, и он твёрдо вознамерился его получить. После команды «бокс» принял стойку, по любимому выражению Когана, «павиана перед случкой», руки держал на уровне груди, а потом вообще развёл в стороны, намекая: бей, если сможешь. Очень нестандартный, непредсказуемый парень, главное — чрезмерно самоуверенный.

Ну, я и провёл правый хук. Первый и единственный.

На средней дистанции рука в перчатке летит чуть больше метра, затрачивая на весь путь менее двух десятых секунды. Если бы Брылёв не изображал из себя невесть что, то, конечно, парировал бы. Он же не знал, дурашка, что я израсходовал половину «пли», и кулак понёсся к его челюсти вдвое быстрее обычного, впечатавшись в цель, когда боксёр лишь начал уклонение.

Ноги подогнулись, колени стукнулись о помост, тело завалилось набок. Рефери не пытался открыть счёт, сразу показал: клиент готов. Его не сумели привести в чувство даже к объявлению победителя.

Зал, вначале замерший, загремел аплодисментами. Впрочем, «загремел» — слишком сильное слово. На трибунах сидело человек сорок-пятьдесят всего.

— Поздравляю, но не знаю, радоваться или отчитывать тебя. Уложил соперника за девять секунд! И сломал парню будущее. После такого сотрясения мы его год не увидим на ринге. Если вообще увидим.

— Горе побеждённым, учитель. Признайте: надо было по тысяче просить.

В финале никто не предложил ни копейки. Тренер соперника заявил о травме своего боксёра. Правда ли тот пострадал или их совет решил довольствоваться серебром, не подставляя пацана под мои молотки, понятия не имею. Я получил победу за неявкой противника и вторую блестящую жестянку. Бронзу за Брылёва получил кто-то из его команды, «Лемешев-два» ещё не обрёл способности к самостоятельному движению. Или стыдился стремительного проигрыша.

Через несколько дней очерк о финале юношеского первенства Минска по боксу появился в «Физкультурнике Белоруссии», отец тела за завтраком гордо протянул нам статью «Новое поколение спортсменов готово принять эстафету», где я увидел пространное интервью… Нет, не с Коганом, не со мной, не с другими финалистами и их тренерами. Перед журналистом красовался профессор Евгений Матюшевич, делившийся советами: как в интеллигентной семье взрастить начинающего спортсмена. «Главное — личный пример и увлечение родителей спортом, — самодовольно вещал толстяк, совсем недавно называвший меня паразитом и дувший с супругой в одну дудку, намереваясь запретить мне тренировки. — Я сам с детства был спортивный, ходил в походы, ездил на велосипеде. Валерик унаследовал моё спортивное начало».

А чего ждать? В СССР если не всё, то очень многое — такое. Фальшивое, нарочитое, перевёрнутое с ног на голову, с приписыванием себе заслуг других. Научный коммунизм в действии.

Я спрятал газету на случай его нового выпендрёжа. Если начнёт опять выступать о вреде бокса, настропалённый женой, пригрожу отправить эту вырезку в райком с комментарием, что сей профессор, оказывается, против спорта, а республиканской прессе нагло наврал.

Предложил ему продолжить действовать личным примером — принесу домой две пары перчаток, побоксируем? Профессор побелел, ма утянула меня в сторону и слёзно попросила: не надо, вышибешь ему последние извилины, даже на КПСС мозгов не хватит, потеряет работу. Как будто на это нужен большой ум!

Отдельно поздравила меня с победой Мария, пригласив в субботу на Притыцкого. Приготовила лёгкий ужин, не пытаясь удивить деликатесами, знала, что у меня в родне руководство хладокомбината. Были лёгкие закуски и лёгкое сухое вино, а затем столь же лёгкий секс. Учительница английского надела новое импортное бельё, на ней ни разу не видел заштопанных колготок, столь характерных для советских женщин. Оседлала меня, пытаясь применить техники, почерпнутые если не в Камасутре, то во фривольных книжках, мне не показанных. С Ипполитом такое не провернёшь, от партнёра требуется хорошая физуха и потенция.