Ник Брэдли
Кошка и Токио
Nick Bradley
The Cat and the City
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © Nick Bradley, 2020
This edition is published by arrangement with Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency
Cover design by Carmen R. Balit
The interior illustrations were designed by Mariko Aruga
© Флейшман Н., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024
* * *
Моим родителям – за все, что есть на свете…
И моим братьям – за все прочее.
Голубая кошка
Прекрасно любить этот город большой,
Любить городские дома, небоскребы,
И всех этих добрых и щедрых дам,
И прочих достойных горожан,
Снующих по многолюдным улицам,
Окаймленным рядами раскидистых сакур,
Где на ветках беспечно галдят воробьи.
В этом громадном городе ночью способна уснуть
Только зыбкая тень голубой одинокой кошки.
Тень кошки, готовой поведать о печалях рода людского.
Призрачно-синяя тень счастья, живущего только в грезах.
Я вечно пытаюсь догнать неуловимые тени.
Я думал, Токио благословен всегда, даже
в промозглый снежный день.
Но взгляни вон туда – к холодной стене привалясь,
спит оборванец замерзший. Что может
присниться ему?
Хагивара Сакутаро (1923 г.)
Перевод с японского Ника Брэдли
Татуировка
Кентаро поднес к губам горячий кофе и легонько сдул поднимающийся от чашки пар. Свет в рабочем кабинете его тату-салона был приглушен, и свечение от экрана ноутбука придавало его лицу с белесой щетиной голубоватый оттенок. Отражаясь в стеклах очков, на открытой веб-странице медленно полз вверх нескончаемый перечень ссылок. Наконец ладонь мужчины взялась за беспроводную мышку с замызганными, сальными кнопками. Кофе был еще настолько горячим, что невозможно пить, а потому Кентаро пока поместил его на стол – справа от подставки для напитков – и лениво почесал в паху.
Он кликнул по одной из ссылок, и перед глазами появилась загрузочная панель.
Короткая пауза – и на экране ноутбука развернулась прямая трансляция с некой веб-камеры. Показывали чью-то спальню. Помещение было тесным, на книжной полке виднелось множество учебников по юриспруденции – возможно, комната принадлежала студенту университета. На кровати страстно целовалась парочка. Оба были раздеты. Не замечали ничего вокруг.
Некоторое время Кентаро просто сидел и смотрел. Затем расстегнул брюки, запустил руку в ширинку.
На входе в салон звякнул колокольчик. Кентаро напрягся и прислушался.
– Здравствуйте! Есть кто? – послышался из зоны ожидания девичий голос.
– Извините, одну минуточку!
Кентаро торопливо закрыл ноутбук, совладал со своим естеством и вышел из кабинета поприветствовать нового клиента.
У дверей стояла девушка, с виду старшеклассница. На первый взгляд ничего примечательного в ней не наблюдалось. Типичная униформа в матросском стиле, стандартная короткая стрижка и мешковато обвисшие на лодыжках носки. Вероятно, чтобы как-то выделиться среди сверстниц, девица покрасилась в блондинку. Хотя в нынешнюю пору так делали, наверное, все. Надо полагать, доучивалась она последний год. И похоже, зашла сюда по ошибке.
– Чем могу быть вам полезен, мисс? – Кентаро постарался изобразить учтивый тон, исполненный внимательности к клиентам.
– Я бы хотела сделать у вас татуировку, – вскинула подбородок посетительница.
– О, понимаю, мисс… Простите, а как вы отыскали мой салон?
– Порекомендовал один мой друг.
– И ваш друг… кто?
– Это не имеет значения. Я хочу татуировку. – И девушка попыталась пройти вглубь салона.
Тогда Кентаро уперся рукой в стену, преграждая ей путь:
– Послушайте, мисс, не совершайте глупостей. Вы еще такая юная!
Она уперлась взглядом в его руку:
– Мне уже восемнадцать. И прекратите называть меня «мисс».
Он неохотно опустил руку:
– Вы вообще подумали об этом как следует?
– Да, подумала. – Девица настойчиво глядела ему в глаза. – Я хочу татуировку.
– Быть может, вам лучше сейчас уйти и еще пару дней серьезно поразмыслить?
– Я и так уже долго и всерьез об этом думала. Я хочу татуировку.
– Но, может быть, вы все-таки не до конца все просчитали? Вы, например, уже не сможете бывать в онсэне[1].
– Меня не манят горячие источники.
– Но люди подумают, что вы якудза. Это будет жутковато смотреться на такой милой юной девушке, как вы.
Девица раздраженно закатила глаза:
– Мне все равно, что подумают люди! Я хочу татуировку.
– К тому же это дорогое удовольствие. Может вылиться и в три миллиона иен.
– У меня есть деньги.
– Послушайте, я набиваю их традиционным способом, в старинной технике тебори[2], абсолютно все делая вручную. Я не из тех выскочек с их жульническими методиками, которыми кишит теперь Сибуя. Даже гангстеры, которым я делаю татуировки, порой не в силах стерпеть боль.
– Боль я стерпеть способна. – Она в упор поглядела на Кентаро, и лишь в этот момент он заметил нечто совершенно необычное в ее глазах – этакое мягкое свечение, светло-зеленый, почти прозрачный цвет радужной оболочки, какого он еще ни разу не видел ни у одного японца.
– Любопытно, – произнес Кентаро и, перевернув табличку на входной двери с надписью «Закрыто», жестом пригласил девушку последовать за ним. – Пойдемте тогда в кабинет и все обсудим.
Войдя в рабочую комнату, он сразу же включил яркое верхнее освещение, и их взорам предстал похожий на высокую кушетку массажный стол, куда укладывались его подопечные, а также фотографии различных клиентов, побывавших у Кентаро за многие годы: с шипящими драконами, выпучившими глаза карпами кои, женщинами топлес, с синтоистскими богами и замысловатыми иероглифами на обнаженных спинах, ягодицах и руках. Многие его заказчики были якудза.
Своему ремеслу Кентаро учился у одного из старых мастеров в квартале Асакуса и теперь славился как исключительно талантливый татуировщик, на редкость преданный этому искусству. Ничего на свете он не любил так, как наносить ирэдзуми[3] на чистую, нетронутую кожу, создавая целые картины на небольших участках обнаженной плоти. Единственное, что было сравнимо с удовлетворением от создания шедевров на коже других людей, – это чувство превосходства над гангстерами, безвольно распластавшимися на его столе.