Я встала с места, хотела отправиться в свою комнату, хрип тела отца окликнул меня. Оно учится невербальным сигналам, но подобное выглядит как свисток для собаки. Я сдержала крик, стиснула зубы и обернулась к мерзости, формирующей мысли через скопления паутин поверх человеческого мозга.

– Я прописал новые правила, – начал паразит, – ознакомься.

– Вечером.

– Только не забудь, это очень важно для нас всех. – Он взял себе время на подумать, словно стеснялся меня, боялся отказа. – Хочешь со мной посмотреть телевизор? Там очень интересно рассказывают про наши…

– Не хочу, пойду к себе в комнату.

– Отправила заявление на пропуск? Иначе не пустят в институт.

– Да.

Всё это время я боролась с тем, чтобы не высказать накипевшее. Почему он всё ещё напоминает об учёбе? Его это точно не волнует, и вот он старательно имитирует отношения настоящих людей. Так делали раньше, так поступает сейчас и он, и физически отвратно осознавать, что всё это совершается скоплением паразитов. Они сосут воспоминания, питаются эмоциями, вызывающими химические реакции в головах людей. И ведь сами это рассказали, они словно ждали восхищения с нашей стороны, но ничего, кроме омерзения, не испытываю. И даже не так хочется осуждать тех, кто к ним примкнул самовольно с целью покончить со всем побыстрее. Хочется лишь думать, что всё это кончится когда-нибудь, хотя не надеюсь, что на моём веку. И сколько бы не жаловались предыдущие поколения, моему не повезло больше всех – у нас совершенно нет будущего, и это не наша вина. Просто так вышло, вот только смириться с этим никак не удаётся.

Я заперлась у себя, задержав дыхание и защёлкнув замочек на двери. Зашла в сеть, онлайн вся планета, а поговорить практически не с кем, разрешение на чаты тоже не получила, исключительно вечером дадут десять минут на открытый доступ, и тот потрачу на выяснение учебного плана. Паразиты не умеют фасовать по полочкам такие тонкости, как расчёт времени. Им плевать на смену поколений, ведь дохнут они каждый день, но при этом с лихвой закрывают дыры рождением новых особей в пределах мозга. Бесконечный конвейер одинаковых существ, делающих одинаковые вещи изо дня в день. Это такой план, или нежелание сделать что-то своё? Как же это выводит из себя, и хочется даже слезу пустить, но самой себе разрешить не могу. Слабость перестала быть позволительной, а борьба бессмысленна. Кто б знал, что к этому придём, и остаётся только ждать, пока всё решится, да ещё и не нами.

Открываю дневник, перечитываю написанное. Приемлемо, и послезавтра покажу паразиту-мозгоправу. Забавно звучит, что его призвание теперь буквально и дословно отображает род деятельности. И чего он хочется добиться, чтоб я всё-таки согласилась принять в себя червей? Вдруг, они уже во мне, но спят, выжидают чего-то? Вдруг всё, что сейчас думаю, это так и должно быть, и мысли всё-таки мне не принадлежат. Они заставляют злиться, грустить, тосковать по прошлому миру – сплошные манипуляции, и не знаю, что должна испытывать на самом деле. Всё это может оказаться обманом, поэтому руки порой опускаются от бессилия. Сколько можно, разве нельзя хоть раз в жизни сделать что-то самой, а потом увидеть результат, пусть и не наиболее очевидный? Боязно думать, что от рождения меня лишили любого участия в судьбе общества. Так заведено, говорили они и им подобные.

Тело отца за стенкой опять уселось за телевизор, сделало громкость выше, чтоб я точно услышала. Аж фотографии на стенах дребезжат, того гляди и упадут. Наушники на голову, музыку ставлю пожёстче, пусть барабанные перепонки лопнут если понадобится. Открываю дневник, черкаюсь на полях, невольно рисую планету и солнце, калякаю поодаль человечков, они летают по полям, перемещаются между строчек и корявых букв моего почерка. Некоторых я спрятала, некоторые достаточно явно торчат поверх мыслей. Сказали бы чего, а то бороздят бумажный космос и молчат. Намеренно ли или так получилось, кто б знал.

Рисование увлекло, я не заметила пролетевшие часы до ужина. В этот раз на себя обязанности взяло тело отца, хотя там ничего сложного нет – одна и та же субстанция по три приёма в день. Смотрю на время, скоро разрешат выйти в общую сеть, перед этим как раз поем. Выползаю из комнаты, оставив на шее играющие наушники. В ушах свист и фантомы прослушанной до этого музыки, всей сразу. Ватные ноги, затёкшие от долго сидения в одном положении, чуть не уронили меня. Рукой я привалилась к стене, той самой, на которой появилась новая бумажка. Распорядок дня чуть сменился, обязанности добавились, ничего удивительного. Ощущаю себя как тягловая лошадь, и это даже с учётом того, что напрягаюсь для общество куда меньше мамы. Если подумать, так она работает на износ ради однообразной баланды по утрам и вечерам.

Тело отца за столом, в свою слюнявую пасть мерно кладёт ложку за ложкой жижу из питательных веществ, и до сих пор нам не известно, что именно составляет теперь общий земной рацион. Сажусь напротив, глаза в тарелку, музыка начинает надоедать, выключаю её, погружая нас обоих в гнетущую тишину, что с секунды на секунду должна порваться чьей-нибудь репликой. Хочется достучаться до отца, настоящего, но слишком боюсь не встретить его под уродливой оболочкой сидящего напротив существа. Всё так знакомо, вот только это обман, знаю. Привыкнуть просто не удаётся до сих пор.

– Ты читала новые правила?

– Да. – Соврала ли? Глазами я со списком встретилась, хотя особо в смысл не вникала. Всё равно он проведёт устную лекцию, это неотвратимо.

– С завтрашнего числа они вступят в силу. Жду от тебя следования данным правилам, это важно для работы общества.

– Понимаю.

– Надеюсь, не врёшь. Мне важно, чтоб наша ячейка функционировала согласно предписаниям, ради этого мы каждый день встаём с постели. Верно?

– Да.

– Ты меня слушаешь? Выключи музыку. – Впервые в его тоне просквозила эмоция, пусть и негативная, однако это не вызвало в моей душе даже слабого отклика.

– Уже.

– Тогда сними наушники. – Приказал он, отложив свою ложку и отодвинув тарелку, словно готовится встать на стол, чтоб его было лучше видно и слышно.

Я повиновалась, не ощущая в себе и толики сил, чтоб ругаться или физически оказывать сопротивление. Положила наушники рядом с тарелкой, принялась за еду, ощутив резкое покалывание в скулах, словно меня вот-вот вырвет. Поборо́в по итогу неприятный позыв опорожниться, я принялась за ужин, такой же безвкусный, как и десятки других, ничем не отличающийся по своей скучности.

– Перед сном ещё раз прочитай, пожалуйста, правила. Мне нужно будет отчитаться о том, что все в этой квартире делают как предписано. Договорились?

– Да.

– Приятного аппетита.

– Ага.

Я доедала, ощущая грузный взгляд тела отца. Не могу отделаться от его образа в голове – эти раскосые глаза и вспухшее, краснокожее лицо. Слёзы наворачиваются от одного вида, и поэтому тороплюсь, давлюсь, но доедаю жижу, убираю тарелку и мчусь к себе. Благо, существо на кухне промолчало и отпустило. Я вновь запираюсь, подобное уже стало неотъемлемой привычкой моего нахождения в этой квартире, запускаю ноутбук. Статус открытого доступа мелькнул на экране, я тут же открыла чат, заранее придумав, как всё обставлю. Прислушиваюсь на всякий случай к происходящему в коридоре, уже выучив наизусть поступь чужака. Мурашки от его манеры косолапо и неправильно делать каждый шаг, шлёпая всей стопой разом по паркету.

– Во сколько завтра первая лекция? В десять вечера, кажется?

Отправила сообщение в чат. Меня должны понять, ведь сильнее намекнуть никак не могу.

– Нет, ты что, – ответила одногруппница. С тех пор, как планету поработили паразиты, мы сдружились, оставшиеся чуть не единственные, кто отказались от прививания. До сих пор удивляюсь, как нам позволили, – в десять тридцать, но за день до завтра. Ни минутой позже.

– Это факультатив?

Спросил заражённый парнишка из параллельного потока. Мы знали о его слежке за нашей перепиской, но он как был глупым до всего этого, так глупым и остался. Нам повезло в этом смысле, однако всё равно при его надзоре в чате приходится шифроваться и строить из себя полных идиотов.