Докладывать начальнику Павел не стал, принялся восполнять пробелы.

Основную часть дня, заседлав в конюшне выделенную лошадку, проводил в посёлках колонистов. В отличие от украинских, разорённых войной сёл, они были в основном зажиточными – на полях колосились хлеба, бродила тучная скотина, имелись бахчи с виноградниками и пасеки.

Там Павел знакомился с людьми, подбирая и вербуя негласных сотрудников, а вернувшись в отдел, до поздней ночи просиживал в кабинете, работая с документами.

Спустя месяц он получил заслуживающую внимания информацию.

Вновь приобретенный агент «Фёдор» из немецких колонистов сообщил, что их староста Шварц снабжает продуктами банду атамана Лютого. По непроверенным данным банда насчитывала от трёх трёх до семи десятков сабель при двух тачанках. Банда была дерзкая и опасная. Лютый, в прошлом сотник у Петлюры[40], нападал на сёла, вырезая сельский актив, убивал милиционеров и грабил местное население.

– Добровольно помогает? – спросил осведомителя на явке Судоплатов.

– Нет, по принуждению. В противном случае банда грозит сжечь мельницу и село.

– Где она скрывается, знаешь?

– То ведает только староста и два его работника.

О полученной информации Павел тут же доложил начальнику, тот вызвал заместителя, всё обсудили и приступили к реализации.

Для начала в следующее воскресенье на базаре по-тихому задержали приехавшего туда по делам старосту и допросили на явочной квартире. Шварц сначала запирался, а когда пригрозили расстрелом за помощь «самостийныкам», всё признал.

Банда пряталась на Литовских хуторах в двадцати верстах от города, откуда совершала налёты. Хутора считались покинутыми и находились в степной балке, скрытно подойти к ней днем было невозможно.

– Сколько народу у Лютого? – спросил у старосты Решетняк.

– Точно не знаю, пан-товарищ, – староста утёр картузом потный лоб. – Может, человек сто или больше.

– Когда везешь провиант в очередной раз? – поинтересовался заместитель.

– В ночь на Ивана Купала.

– А что именно?

– Воз фуража и второй – с салом, мукой и горилкой.

– Ладно, теперь езжай домой и никому ни гу-гу, – наклонился к Шварцу начальник. – Или сам понимаешь, – похлопал по кобуре нагана.

Когда Павел вывел старосту с явочной квартиры и вернулся, втроем стали думать, что предпринять дальше…

Ночь на Ивана Купала наступила. В фиолетовом небе висела луна, пушисто мерцали звезды, у далекого горизонта мерцали костры. По ночному шляху катили две груженые пароконные телеги. На передней сидели староста и Павел в свитке и полотняных штанах, на задней – немой работник Шварца Клаус.

У древнего кургана обоз свернул дальше в степь, двинувшись по бездорожью. Изредка всхрапывала лошадь, да побрякивала уздечка. Проехали ещё пару верст, спустились в поросшую бурьяном низину, впереди затемнела балка. Внезапно из-за ближайшего куста возникли две тени, клацнули затворы.

– Стоять!

– Тпру, – натянул Шварц вожжи.

– А, цэ ты нимыць, – материализовалась одна из теней, подойдя ближе. – Доставляешь провиант?

– Как приказано, – кивнул картузом староста.

– А горилки привиз?

– Само собой.

– Оцэ гарно, бо хлопци заждалысь, – и исчез.

Двинулись дальше, на опушке замигали огни хутора, въехали в короткую улицу. Посередине ярко горел костер, вокруг сидели и стояли люди с винтовками.

– Разговление[41] прывэзлы, хлопци! – радостно загоготал кто-то.

Обоз окружили. Хлопнула дверь ближайшей хаты, появился человек в сопровождении второго.

– Ша, бисовы диты! – рявкнул он густым голосом. Хлопцы расступились. Человек подошёл к телегам.

«Вот ты какой, Лютый», – подумал Павел, а староста слез с седелки и поклонился.

– Всё привёз, пан атаман, как велели.

Атаман выглядел впечатляюще: рослый, черноусый, в офицерском френче, широких шароварах, через плечо маузер, сбоку шашка.

– А цэ хто такый? Раниш у тэбэ був инший? – подозрительно уставился на Судоплатова.

– Тот захворал, а это мой племянник. Надежный парень, – заверил Лютого Шварц.

– Ну-ну, – поиграл Лютый темляком шашки. – Нэхай хлопци разгружають, а ты зи мною до хаты.

Староста достал из сена четверть горилки и оклунок[42] с закуской. Втроем ушли в дом. Бандиты стали таскать мешки и кадки в недалекий сарай, а Павел, отойдя к колодцу, присел на лежавшую там колоду, стал незаметно осматриваться. За мазанкой напротив виднелся загон, там стояли десятка четыре лошадей, под вербами угадывалась пулемётная тачанка.

– Шо, цикаво? – выйдя из тени, грузно уселся рядом чубатый гайдамак[43].

– Да, серьезный у вас отряд, – восхищенно сказал Павел.

– Був побильше, – вздохнул тот. – Тэпэр полусотня.

– Гляжу, и тачанка есть?

– Дви, – поднял собеседник два пальца. – Слухай, хлопэць, купы у мэнэ годыннык, нэдорого виддам, – достал из шаровар карманные часы.

– Рад бы, да грошей нема, – пожал тот плечами.

– Ну бувай, – снова вздохнул чубатый и заорал на грузчиков: – Скориш тягайтэ!

Спустя ещё час пустые телеги катили обратно.

– О чем говорили? – спросил Павел старосту.

– Интересовался, много ли войск в городе, и ещё наказал привезти кузнеца. У них половина лошадей расковались.

– Ясно.

Через сутки из Мелитополя в ночь ушел десяток чекистов и конный отряд ЧОНа[44]. Возглавил операцию Решетняк, в прошлом лихой рубака, Павел был за проводника.

Секрет у хутора незаметно сняли, а затем молча пошли в атаку. Бой был жестокий и короткий. Практически всю банду вырубили, захватив десяток пленных вместе с атаманом. Три чоновца и два оперативники погибли.

– Так, говоришь, «племянник»? – скривился разбитыми губами Лютый, увидев Судоплатова, когда связанного атамана везли обратно.

– Молчи, сволочь, застрелю, – побелел глазами Павел. В бою погиб Маневич, с которым они стали друзьями.

После были другие операции, успешные и не очень. Судоплатов нарабатывал оперативный опыт и участвовал в борьбе с националистическим подпольем, в которое ушли недобитые петлюровцы и сечевые стрельцы гетмана Скоропадского[45], а ещё изучал их идеологию. Главным её посылом являлось отделение от советской России и создание враждебного националистического украинского государства «без большевиков и коммунистов», лютая ненависть ко всему русскому.

Особенно поразил Павла один случай. За войну он повидал немало, но этот случай был вопиющим. В селе Заречном банда «самостий-ныкив» напала на продотряд мелитопольских рабочих, уничтожив его поголовно. Прибывшая туда оперативно-следственная группа, в которой был и Судоплатов, увидела страшную картину. Животы у всех были распороты и набиты зерном, на груди двоих вырезаны красные звезды, ещё пришпилены листки: «Так будэ з кожным москалем»[46].

В перестрелках, стычках с бандитами и задержаниях пролетели три года, а летом 27-го года в окружное ГПУ приехала республиканская проверка. Её возглавлял один из заместителей Председателя, была она плановой. Работу отдела комиссия оценила положительно, а затем её руководитель захотел встретиться с лучшими оперативниками. В их число попал и Судоплатов, имевший довольно высокие результаты.

– Давно служите? – пообщавшись с другими, задал он вопрос Павлу.

– С девятнадцатого, – одёрнув гимнастерку, встал тот.

– И сколько же вам сейчас лет?

– Двадцать.

– Получается, начали в двенадцать? – вскинул брови республиканский начальник.

– Да. Сначала в РККА, затем в Особом отделе, а теперь здесь, – доложил Павел.

– Интересно, – покачал головой тот, что-то чиркнув карандашом в блокноте. На следующий день комиссия уехала, а спустя неделю из Харькова пришла шифровка: «Откомандировать оперуполномоченного Судоплатова Павла Анатольевича в распоряжение ОГПУ Украинской ССР».