Он хотел большего. Больше, чем я.

Мои мысли ходили по кругу, но один конкретный вопрос заставил мое сердце сжаться.

— Ты сожалеешь об отказе от своей футбольной стипендии?

Пожалуйста, скажи «нет». Пожалуйста, скажи «нет». Скажи «нет».

— Нет. — Он произнес это слово уверенно, и мой буйный желудок успокоился. — Мне пришлось бы переехать, и мне не нравилась мысль о том, что я буду вдали от т… — Он оборвал себя, затем тихо добавил: — Я не хотел переезжать.

Хорошо.

Мое сердце сильно забилось, когда он удержался от того, чтобы произнести слова, которые мне так отчаянно нужно было услышать. Я поняла его намек, отказалась смотреть на него и мягко сказала:

— Я бы последовала за тобой куда угодно.

Тяжелая тишина накрыла нас. Это парализовало нас на месте, и когда я случайно взглянула на него, его тяжелые брови были нахмурены, но взгляд несколько смягчился.

Я не знала, что творилось у него в голове, но когда он заговорил, его слова озадачили меня.

— Я умолял Сашу пустить меня в «Сердцеедки». — Он скрестил одну лодыжку над другой и повторил: — Умолял.

Моя грудь напряглась. Я выдохнула:

— Что?

Его брови приподнялись, и он попытался улыбнуться, но получилось грустно, когда он признался.

— У меня была дерьмовая квартира в десяти минутах отсюда. Маленький, грязный, унитаз плохо смывался, но мне было все равно. Я ходил домой, чтобы поесть, и в некоторые дни у меня не хватало денег на бензин. Учился бы я в колледже в другом штате или работал на твоего брата, я был бы в той же лодке. Я имею в виду, все это не имело значения, потому что у меня было что-то хорошее, понимаешь?

Мой желудок перевернулся.

— У меня была ты. — Его голос изменился, стал ниже, глубже и выражал чувство, которое я не могла назвать. — Я остался ради тебя.

Дыхание, которое я задержала, вышло из меня тихим свистом.

Он никогда не признавался в этом, но я всегда надеялась.

Имел ли он это в виду?

У меня перехватило горло, я боролась с нахлынувшими на меня эмоциями и сменила тему, прочищая горло, прежде чем был задан чуткий вопрос.

— Какой бизнес ты планируешь открыть?

Улыбка стала натянутой, но он сдержался.

Мои губы раскрылись в недоверии.

— Ты не собираешься мне рассказывать? Да?

Тем не менее он продолжал молчать. И я поймала себя на том, что говорю.

— Думаю, я поняла. — Его темный взгляд остановился на мне, и я посмотрела на свои колени. — Если бы ты спросил меня десять лет назад, где, по моему мнению, я буду сейчас, я бы не сказала, что работаю в баре в «Сердцеедках». — Я нахмурилась. — Я просто думала, что к этому времени в моей жизни я буду где-то в другом месте, понимаешь? У меня было видение о том, что я устроюсь и создать домашний уют с кем-то. — С тобой. Горький смех покинул меня. — Вместо этого я Алексис Роуз (прим. — вымышленный персонаж канадского ситкома «Крик Шитта, избалованная светская львица). Наивная, одинокая маленькая наследница, у которой слишком много денег и мало ума.

Вик слегка нахмурился. Он выглядел так, будто начал войну с самим собой, прежде чем произнес.

— Нет ничего плохого в том, чтобы не торопиться, детка. — Я подняла голову и увидела, что его глаза мягки, а голос нежен. — Ты попадешь туда, куда идешь. Ты просто выбираешь живописный маршрут.

Просто выбираю живописный маршрут.

Иисус.

Это было оно. Вот почему я так любила Вика. Без стихов или разума. От всего сердца и ноющей души.

Он всегда знал, что сказать. Это была его особенность. Каким-то образом он нашел нужные слова именно в тот момент, когда я в них нуждалась.

Я вырвалась из своих мыслей, когда он добавил:

— И ты не Алексис Роуз.

Мои губы дернулись.

— Нет?

— Не-а. Ты Мойра. — Его улыбка стала шире, когда он посмотрел на меня. — Стильная, уверенная в себе и немного сумасшедшая.

Смех покинул меня. Я покачала головой на его грубость.

— Мне нравится это шоу.

Он сразу же улыбнулся в ответ:

— Мне тоже.

И совершенно неожиданно мне стало грустно. После того как ощущение полного счастья улетучилось, я тихо выдохнула:

— Я бы хотел, чтобы ты поговорил со мной.

Выражение лица Вика стало отрешенным. Когда посмотрел на стену в пустоту, он спросил:

— Ты останешься здесь?

Я знала, что он имел в виду прямо сейчас, за ужином, но вопрос казался гораздо более глубоким.

Останусь ли я?

— Да. — Я кивнула, а когда встала, протянула руку и обхватила его заросшую щетиной щеку. — Я останусь здесь. — Его глаза медленно закрылись, и он провел жесткой щетиной по моей ладони. И, черт возьми, мне это безумно понравилось. Я не удержалась и легонько царапнула его щеку ногтями за мгновение до того, как опустила руку. Я повернулась, чтобы уйти, когда его рука вытянулась, и он схватил меня за запястье, удерживая на месте.

— Насчет той ночи…

Боже. Давайте не будем.

Я повернулась, чтобы посмотреть на него, и невинно моргнула.

— Какие-то проблемы?

И когда его взгляд проследовал вдоль моего тела, вплоть до пальцев ног, его полные губы, казалось, немного надулись, когда он вяло покачал головой и произнес:

— Никаких проблем.

Он не сводил с меня своего тяжелого взгляда, как будто не мог меня понять, и я кивнула ему в ответ.

— Хорошо.

Позже, когда мы сидели за обеденным столом, я подняла свою тарелку, когда Доротея наложила на нее kotleti — котлеты из мясного фарша с измельченным луком, обваленные в панировочных сухарях и слегка обжаренные. Аника добавила немного картофельного пюре и салата, и я счастливо улыбнулась. Прошло так много времени с тех пор, как я последний раз так ела. Это напомнило мне о доме до того, как наша семья столкнулась с опустошением, которое устроила моя мать.

Забавно, что у меня остались хорошие воспоминания о моей матери, хотя я видела в ней самое худшее. Но я полагаю, именно так детский разум справлялся с каким-то действительно тяжелым дерьмом. Мысль о том, что ей все еще удавалось проникать в мою голову, заставляла чувствовать себя слабачкой. Но она была там, в основном, когда я меньше всего ожидала, что она проникнет в мой разум, как дамоклов меч, свисающий над моей головой.

Моя семья так и не восстановилась по-настоящему. Мы даже не произнесли ее имени.

Так что, когда я взглянула на Доротею и увидела, как она занимается своими материнскими заботами, кудахчет, кормит свою семью, как будто это самая важная работа, это одновременно заставляло мое сердце набухать и сжиматься.

Эта семья была больше, чем просто удобными друзьями. Они были маяком надежды, когда у меня ее не было. Ко мне относились как к равноправному члену, и именно поэтому у них не было проблем с тем, чтобы свободно говорить при мне.

Юрий посмотрел через стол на Анику и спросил:

— Новая одежда?

Аника на мгновение осмотрела себя, прежде чем покачать головой.

— Старая, которую я давно не носила. — Она ковырялась в еде. — Остальные вещи сейчас слишком велики.

Это неудивительно. Количество веса, которое она потеряла, было чертовски близко к тревожному.

Тетя Аники, Ксения, посмотрела на нее оценивающим взглядом.

— Ешь, мой цветок. — Когда Аника напряглась, Ксения продолжила, и то, что она сказала, звучало странно конкретно. — Ни один мужчина не захочет, чтобы ты выглядела как увядшая роза. А мы бы этого не хотели, не так ли?

Вик посмотрел на тетю.

— Ей не нужен мужчина. Ей нужно сосредоточиться на себе.

Аника благодарно улыбнулась, и Вик подмигнул ей.

Тогда Ксения пристально посмотрела на него.