— Разве? — Харлайл взъерошил чуть отросшие, запотевшие под шляпой, волосы, и откинул в сторону плащ, под которым не было никакой другой одежды. Человек, ворвавшийся в самое серьёзное заседание суда за последние годы существования самой системы правосудия, предстал перед всем миром в том, в чём некогда родила его мать. — Допустим, что в вашей базе данных, нет обо мне никаких упоминаний. Однако, вы вполне можете убедиться в том, что я и есть тот самый Джон Харлайл из интервью мистера Макдональда, своими собственными, глазами.

Взгляды всех присутствующих скользнули по обнажённому, истощённому телу торгового агента. Медленно, даже жадно изучили каждый из многочисленных шрамов, в числе которых имелся ровный, иссиня-фиолетовый шрам от открытого перелома ноги в районе колена, и явные признаки травмы руки, полученные им практически в самом начале схватки с Маггри. Даже больше — кожа на его правой руке была буквально испещрена сеткой отчётливых шрамов, так и не получивших должного внимания хирурга. То было месиво, невольно подталкивающее к горлу содержимое желудка, от одного только своего вида.

— Ну, как вам? Убедились? — Джон лениво отклонился в сторону и подхватил свой плащ обратно, после чего сразу же, водрузил его на своё место. Возможно, ему стоило бы попросить присутствующих женщин отвернуться, прежде чем проворачивать весь этот фокус с одеждой… Но до сих пор прикованные к нему взгляды и раскрасневшиеся щёчки некоторых из них, доставляли Харлайлу неподдельное удовольствие. Всё же, он уже довольно долгое время не имел возможности общения с противоположным полом.

— Это совершенно ничего не значит, — верховный судья поднял свой молоток и бросил свою руку вперёд так, словно призывал охрану обнажить клинки, и броситься в атаку. — Охрана! Выведите этого наглеца вон из здания сената и заприте в карцере! Я не допущу подобного неуважения к суду!

— То есть, вы отказываете основному свидетелю в даче показаний под присягой, исходя из одних только своих личных побуждений? — Ричард Макдональд вышел вперёд, за стойку обвиняемого, и поднял руку вверх, в целях привлечения внимания. — Вы построили всё обвинение за счёт одного-единственного документа, и отказываете мне в возможности построить за счёт него же, вполне справедливую, защиту? Иными словами, вы решили использовать в суде только ту часть имеющейся информации, которая удобна вам?

— Я не… — едва открыв свой рот, Верховный судья тут же закрыл его, перебитый очередным жестом со стороны стоящего прямо в центре помещения, выступающего обвиняемого.

— Ну уж нет, господин судья, — старый торговец медленным шагом вернулся на своё место, и уверенно, практически по-хозяйски, уселся на стул. — Не в этот раз. Вы не можете утверждать правдоподобность одной половины документа и выставлять другую — ложью, бредом, и выдумкой. Так уж устроена машина нашего бюрократического мира. В данном случае вы можете только либо полностью отклонить правдоподобность статьи, исключив её из списка доказательств, сию же минуту освободив меня из заключения за их недостатком, либо выслушать главного свидетеля, так удачно оказавшегося под рукой. А уже исходя из полученной от него, информации — выносить приговор. Разве не так?

— Сукин… — судья весьма вовремя остановился, прежде чем нарушить правила собственного заседания, на глазах у всей республики. Его карты только что побили его же, козырем. Ричард Макдональд был абсолютно прав. Он не может одновременно и учитывать, и не учитывать одну и ту же, улику, а если выбросить из дела это злополучное интервью — то вся сетка преступлений торговца, обрушится на глазах, подобно высохшей ёлке, в мгновение ока скидывающей хвою при малейшем ударе по стволу. — Джон Уильям Харлайл?

— Да, ваша честь.

— Почему вы не явились раньше, когда ещё шло разбирательство по этому делу?

— Было весьма сложно договориться с надзирателями, — Харлайл вальяжно откинулся на спинку стула, и вынул из внутреннего кармана мятую пачку сигарет, которой тут же воспользовался. Чем тут же вызвал очередное недовольное бормотание каждого из присутствующих на заседании. Но ему было абсолютно плевать. Его уже не смогут убрать из зала, ведь если это произойдёт — им придётся отпустить и торговца. Или пересмотреть всю свою излюбленную систему правосудия, которой так яро гордятся. — Они были не особенно заинтересованы в моём освобождении.

— Что вы имеете в виду? — надетые было, очки Верховного судьи, медленно поползли вверх, вслед за его бровями. — Где вы находились всё это время, мистер Харлайл?

***

Джон рассказал. Поведал то же самое, что изрёк в своём интервью Ричард Макдональд, разве что, с единственным дополнением — длинным тюремным сроком в колонии на одном из дальних миров, куда его доставили войска республики, которые захватывали замок Маггри. И он находился там с тех самых пор… Бесконечное множество лет, накладывающихся друг на друга однотипными событиями, и растягивающимися в кривую бесконечности. Об этом, разумеется, все записи были — их он с удовольствием предоставил судье, чем в один момент превратил призрачный образ Джона Харлайла, в реально существующего, человека, чьё слово весило ненамного меньше, чем слово любого из присутствующих сенаторов, или молчаливых, клерков. Несуществующий человек внезапно получил статус гражданина республики, ведь именно это значилось в брошюре, которую заполнил лениво зевающий, надзиратель, прежде чем бросить задницу Харлайла в тёмную камеру, и выбросить ключ.

— Но за что, — судья внимательно прочитал полученные документы о нахождении в заключении, и отложил их в сторону. — Тут не указана причина вашего заключения. Как и почему, вас поместили в то… Место?

— После свержения адмирала Тайруса Маггри, войска республики совершенно растеряли ощущение реальности собственных действий. Их поглотила буря эмоций, сопровождающих великую победу, и… Безумие. Если быть проще… В тот день, когда был обнаружен труп лидера восстания, на той же самой площади, были казнены тысячи боеспособных повстанцев, а тех, что уже не могли держать оружие — поспешно отправляли в колонии. В числе последних как раз оказался и я. Мне не задавали вопросов. От меня просто избавились во имя галочки. Всё же, им необходимо было оправдать собственные усилия в глазах граждан республики, и создать видимую статистику последнего боя. И раз уж смерть Тайруса погрузилась в тайну, войскам требовалось показать всю тяжесть последней битвы, отразив её в подтверждённых смертях, и заключениях предателей. А если говорить уж совсем просто — у них не было для этого причин. Меня заточили только потому, что я оказался на площади перед замком покойного тирана, и по воле случая, имел слегка другую, униформу, нежели солдаты, которые производили захват.

— И вы считаете, что мы поверим в этот бред? — наконец, в разговор решил вмешаться и один из великих сенаторов, Мартин Олдмэн. Его седая, длинная борода, настолько яростно вздымалась при каждом его слове, что напоминала скорее белоснежную собаку, в её стремлении сорваться с цепи. — Солдаты республики никогда не стали бы заниматься подобными, бесчестными вещами!

— Как и великий сенат — никогда не посмел бы продлевать фактическое время военных действий, для разведки территорий Нивы, и их оккупации? — Ричард Макдональд ехидно усмехнулся, и подмигнул белобородому политику. — Когда там, по утверждению сената, был казнён безумный тиран?

Глава 44

— Сейчас не об этом! — верховный судья слегка привстал, с силой ударил по деревянному бойку на столе, и призвал суд к порядку. Разумеется, не с целью защиты чести сената. Нет, вовсе не для этого. Или, по крайней мере, он хотел, чтобы всё выглядело иначе. — То есть, вас незаконно заточили в одной из самых страшных, тюрем, известной вселенной?

— Тюрьма есть тюрьма, ваша честь, — Джон Харлайл пожал плечами и бросил окурок себе под ноги. После чего усердно втоптал его в каменный пол, своим тяжёлым ботинком. — Их отличает лишь название, отдалённость от Земли, режим питания, и пожалуй, набивка подушек. В некоторых, к примеру, как я слышал, подушки набивают гусиным пухом. В других — овечьей шерстью.