Я здесь ради него. Ради нас.

Я здесь, потому что после нашей встречи утром больше не могу выбросить его из головы. Да и разве это возможно?

Сердце еще несколько раз бьет меня под ребра, а потом замирает.

Я останавливаюсь прямо возле столика, дезориентированная пристальным взглядом Глеба, и сжимаю ремешки сумки, как идиотка, не зная, что сказать.

– Так и будете стоять? – его голос в считанные секунды заставляет все мое тело зазвенеть от напряжения. А потом я прослеживаю его оценивающий взгляд, которым он скользит по мне, прежде чем снова возвращается к лицу.

Черт.

Жарко.

В его присутствии эта ВИП-кабинка кажется невероятно маленькой, но я стараюсь не показать вида, что меня это беспокоит, присаживаясь за стол.

Глеб откидывается в кресле, не прекращая сбивать меня с толку своим пристальным взглядом.

Как жаль, что я не могу себе позволить эту роскошь – разглядеть каждую любимую черту его красивого мужественного лица.

Я даже не могу сказать, что соскучилась, потому что это как минимум не полная версия моих чувств. Какая-то животная тоска на уровне боли вновь овладевает мной, и от невозможности коснуться Глеба, как раньше, сводит живот.

Я прочищаю горло, усилием воли прогоняя мысли, которыми сама себя загоняю все в тот же угол, но все равно невольно залипаю на квадратной челюсти с легкой однодневной щетиной.

Господи, почему все так сложно? Мне даже начать говорить сложно, потому что я по-прежнему не понимаю, какую игру он ведет.

– Почему вы так напряжены? – нарушает наконец Глеб эту тяжелую тишину первым.

Напряжена – это не совсем точное определение моего состояния.

Зато Глеб кажется неестественно спокойным. Это как безветрие перед бурей. Как тишина перед раскатом грома. Как вулкан, который никому не расскажет, когда он начнет извергаться.

Большие руки Глеба расслабленно лежат на подлокотниках, но карие глаза буквально выжигают мою душу.

– Непростой день, – отвечаю после короткой паузы и пододвигаю кресло ближе, устраиваясь поудобней. – Мы еще кого-нибудь ждем? Или можем начинать?

Решаю переключиться на безопасную тему, где смогу хотя бы выдохнуть.

Глеб слегка прищуривается и, подняв руку, проводит пальцами по губам.

В горле что-то дергается и тяжестью падает в низ живота. Мне требуются все усилия, чтобы не спасовать и не отвести взгляд.

Хватит. Я должна с достоинством выдержать все, что сейчас происходит. Он хочет играть? Что ж, я попробую, но не обещаю соблюдать правила.

– Мой юрист подъедет позже. – Я не скрываю своего удивления. – Думаю, мы найдем, о чем поговорить, Елена Викторовна.

Сердце трижды пинает под ребра.

– Для неформальной обстановки вы слишком формальны, Глеб Александрович.

– Интересно. Не припомню, чтобы я представлялся вам.

Мое дыхание становится тяжелым. Нет. Это не та игра. Черт! Не могу!

– Это шутка какая-то? – не выдерживаю я.

Глеб лишь выгибает бровь, терпеливо ожидая продолжения шоу.

– Не играй со мной, Глеб, – мой голос понижается до шепота. – Я не заслужила этого.

Он поджимает подбородок, задумчиво хмыкая и стуча пальцами по подлокотнику.

– Значит, я не ошибся, – произносит он больше себе, чем мне. – Ты что-то знаешь обо мне.

Мои пальцы сжимают воздух, который стремительно ускользает из моих легких.

– Как это понимать? – шепчу я, ошеломленная его поведением.

Глеб наклоняет голову набок, все еще выглядя слишком спокойным, тогда как я едва могу дышать.

– Я хочу предложить тебе сделку, – произносит он ровным тоном, будто не понимает, в чем дело. – Ты расскажешь мне всю правду обо мне, а я дам тебе защиту.

Я нервно сглатываю.

– О какой правде ты говоришь? – Быстро облизываю губы. – По всей видимости, это ты от меня что-то скрываешь.

– Мне нечего скрывать только потому, что я помню лишь тридцать процентов из своей жизни. – Мое сердце дергается, будто в него только что выстрелили. – И тебя нет в этих процентах, но я знаю, ты единственная, кто может рассказать мне о моей семье…

Он говорит что-то еще, но я не могу разобрать слов из-за гула в собственной голове. Я делаю два прерывистых вздоха, а потом встаю из-за стола и собираюсь уйти, но тут же возвращаюсь на место.

– Хочешь сказать, ты не помнишь меня? – слова такие тихие, что я не надеюсь быть услышанной, но он слышит.

– Нет, – сухой ответ выскабливает мою душу, точно скальпель.

Из-за скорости и силы моего сердцебиения мне требуется длинная секунда, после которой с губ срывается:

– Как… Как это возможно?

Глеб качает головой.

– Это так не работают, Лена, – тихо предупреждает он. – Сначала согласись на мои условия.

– Ты… шантажируешь меня? – ошеломленно выдыхаю я.

– Просто хочу, чтобы ты была заинтересована в честности со мной.

От обиды и злости у меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как высоко вздымается грудь. Горечь сковывает горло, и мне требуется время, прежде чем я нахожу в себе силы заговорить.

– После всего, через что я прошла, ты смеешь заявляться ко мне и ставить какие-то условия? – шиплю я, не контролируя, как дрожь охватывает тело. – Я… Как ты… Господи…

Я резко выдыхаю и снова поднимаюсь из-за стола, нуждаясь в свежем глотке воздуха.

– Кто ты такой? – шепчу я сквозь боль в горле. – Почему ты такой чужой? Я так… я так долго тебя искала, – предательский скрип вырывается из горла, но я не останавливаюсь. – Я до последнего не теряла надежды, искала вопреки всему, пока мне не швырнули твою смерть в лицо, а теперь ты вернулся, и я должна поверить, что ты потерял память?!

– Зачем ты искала меня? – прилетает холодный вопрос, будто я секунду назад не выложила ему всю свою боль.

– Я… – Мотаю головой. – Нет. Я так не могу… извини… – Начинаю судорожно собираться, хватаю сумку и задвигаю кресло на место. – Передай своему юристу, что мы будем решать вопрос по объекту через суд.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но мне в спину прилетает словесный булыжник:

– Если ты сейчас уйдешь, ваши с сыном жизни окажутся под угрозой.

Я медленно оборачиваюсь.

– Что ты сказал?

– Откажись от этого дела, Лена. Иначе последствия для тебя могут быть печальными.

Я не контролирую себя, когда срываюсь с места, не контролирую, когда заношу руку и отвешиваю Глебу такую пощечину, что его голова дергается в сторону.

– Не смей угрожать моему ребенку, – мой голос дрожит, и я гневно тыкаю в Глеба пальцем. – Не смей.

С этими словами я разворачиваюсь и буквально вылетаю из ресторана. Слезы жгут глаза, я хватаю ртом воздух, но он лишь разжигает пламя внутри. Боль. Столько боли тяжелым клубами обволакивает мое сердце. Боже…

Дрожащими от эмоций руками открываю машину, бросаю сумку и сажусь. Я всхлипываю и запрокидываю голову, чтобы сдержать слезы, но в следующее мгновение вздрагиваю от звука открывшейся с пассажирской стороны двери.

Смахнув непослушную слезу, я встречаюсь с его темным взглядом, ощущая, как сердце переполняют эмоции и что-то острое врезается под самые ребра, подавляя возможность заговорить.

Я в каком-то оцепенении смотрю, как Глеб устраивается на пассажирском сиденье, поправляя лацканы пиджака, а потом хлопо́к дверцы приводит меня в чувство.

– Я искренне заинтригован, – говорит он спокойно, сверля меня пристальным взглядом. – Между нами что-то было?

– С чего ты это взял? – решаю пойти другим путем, хотя сейчас все, чего мне хочется, так это чтобы Глеб вышел из машины, и я смогла остыть от собственных эмоций и принять ситуацию с холодной головой.

– Сам пока не пойму. – Глеб прикусывает край нижней губы, контролируя взглядом каждый мой неровный вдох. – Почему-то твое фото странно на меня повлияло.

– Ты следил за мной?

– Нет. Как я могу следить за тем, кого не помню? – усмехается он без веселья. – Но я хочу понять, почему принял решение приехать в этот город и лично разобраться с одним адвокатом, который встал поперек горла у серьезных людей. Они не любят, когда их планы нарушают. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?