— Что надо? — Братец открыл один глаз.

— Мне⁈ Мне надо⁈ — Я от его наглости просто офигел. — Ты какого черта весь в зеленке. Пил ее⁈

— Я что, по-твоему, и правда психбольной? — Спросил он. — Просто крышку открывал зубами, а зеленка вылилась.

— Хорошо… — Я втянул воздух носом, потом медленно его выпустил через рот. — Та-а-а-ак… А вот это?

Ткнул пальцем в его щеки, руки, нос.

— У меня ветрянка. — Сообщил пацан с невозмутимым видом. — Я болен. А больных детей наказывать нельзя. И вообще, сарделька была невкусная. Я же не знал, что она застрянет.

В общем, на момент, когда ко мне пришел Макс, я вообще старался брата из поля зрения не выпускать. Иначе, боюсь произойдёт непоправимое. Либо он самоубьется, либо я его пришибу.

— Ну, ладно. — Макс пожал плечами, когда я отказался идти на улицу, а «дротиков» мы уже приготовили три штуки. — Давай дома. Хорошо. Рисуй пока цель. На тетрадном листе. Мы ее на ковер прицепим булавками.

Макс явился ближе часам к трем. Как оказалось, он после уроков сбегал домой, поел и помчал ко мне под предлогом совместного выполнения домашнего задания. Естественно, на самом деле, никто ничего выполнять не собирался.

— Спишем! — Махнул мой товарищ рукой. — Строганов все сделает. Ему старшая сестра помогает. Давай лучше чем-нибудь интересным займёмся.

Вот мы и занялись.

— Эх, ты конечно не вовремя по башке схлопотал. Такое представление пропустил. Просто обхохочешься. — Трындел товарищ без перерыва, рассказывая последние новости, пока я рисовал мишень на листке, а потом цеплял ее на ковер, висевший над нашими с Илюшей кроватями. — На последнем уроке был школьный концерт в актовом зале. Там эти, девчонки из драмкружка, в честь начала учебного года должны были исполнять песню, инсценированную. Ну ты понял, да? Драмкружок, в котором я участвую.

— В котором ты вообще-то просто выполняешь роль технического персонала. — Хохотнул я.

Вот это действительно было. Помню. Макс и правда, как только перевёлся в нашу школу, попросился в драматический кружок. Причины было две. Первая — ему очень понравилась девочка из параллельного класса. А она как раз ходила туда. Вторая — Макс отчего-то упорно считал, что у него имеется талант. Правда на полноценное участие ему пока рассчитывать не приходилось, руководитель кружка, Мария Семеновна, не ожидала счастья в лице мальчика, который сам хочет выступать на сцене, а потому все роли у них в постановках были девчачьи. Но она торжественно пообещала исправить ситуацию и взять в этом году какую-нибудь пьесу с глубоким мужским образом.

— Да ты погоди. — Отмахнулся Макс. — Ты слушай, что было. Приготовил я им декорации. Импровизированный окоп, все дела. Они оттуда должны по очереди вставать в солдатской форме, перебинтованные, типа, в крови, грязные, и петь каждый свою партию. В конце одна девочка должна бросить гранату. Ненастоящую, конечно. Хотя… Жаль, что ненастоящая… Ну. Вот. Все было здорово. На репетициях Марь Семёновна плакала от восторга. Но получилось в итоге вообще не так. Представь –занавес, быстро делается окоп, девчонки туда залазят. Сидят, ждут. Все волнуются, естественно. В зале народу полно. Директриса, завуч, ученики, учителя, даже наших ветеранов пригласили подопечных. Открывается занавес и Офелия начинает играть что-то торжественное. Марь Семеновна стихи читает. Все вроде нормально. Первая девчонка встала, вторая, третья, четвертая. И тут одна из оставшихся в окопе, представь, от волнения просто берет и отключается. Сначала отряд не заметил потери бойца. Но когда наступила ее очередь…

Макс сделал паузу, выдерживая интригу. Я, чтоб поддержать друга, округлил глаза. Мол, ну, что же? Что дальше?

— И вот. Ее очередь. Никто не поет. Первые четверо стоят, зеньками хлопают. Две девочки прячутся в окоп и теребят ту, что должна вылезти. А она — в отключке. Эти, которые спрятались, шепчут остальным, которые уже встали. Те тоже паникуют и исчезают в окопе. Народ в зале сидит, ничего не понимает. Марь Семеновна упорно читает стихи, но уже по второму кругу. Песен то больше нет. Потом выныривает одна девочка и дрожажим голосом чего-то блеет. За ней поднимается вторая, и вместо песни начинаю хрюкать и рыдать в микрофон, а потом снова исчезает в окопе. Оттуда на весь зал — возня, стоны, всхлипывания. Тут уж Марь Семёновна нырнула в окоп. А микрофон там же, в окопе, и в него слышно, как девки пыхтят, бубнят что-то, кто-то плачет, на фоне этого ворчание учительницы. В зале тишина. Тут — финальная песня, но никто не вылез из окопа. Они же там все в шоке. Лишь одна девочка, которая напоследок должна была кинуть гранату все-таки взяла себя в руки и… Самый фееричный финал. Представь, как это выглядело для зрителей. В окопе возня, вскаивает какая-то очумелая, вся в крови и бинтах, а потом ни с того ни с сего как захерячит гранату в первый ряд. Вроде даж зашибла там кого-то, но не директрису.

Макс, не выдержав, громко заржал. Я — тоже. Представил картину, которую он описывал. Правда смех мой длился недолго. Прервала его резкая боль в лопатке.

Я обернулся. Макс, который стоял за моей спиной и рассказывал всю эту занимательную историю, пока я крепил мишень, замер с открытым ртом. Рядом — Илюша. У Илюши рот был закрыт, но вот глаза наоборот, раскрыты максимально широко.

— Лех, прости… Я в листик метил. — Заявил брат и попятился в сторону двери.

Мой взгляд машинально переместился на стол, где лежали уже не три дротика, а два.

— Он что, мне в спину кинул? — Спросил я Макса тихим, спокойным голосом. Лопатка горела и там явно что-то мешалось.

— Лех… Я это… Пойду. — Братец резко крутанулся на месте, а затем рванул из комнаты.

Не знаю, чем бы все это закончилось. Я реально был готов донать его и применить физическую силу, несмотря на то, что детей, по идее, бить нельзя. Но в этот момент хлопнула входная дверь и из прихожей раздался до боли знакомый голос.

— Козлятки! Мама пришла, молочка принесла.

Впервые за очень, очень долгое время мое сердце ухнуло вниз.

Начинается отсчет

В классе стоял гул, будто туда запустили целый улей пчел. Здоровых таких, одетых в школьную форму, с галстуками на шее, пчел.

До первого урока оставалось около пяти минут, но весь 7″ Б" уже был в сборе. Каждый занимался, чем на душу ляжет.

К примеру, слева Кашечкин упорно впаривал девчонкам, среди которых присутствовала Деева, какую-то дичь. Организовал их вокруг себя кучкой и с умным видом рассказывал небылицы. Деева, кстати, в мою сторону вообще не смотрела. Но это был такой осмысленный, целенаправленный игнор, что я точно, наверняка понимал, да, мне демонстративно показывают, видишь, Алёша, плевать на тебя. Только девочки умеют делать подобные вещи.

— Если зарядить в фотоаппарат эту самую красную плёнку, то люди на фотографиях получаются без одежды. — Сообщил Кашечкин с видом кандидата наук, который максимально уверен в своих словах.

— Да брось! — Засмеялась одна из одноклассниц, махнув рукой. — Антон, это невозможно.

— Почему? — Придурок очень натурально удивился

При этом, проверяя, какой эффект производит его рассказ, он исподтишка зыркнул на Дееву, которая именно сегодня слушала каждое слово зубрилы. Вот насколько она игнорила меня, настолько же проявляла внимание в его сторону.

— Честное слово. Это — особенная плёнка просто. Все дело в ней. Проявляешь, а там…

Антон многозначительно замолчал и с намёком ухмыльнулся. Ну прямо чистый маньяк. Вот как это выглядело. Малолетний извращуга. Правда, девочки в силу возраста и советской реальности, где по официальным данным подобных людей не существовало, отнеслись к словам Кашечкина иначе. Просто не поняли, на что именно он делает акцент. Мышление у них неиспорченное.

— Кашечкин, ты сам подумай, как может исчезать одежда⁈ Это — волшебство какое-то. А в Советском Союзе никто в волшебство не верит. Потому что оно — обман и дуриловка. Нет. Ерунда. — Девчонка, которая спорила с Кашечкиным, упрямо тряхнула головой.