— Я все думаю о пропавших записях Кая Эсперо…

— Геномы и память… — Измайлов-старший вздохнул и тоже откинул капюшон с коротко стриженной седой головы. — Кто знает, может, это и вправду путь к бессмертию. Или огромное искушение.

— Тот человек… он талантлив.

— Знаю, Саша, знаю… Но что я могу тебе сказать? Есть справедливость, и есть правосудие, они связаны, но не одно и то же… Ладно, давай про другое. Ты почему с Даной не пришел?

— Так ночь на «Алконосте», она спит.

— Вы же оба на два года уходите за фронтир. Хотя бы завтра днем приходите. Хочу увидеть твою невесту.

* * *

Русанов смотрел на свое отражение в зеркале для бритья — широкое лицо с уже зажившими ссадинами, открытый взгляд, твердый подбородок. Все это вместе составляло протрет еще молодого, но уже заслуженного капитана.

«Я имел четкий и ясный взгляд на вещи, — подумал он. — Я знал, что нужно добиваться победы, что выбор есть всегда… Я бы умер ради экипажа, меня спас друг, я победил и выжил, тогда почему? Почему вместо радости я ощущаю тревогу? Разве я сделал что-то не так?»

Капитан слишком сильно сжал стакан воды, стекло хрустнуло в кулаке, осколки впились в руку. Он бросил осколки в утилизатор и промыл порезанные пальцы. Кожу слегка щипало.

'Эсперо говорил, что Крайтон стремился к власти. Собирался дарить приспешникам колонии. Может, Эсперо врал, чтобы получить снисхождение. Но что меня тревожит? Да! Я вспомнил! Сантароев был приятелем Крайтона и действительно получил должность. Правда пробыл на ней не долго — погорел на попытках угонять корабли.

Русанов вытер руку салфеткой, и взял другой, целый стакан. «Если Крайтон стремился захватить власть, значит… все остальное, сказанное Брауном, тоже правда. Нет, не может быть. Хотя… Сантароев торговал с гирканцами, продавал им те корабли, которые перехватывал, получается, его лучшей друг адмирал тоже… »

Графин полетела в угол вслед за разбитым стаканом.

«Если Крайтон тоже водил шашни с гирканцами, это не просто мятеж, это измена. Эсперо перечеркнул эту измену радикально и, если так, спас Альянс. Плохо то, что теперь Крайтона не допросить и ничего не узнать, а Космофлот не готов к войне. Почему это раньше не приходило мне в голову? Почему молчал Измайлов? Нет, он не молчал. Просто он добряк и эмпат…»

Русанов отвернулся от зеркала. Делай, что должен, и будь, что будет. Нужно держаться за то, что осталось — корабль, экипаж, глубокий космос и… за ту, которая когда-нибудь появится и будет меня ждать. И, если не понимают друзья, то она поймет.

* * *

Курсант Петя Квадригин, а для друзей просто Петюня, был напуган. Страхи и раньше посещали его самым произвольным образом, но в теперешнем и признаться–то было стыдно.

«Я очень умный, умнее всех», — от этой мысли била дрожь.

«Я очень сильный, хотя и тощий», — от этой сделалось еще хуже.

«Видимо, я супервиро, меня изменили в детском доме, просто я про этом не помню», — от такой идеи на Петюню накатил леденящий ужас.

«Теперь меня как минимум уволят с Космофлота… Нет, меня могут заподозрить в измене! Могут даже решить, что я сообщник Брауна и хочу кого-то убить!»

Петюня понимал, что его паника нелепа, но не мог отделаться от нее и в конце концов совершил то, чего боялся более всего — ножом для чистки яблок расковырял кожу на руке. Кровь выступила крупными каплями и потекла от ладони к локтю. Она не исчезла ни через минуту ни через две. В конце концов алые потеки засохли, но неглубокий порез болел и не зажил даже через час.

«Слава богу, зря я нервничал», — подумал Квадригин, поливая ранку гелем…

* * *

Игорь Прозоровский не любил бестолковую толпу обывателей, возможно, поэтому он ни разу не появился на суде. Технические схемы и одиночество нравились главному инженеру «Алконоста 2» куда больше, чем длинные речи юристов. И все-таки в эту ночь он не спал.

«Я не хочу никого осуждать, — отчетливо понял Прозоровский. — Мне их всех жаль. Жаль тех парней с „Титании“, которые горели и тонули на разбитом корабле. Жаль нашего капитана, который места себе не находит. Жаль Петюню. С тех пор как парня чуть не сдуло в пробоину, он что-то начал чудить. Жаль псионика Измайлова, который больше, чем человек и не может забыть покойную жену. Жаль Дану, которая из-за него плачет. Даже этого несчастного Брауна мне тоже очень жаль. Правда, ему на мою жалость плевать».

* * *

«Итак, я проиграл и очевидно скоро исчезну. Мы искали свое место в жизни, но нашли только смерть».

Эта мысль не вызывала у Кая боли. Он принял ее спокойно, но по привычке заново взвесил принятые решения. Некоторые были единственно верными, некоторые — близкими к таковым. Две или три ошибки почти не повлияли на исход.

Он понимал, что тогда, в резиденции Крайтона, перед моментом исступленной мести, альтернатива все же была. Согласиться на предложение адмирала. Стать его сообщником. Отдать старику свою жизнь до капли и надеяться, что он когда-нибудь расплатится.

«Чем такой исход, лучше наша общая смерть. Март сказал — судьи хотят видеть мое раскаяние, но им на него плевать. Да кайся я хоть тысячу раз, экс-друзья Крайтона хотят убрать свидетеля. Нас было около сотни, обычных людей — миллиарды. Я убил нескольких офицеров, а в космических войнах умирают миллионы — что из того? Что бы я ни говорил… и что бы ни делал, врагом все равно назовут меня. Таков их устоявшийся мир, в котором мы лишены права отвечать ударом на удар».

Кай вернулся на полку, лег ничком и закрыл глаза.

«Я должен спать, чтобы завтра не выглядеть подавленным… Раз надежды на жизнь не осталось, надо хотя бы не позориться. Осталась последняя часть головоломки… Март. Март станет Крайтоном номер два. Или его раздавят. Третьего не дано».

Глава 17

Приговор

Март проснулся от резкого окрика. Нехотя разлепил отекшие веки и уставился в белый потолок. Потом медленно сел, ощущая жажду, тошноту, скованность и боль в руках. Лицо распухло. Действие стимулятора закончилось. Вокруг было тесное пространство камеры.

— Встать!

Он встал и позволил надеть на себя наручники.

— Пошли, тебя хочет видеть контр-адмирал.

Табло на стене показывало три минуты десятого. «Я проспал всего часов восемь-девять. Слишком мало, чтобы восстановиться. Достаточно, чтобы они проодолжили».

— Стой на месте.

Дверь ушла в стену. Март переступил порог кабинета и остановился.

— А теперь оставьте нас наедине, — приказал Флетчер.

Как только дверь закрылась, контр-адмирал коснулся кнопки и блокировал дверь.

— Сядь, — буркнул он.

Агент отряда «кси» не стал ждать повторного приглашения и рухнул в глубокое кресло.

— И что теперь скажешь? — раздраженно бросил Флетчер.

— Скажу «Ричард, налей мне стакан воды». В горле пересохло.

— А я скажу, «ты дурак, Мартин Рей». Воду наливать не стану, налей себе сам.

— Значит, я уже не изменник, а просто дурак, — пробормотал Март, пытаясь болезненно ноющими и к тому же скованными руками ухватить хрупкий и скользкий стакан. — Это почему же?

— Потому что дал себя поймать и поставил меня в чертовски неловкое положение… Разбудили ночью, испортили настроение, заставили нервничать, отбили аппетит… Сколько раз говорил — об акциях надо предупреждать заранее? Как я могу прикрывать операции отряда, если даже не знаю о них?

— Ты же в курсе, отряда больше нет, нас разогнали и лишили статуса.

— Но ты-то, остался. Черт бы тебя побрал, Март! Ты остался, нужно что-то с тобой делать, а я пока не решил — что.

— Твои ребята уже пообещали сдать меня гирканцам — чем не вариант?

— Не глумись. Наше сотрудничество — не пустой звук, по крайне мере для меня. Я всего лишь думаю, как тебя спасать.