Но я все еще застряла на том, что он сказал.

Вопрос вышел циничным.

— Ты хочешь жениться на мне?

Он посмотрел на меня так, будто я сошла с ума.

— В конце концов, да.

Он сказал это так, как будто это не имело большого значения. Как будто он только что не потряс весь мой мир своим признанием.

— Но… — Каждый вдох обжигал мои легкие. — Но… — Я была в беспорядке, когда тяжело сглотнула и сказала: — Но ты даже никогда не говорил, что любишь меня.

Вик нахмурился. Он нахмурился.

— О чем ты говоришь? Конечно, говорил.

Эм-м-м. Нет.

Не говорил.

Я покачала головой.

— Ты этого не делал.

— Действительно? — скучающим тоном спросил он. — Ты уверена?

Я могла бы ударить его. Я сказала сквозь стиснутые зубы:

— Я уверена.

И тот придурок, от которого у меня был ребенок? Он сказал:

— Может быть, эти слова не так уж много значат для меня, Нас. Я человек действия. — А? Прошу прощения? — Так что, может быть, ты просто недостаточно внимательно искала.

О чем он говорил? Я была так близка к тому, чтобы сойти с ума.

С непревзойденной нежностью он потянулся, чтобы заправить выбившуюся прядь волос мне за ухо, сосредоточившись на месте теплым взглядом и мягким сердцем, а затем начал перечислять вещи.

— Бужу тебя тихим шепотом поцелуев. Приношу тебе кофе каждое проклятое утро, независимо от того, говоришь ты со мной или нет. Заставляю тебя смеяться, пока ты не фыркнешь, просто чтобы я мог смотреть, как ты улыбаешься. Еду сорок минут в неправильном направлении, чтобы убедиться, что моя девочка получит китайскую еду, которую она так жаждала, потому что я кормлю свою женщину. — У него поднялись брови. У меня тоже разболелось сердце. — Держу тампоны в бардачке. Убеждаюсь, что ты вернешься домой в целости и сохранности, а потом возвращаюсь к себе, даже если это разбивает мое гребаное сердце, потому что ты слишком напугана, чтобы просить меня остаться. — Как он узнал? — Говорю тебе, как красиво ты выглядишь, и подразумеваю это, потому что, детка, никто никогда, кроме тебя, не мог заставить меня замолчать невинным взглядом. — Мое сердце было так переполнено, что оно должно было разорваться. — Просыпаюсь посреди ночи, чтобы найти тебя рядом с собой, и считаю, что мне повезло, что это потрясающее создание хочет такого мудака, как я.

О боже.

Вик слегка хмыкнул.

— И ты не знаешь, люблю ли я тебя? Детка… были ли когда-нибудь сомнения?

О, Боже.

Были ли когда-нибудь сомнения?

Мое сердце забилось, в горле стал ком, когда он, наконец, безоговорочно произнес:

— Я люблю тебя больше, чем когда-либо находил способ выразить словами.

Ой.

О, нет.

О, нет.

Все это время в разлуке, все это время без него, мне никогда не вернуть потерянное время. И это убило меня.

Мое сердце разбилось. Мои губы дрожали. Мое лицо исказилось, когда я произнесла слова полные раскаяния:

— Я никогда не должна была отпускать тебя.

Его руки крепче обняли меня, и когда я подняла на него свой заплаканный взгляд, он признал:

— И я сделал то, что пообещал никогда не сделаю. Я принимал тебя как должное. Итак, ты знаешь. Мы оба глупцы.

Так оно и было, но казалось, что мы стали умнее, чем были вчера.

Я улыбнулась, хотя улыбка и дрожала. А когда он приблизил свое лицо к моему, я вообще перестала дышать. Ни один другой мужчина не мог заставить меня чувствовать себя так, как заставлял он. Ни один другой мужчина даже не приблизился.

Вик был другой половиной моей души. Только вместе мы составили единое целое.

И как только он потянулся, чтобы поцеловать меня, я прошептала:

— Скажи это, — и стала ждать.

Его голубые глаза были мягкими, они улыбались, скользя нежным взглядом по моему лицу. И, как всегда, он сказал то, что мне нужно было услышать, в тот самый момент, когда мне это было нужно.

— Я полюбил тебя еще до того, как по-настоящему узнал, что такое любовь. С тех пор, как я был мальчиком с чувствами, слишком большими для его тела. Жизнь без тебя холодна, пуста и жестока. Я не могу так жить, и я думаю, что ты тоже не сможешь. Я хочу твоей нежности. Мне нужна твоя дерзость. Я хочу, чтобы твой улыбающийся рот был на моем каждое мгновение каждого дня, потому что поцелуй твоих губ — это наркотик, а я наркоман. Ты — зависимость, от которой я никогда не излечусь. Ты делаешь меня лучшим мужчиной, и, если ты позволишь, я сделаю из тебя честную женщину. — Святое дерьмо. Мое сердцебиение участилось, и он наклонился, нежно провел кончиком своего носа по моему, прежде чем прошептать: — Давай заключим сделку. Обмен. Мое сердце принадлежит тебе.

В голове у меня стучало, и я изо всех сил пыталась ровно дышать, но мне удалось тихо и искренне сказать:

— Я буду любить тебя вечно и навсегда.

— Вечно и навсегда, — был его мягкий ответ, затем его губы накрыли мои. Я прижалась к нему, встав на цыпочки и скользя руками с его плеч вверх и вокруг его шеи, углубляя нашу связь. Он снова вдохнул в меня жизнь. Когда наши лица приблизились, а наши тела сблизились, меня охватило странное чувство.

Я так долго боролась. Я так сильно боролась. Нуждалась в контроле в ситуациях, которые меня пугали, например, в любви к мужчине, который, возможно, никогда не сможет ответить взаимностью.

Но сегодня мне не было страшно.

На самом деле, никогда не было ничего лучше, чем вручить свое перевязанное лентой сердце Виктору Никулину.

Это казалось правильным. Я была именно там, где мне нужно было быть.

В объятиях мужчины, который любил меня больше, чем он когда-либо находил способ выразить словами.

Глава 36

Настасья

Объявления о беременности должны были быть забавными. Захватывающими. Люди должны были быть в восторге от этой новости. Друзья должны были прыгать от радости, держать меня за руки и плакать от счастья. По крайней мере, этому меня учил каждый фильм Hallmark.

Наверное, я чувствовала себя обманутой.

Я просто не могла понять, почему чувствовала себя так неловко.

Мои братья уже знали, и Аника тоже, и когда мы с Виком решили собрать всех в нашем доме — о Боже… нашем доме. Я все еще привыкала к этому — и объявление, что у нас будет ребенок, выглядело примерно так.

Я оглядела комнату, нервничая, подсознательно одеваясь, как матрона, в простое платье с высоким воротом без каких-либо украшений, как будто люди здесь не знали, что Вик переделал мои внутренности, чтобы поставить меня в то положение, в котором я сейчас находилась. Ларедо привел всех своих парней, и, хотя часть из них уже знала, это было скорее формальное заявление, чтобы никто не чувствовал себя обделенным. И когда мы встали перед группой людей, которых считали не просто друзьями, а семьей, в моем животе поселился дискомфорт, когда я начала, сосредоточившись исключительно на маленькой женщине, стоявшей рядом со Львом, смотрящей на нас обоих с легкой улыбкой, которая показывала ее любопытство.

Я слегка откашлялась и прижалась теснее к Вику, ища утешения. Его рука легла мне на бедро, и я посмотрела на него с мягкой улыбкой. Он наклонился, чтобы запечатлеть долгий, нежный поцелуй на моем лбу. И я, наконец, почувствовала себя готовой.

— Во-первых, мы хотим поблагодарить вас всех. За вашу дружбу. За вашу помощь в том, чтобы вернуть меня домой в целости и сохранности.

— Мы благодарны, — вмешался Вик, и когда я взглянула на него, то заметила, что он обращался непосредственно к Филиппу.

Филипп долго смотрел на руку Вика на моем бедре, и его плечи поникли. Хотя это его раздражало, он поднял свой бокал в знак приветствия.

И мое сердце смягчилось.

Я была благодарна Филиппу и просто знала, что однажды он найдет женщину, которая затмит все его чувства ко мне. Когда этот день наступит, я приму ее с распростертыми объятиями и нежной улыбкой, зная, что та, кого он выберет, будет достойна этого.

— Этот опыт, — продолжила я, — определенно прояснил для нас перспективы. — Губы Вика прижались к моей макушке, а рука на моем бедре скользнула по моему животу, где он провел пальцами по моему несуществующему бугорку. Моя грудь болела, и я выдохнула сильнее, чем когда-либо прежде. — Это был тернистый путь. — Я положила свою руку на его, и мы вместе держали нашего ребенка. — Мы с Виком решили сделать это официально. Мы устали бороться друг с другом, бороться с тем, что мы чувствуем.