Разозлившись на его тон, я тяжело выдыхаю и делаю большой глоток вина.

– Слово свое я сдержу, – продолжает он бесстрастно. – Вас с сыном никто не тронет.

Я борюсь с закипающим раздражением, прежде чем проигрываю ему.

– Границу переступил ты, когда вернулся. – Я поднимаюсь из-за стола, затем лезу в сумочку и достаю наличные, бросая их на стол. – Надеюсь, это наша последняя встреча. Хорошего вечера. Думаю, найти другую компанию тебе не составит труда.

С этими словами я разворачиваюсь и бросаюсь на выход. К черту все это.

Не он это.

Чужой.

Не родной.

Забудь, Лена! Стас прав. Ничего хорошего не выйдет.

И нет, я не жалею о том, что не была честна до конца.

Просто потому, что этот человек совершенно не тот, кого я оплакивала столько лет.

Задыхаясь, я вырываюсь под крупные капли дождя, запоздало вспомнив о зонтике. Да и плевать.

Запрокидываю голову и подставляю лицо ливню в надежде, что холод капель охладит мою кровь. И скроет слезы, которые у меня нет сил сдерживать.

Дура.

Зачем вообще позвонила ему?

Судорожный вздох поднимает мою грудь, и я прикрываю глаза, почувствовав позади себя тепло пиджака, который приятной тяжестью падает на мои плечи. С такой же тяжестью опускается в мои легкие тропический аромат мужского одеколона.

– Я довезу тебя до дома.

Уходи.

Убирайся!

Из моей головы, из жизни! Из сердца!

Но я ничего не говорю, вместо этого молча срываюсь с места, желая забыть об этом дне, как о страшном сне. Желая забыть о его возвращении и холоде.

Вот только не всегда наши желания нам подвластны.

– И все же. – Я резко останавливаюсь и оборачиваюсь, но никак не ожидаю, что врежусь в грудь преследующего меня Глеба.

Оступившись, я теряю равновесие, однако Глеб ловит меня, осторожно обхватывая мои плечи и чуть отстраняя от себя.

– И все же? – Он вскидывает бровь, глядя на меня с хмурым выражением лица, по которому точно по граниту стекают острые капли.

Я вскидываю голову с вызовом, надеясь казаться сильнее, но как же мне надоела эта чертова сила. Хочу к нему. Чтобы он был моей силой. Чтобы, когда я падала, он ловил меня, как сейчас. Как я мечтала все эти годы.

– Все это… так… странно. – Я тоже хмурюсь и, наплевав на все, касаюсь ладонью его грубой от щетины и мокрой от дождя щеки. – Ты здесь. Вроде бы все тот же, но в тоже время такой чужой.

Пальцы Глеба грубее впиваются в мои плечи, и он припечатывает жестким голосом:

– Так помоги мне вспомнить. – Он слегка встряхивает меня. – Я вернулся сюда в надежде, что ты мне поможешь, Лена. Но я, блядь, не знаю, как вести себя с тобой. Потому что тебя ни черта нет в моей голове. И я не помню, каким был с тобой. – Глеб стискивает челюсти, не выпуская мои плечи из сильных рук. – Но мне важно вспомнить все. Важно, черт возьми!

Я открываю и закрываю рот, ошеломленная его напором.

Дождь льет стеной, и, кажется, мы оба задыхаемся, стоя под холодным потоком. Но не от воды, а от слов, которые он вонзил в меня отравленными копьями.

Последнее, чему я отдаю отчет, так это тому, как комкаю на его груди промокший бадлон и, дернув к себе, целую.

Я целую неподвижные мужественные губы Глеба в надежде, что они ответят мне взаимностью, но они остаются холодными и напряженными, как и их бесчувственный хозяин.

Идиотка. Неужели я рассчитывала, что смогу все исправить поцелуем?

Господи, да что со мной?

Глаза вновь обжигает волна подступающих слез, и, зажмурившись, я отстраняюсь от Глеба, сжимая дрожащими пальцами его бадлон крепче.

А потом просто беру и бью по его твердой груди кулаками, выдыхая сквозь стиснутые зубы:

– Однажды ты сказал мне… – Я втягиваю в легкие обжигающий воздух и заставляю себя посмотреть на Глеба. Даже если заплачу, он все равно не увидит моих слез. – Ты сказал мне, – я повторяю громче из-за шума дождя, – что больше не можешь цепляться за ложные надежды. Не можешь выносить, когда тебе ворошат душу. – Глеб заметно стискивает челюсти, но в остальном остается неподвижным. Я сглатываю ком в горле и продолжаю: – Тогда же ты сказал, чтобы я исчезла из твоей жизни. Что ничего не выйдет. Чтобы я начала жизнь с чистого листа. – Я снова сжимаю его проклятый бадлон и дергаю от бессилия. – Без тебя, – цежу я сдавленно. – Ты говорил, что так будет лучше. Что ты принял это решение, и оно не подлежит обсуждению. Решил и точка! Сдался и сказал забыть! Но проблема в том, что я не забыла. – Я мотаю головой, чувствуя, как дрожат мои губы. – Я не смогла, – тише. – А ты смог.

Я отпускаю его бадлон и только сейчас понимаю, как сильно онемели мои пальцы.

– Не знаю как… но ты смог забыть меня.

Покачав головой, я медленно отступаю назад, но вздрагиваю, когда он хватает меня за руку и дергает на себя.

– Я тоже не знаю как, Лена. – Мозолистая ладонь перемещается на мое горло и мягко сдавливает его. Я распахиваю рот и задыхаюсь от грубой близости, когда Глеб прижимается носом к моей щеке и рычит: – Но. Эти. Блядь. Губы.

Он сминает их большим пальцем, прежде чем наклоняется и прикусывает нижнюю.

– Эти губы сводят меня с ума, – хрипит он и забирает мой слабый стон требовательным поцелуем. – Черт… сладкие…

Все, что я могу, это пытаться не задохнуться, когда его язык встречается с моим и бьет разрядом тока. М-м-м… Я проглатываю еще один свой стон, позволяя Глебу поглощать себя, несмотря на бурлящую внутри обиду. Сейчас все это становится неважным.

Важно лишь то, как самозабвенно он целует меня. Настолько, что мне хочется разрыдаться от нарастающего внутри облегчения.

Я даже не замечаю, как впечатываюсь спиной во что-то твердое и холодное.

Его пальцы собственнически впиваются в мою плоть, и я горю, наплевав на то, что мы все еще стоим под проливным дождем.

Я пытаюсь угнаться за ним, целуя его губы так, словно от этого зависит моя жизнь. Не уступаю. Вымещаю всю свою тоску по нему. Он не поймет. А я плевать хотела сейчас на это. Вот просто шлю все к черту и пропадаю в поцелуе, граничащем с безумием.

Сильные ладони Глеба сминают мое лицо, и он отрывается от моих губ, прижимаясь ко мне лбом. Мы оба тяжело дышим. Нас даже трясет одинаково.

– Кто ты такая? – хрипит он и запрокидывает мне голову так, чтобы я смотрела в его мрачное лицо. – Почему мне так крышу от тебя сносит?

Я хочу, чтобы ты сам об этом вспомнил!

Но вместо того, чтобы озвучить свои мысли вслух, я накрываю гранитные скулы Глеба ладонями в ответ и тянусь к мужественным губам, желая получить тепло его языка. Еще раз. Я хочу этого. И мне все равно, что мы на улице. Все равно на редких прохожих, спешащих укрыться от дождя. Тот факт, что мы не обращаем внимания на непогоду, лишь обостряет все, что сейчас происходит между нами.

– Тебе придется разобраться в этом самому, – шепчу я, и Глеб вновь набрасывается на мой рот, рыча и сминая мои губы своими.

– Лгунья, – стонет он и кусает мою нижнюю губу, будто наказывает. – Но красивая, черт возьми.

Я не успеваю ответить, потому что Глеб со всей мужской грубостью забирает воздух из моих горящих легких.

Такой злой и несдержанный. Но такой настоящий.

Он рядом и хочет меня, пускай пока еще и не понимает почему.

Все происходит слишком быстро.

Сквозь шум в ушах я слышу разблокировку машины. Щелчок дверью. А потом меня осторожно толкают на заднее сиденье внедорожника.

Я вся мокрая. Узкая юбка липнет к ногам и затрудняет движения, но Глеб решает эту проблему, когда забирается следом и рывком усаживает меня к себе на колени, с треском задирая мою юбку на бедра.

Черт.

У меня перехватывает дыхание.

На мгновение мы замираем.

Смотрим друг на друга.

Не мигая.

Все вокруг исчезает. Перестает существовать. Кроме нас. Наших прерывистых вдохов. Приглушенного шума капель дождя, бьющего по крыше машины и запотевшим стеклам. Его горячих ладоней на моих бедрах. Его жадных пальцев, которые царапают обнаженную кожу над ажурным краем чулок.