— Привет, — добродушно сказала я, стараясь не хмуриться от того, как мило смотрелись на ней оленьи уши. — Как ты думаешь, как ты себя чувствуешь сегодня вечером?

Фаун ответила с легким подпрыгиванием.

— Думаю, у меня все в порядке. — Она посмотрела на Вика, и никто не упустил из виду желание в ее глазах. Ее ресницы трепетали. — Я в порядке, Вик?

В чем бы он ни хотел вас убедить, Виктор Никулин не был дебилом. Он точно знал, почему я стою там, что привлекло меня к нему. Он знал меня достаточно хорошо, чтобы знать, что у меня дергается глаз и почему. А поскольку Вик был умнее, чем казался, то медведя тыкать не стал.

Опустив подбородок, он спрятал лукавую улыбку, потом поднял лицо, которое теперь приняло заученное, пассивное выражение.

— У тебя все хорошо, малыш.

Ребенок.

Красиво.

Мой разум послал воздушный поцелуй шеф-повару.

Я прикусила щеку изнутри, чтобы скрыть удовлетворенную улыбку. То, как осунулось ее лицо, подсказало мне, что ей не нужна эта дополнительная жестокая насмешка. Она поняла суть; она получила этот урок очень быстро.

— Он беспокоит тебя, Фаун? — И поскольку я чувствовала себя очень остро, я повернулась к Вику и угрожающе прищурилась, предупреждая. — Тебе не платят за флирт с официанткой, Виктор.

Он прислонился бедром к стене и скрестил руки на груди, его мускулистые бицепсы восхитительно напряглись.

То, как он посмотрел на меня, его полуприкрытый взгляд оценивающе опустился на мое декольте, заставило меня почувствовать себя смелой. Комбинация из черных ушек медведя и чулок до бедра внезапно стала новым фаворитом. Это определенно входило в регулярную ротацию.

Когда он медленно облизнул нижнюю губу, у меня пересохло во рту. Он лениво посмотрел на меня, как будто у него было все время мира. И если быть честной, пока он хотел смотреть на меня так, как он смотрел, я бы нашла время.

— Нас. — Одно слово. Один слог.

Одно предостережение.

То, как он выдыхал мое имя, заставило меня споткнуться.

Господи. Почему его голос всегда звучал как секс?

Мой живот резко скрутило, от внезапного воспоминания — Вик вошел в меня сзади, одна сильная рука обхватила мою талию, притянула меня обратно к его толстому члену, а другая рука оказалась между моих грудей, его рука нежно обхватила мое горло, его зубы впились мне в плечо — у меня закружилась голова.

Мне не нужна была публика, поэтому я подождала, пока Фаун убежит с тихим извинением, прежде чем сказать:

— Она молода.

Может, Вик не понял, что я имею в виду.

— Да, — согласился он, глядя в ее сторону, и чем дольше он смотрел, тем сильнее начинало биться мое сердце. — Она также милая.

Или, может быть, он понял.

Ревность разрывала меня изнутри. И хотя я чувствовала, что мой мир вокруг меня рушится, я делала то, что делала всегда, когда чувствовал себя подобным образом.

Я поправила свою корону и притворилась, что со мной все в порядке, тогда как все, чего я когда-либо хотела, это занять свое место на троне рядом с ним.

Глава 14

Вик

Чертов ад. Этого не могло быть.

Я надрывал свою задницу. Я работал вокруг всех и вся, чтобы добиться результата, сохраняя при этом часть того, что было моим, и я не мог продвинуться вперед. Этого было недостаточно.

Черт, я не знаю, почему я был удивлен.

Этого никогда не будет достаточно, пока я работаю по правилам.

Моя рука поднялась ко лбу. Я рассеянно потер его, мое колено быстро подскакивало под столом.

— Что это значит?

Строгую, несимпатичную женщину этот вопрос, казалось, обеспокоил.

— Я вам объяснила это, господин Никулин. — Она бросила мягкий, невозмутимый взгляд на мою мать и отца, и мне понадобилось все, чтобы не протянуть руку через стол и не потребовать, чтобы она заплатила за неуважение. Вместо этого я крепко стиснул зубы и внимательно прислушался. — Да, вы произвели платежи, но сумма, которую мы оговорили, по сравнению с тем, что вы предложили, недостаточна.

Она была чертовски глупа? Она меня не услышала?

Настала моя очередь смотреть на нее. Я спросил медленно, еще раз со смертельным спокойствием.

— Что это значит?

Ее красные губы скривились. Она осторожно положила руки на стол, уравновешенно сложив одну над другой, и сказала:

— Это значит, что у вас есть время до конца следующего месяца.

Конец следующего месяца?

Она не могла быть серьезной.

— Это… — я подсчитал в уме, — …через сорок два дня. — Выражение ее лица не изменилось, и я поерзал на своем месте, прежде чем наклонился, посмотрел ей прямо в глаза и пробормотал: — Вы говорите мне, что у меня есть сорок с лишним дней, чтобы получить деньги.

Недолго думая она ответила:

— Да.

Ага. Этого не должно было случиться.

Почему у меня возникло ощущение, что ей это нравится?

Иисус Христос.

Как, черт возьми, я должен был получить деньги за это время? Мне больше повезет, если я выиграю в лотерею.

С легким вздохом я кивнул, затем встал.

— Без проблем. Они у нас будут.

И когда я протянул руку, чтобы помочь маме встать, она произнесла:

— Виктор, я не думаю, что мы…

Нет, не сейчас. Не перед ней.

Я прервал ее твердым:

— Все в порядке, ма.

Мой отец шел в стоическом молчании, пока мы не были примерно на полпути домой. А потом он сломался под давлением.

— Ой. — Он рухнул, закрыл лицо трясущимися руками и тяжело пробормотал: — О боже мой.

И это разбило мое чертово сердце.

Я протянул руку и положил руку ему на плечо.

— Все в порядке.

Отец покачал головой и слабо пробормотал:

— Не в порядке. Ничего не в порядке. Это очень плохо, Виктор. — Его голос дрожал, когда он закрыл глаза и молился в тишине.

Всю мою жизнь отец был моей опорой. Возможно, он совершал некоторые сомнительные поступки, но он был хорошим человеком, который заботился о своей семье и просто желал для них самого лучшего.

Теперь, слушая исходящий от него страх… ничто не причиняло такой боли.

— Пап, остановись. — Я сделал все возможное, чтобы успокоить его. — Все будет хорошо.

Я заметил, что моя мать была ужасно тихой, и когда посмотрел в зеркало заднего вида, у меня заболело сердце, когда я увидел, как она сморгнула слезы.

О, черт возьми, нет.

— Эй, — позвал я ее. Ее ресницы заблестели, когда она встретилась со мной взглядом, и я произнес: — Это ерунда. Загвоздка. — Но мама не выглядела убежденной. На всем, что было святым, я поклялся: — Я позабочусь об этом. Все будет хорошо.

Мы продолжали ехать в тишине, и когда я подъехал к дому моего детства, я выпустил их. Тогда мама заметила, что я не захожу, и спросила:

— Куда ты уходишь? Входи. Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.

Ни хрена. У меня была лучшая мама. Она заслуживала лучшего.

Я был должен ей. Я был должен им обоим.

— Я не могу, — тихо сказал я, а затем объяснил, — мне нужно поговорить с парнем по поводу работы.

И когда мама посмотрела на моего отца, я увидел, что они хотят протестовать. Но они не могли. Нам это было нужно.

— Будь осторожнен, — мягко предупредил мой отец.

Будь осторожен.

— Я буду. — И поскольку я знал свою мать, а это означало, что я знал, что ее беспокойство поглотит ее, я крикнул из окна: — Эй, ма. Знаешь, я подумал, давненько ты не делала медовик.

Тут же ее лицо просветлело.

— Ты хочешь, чтобы я его сделала?

Нет. Мне он даже не очень нравился. Торт был приторно сладким, но отнимал много времени и помог бы ей сосредоточиться на чем-то другом, а не на бремени.

— Ага.

Легкая улыбка изогнула ее губы, и она пообещала.

— Я сделаю его прямо сейчас, и ты можешь поесть немного перед сном.

— Идеально. — Я смотрел, как она уходит, прежде чем окликнуть ее: — Спасибо, мама.

Отец стоял с пассажирской стороны моей машины, засунув руки в карманы. Его губы сжались, и выражение его лица стало унылым, когда он прошептал: