— А где нашли этот платок? — вдруг спохватилась Валентина.

Кронин замялся, и она догадалась:

— Там? У них?

— Да. Рядом…

— Рядом с сестрой?

— Да.

Виктор Петрович подумал, что девушка заплачет, но глаза ее оставались сухими, только казались запавшими и уж совсем огромными. Под ними обозначились темные тени, как от бессонницы. Он угадал. Валентина очень тихо произнесла:

— Я не спала всю ночь. Сначала мы с матерью хотели туда бежать, но потом подумали, что Юльку напугаем. Ребенок ведь ничего еще не знает. Я вчера не была на работе — мать приболела. А сегодня решила пойти. Но отпрошусь, наверное. С матерью приступ был вчера. Наверное, придется в больницу положить. Она с утра вчера, как чувствовала, места себе не находила. То сердце, то давление. А уж после того, как милиционер сказал… Он только за порог — а она в обморок. «Скорую» вызвала, сделали ей укол, врач говорит — давление прыгнуло. А она полежала немного и давай собираться — пойду туда, кричит. Я ее стала уговаривать. Только и убедила тем, что Юльку напугаем. Да и зачем туда-то? Сестры там больше нет. Он и на опознание ходил, — Валентина явно имела в виду мужа убитой сестры, Евгения, — и о похоронах уже хлопочет… Все сам. А нас как будто нет. Как теперь Юлька с ним останется?

Валентина заплакала. Кронин исподтишка огляделся. В холле никого не было, кроме приемщицы, сидевшей за столом. Она что-то писала в толстой огромной тетради и на них никакого внимания не обращала.

— Я ее вырастила, — продолжала Валентина.

— Да, мне сказали.

— Кто? — вскинулась девушка. В глазах ее почему-то мелькнул испуг.

«Что это она вдруг?» — подумал Кронин. А вслух сказал:

— Соседка. Гринева Елена Ивановна.

— А-а… — девушка, вздохнула, успокаиваясь, — это которая артистка? Она не знает ничего.

— А что она должна знать?

— Да ничего. Ну просто… Ведь она из другого подъезда. Мы с ней почти и не знакомы.

— Но она хорошо отзывалась о вас. Говорила, что вы и еще в школе учились, то есть были еще ребенком, а о племяннице заботились — гуляли с ней, водили в детский сад.

— Да не в школе. В училище. Я после восьмого класса пошла учиться на закройщицу.

Девушка прятала глаза и цедила теперь слова неохотно, сквозь зубы.

«Что-то тут кроется», — подумал следователь. Но как узнать — что именно? Может, не торопить события? Он решил, что на первый раз хватит. Ну а там видно будет.

— Валентина, — назвал он девушку по имени и внимательно посмотрел ей в глаза, — я вас очень прошу, если вы что-то вспомните… ну… что-то подозрительное в поведении окружавших вашу сестру людей, позвоните мне.

Он дал ей визитку, где значился и номер его домашнего телефона.

— Да и вообще звоните.

Они одновременно встали с кресел.

— Мне интересно все, — продолжал следователь, — для вас какая-то деталь покажется незначительной, а для меня может быть важной. Убийца должен быть наказан, вы согласны?

Она кивнула.

— Так позвоните?

Она снова кивнула. Кронин повернулся и не оглядываясь вышел на улицу. Он постарался выкинуть из головы первое впечатление от голубых огромных глаз и пепельных волос, от худенькой, беззащитной фигурки, которую хотелось спрятать в больших мужских ладонях, как птенца, выпавшего из гнезда…

— Какой же я болван! — бормотал он, шагая в криминалистическую лабораторию.

Экспертиза показала, что кружевной платочек, найденный на месте преступления, пропитан французскими духами. Эго была так называемая композиция из трех составляющих — духов «Черная магия», «Опиум» и «Пуазон».

— Да это прямо говорящие названия, — усмехнулся Кронин.

Эксперт Юлий Романович Жданов — худощавый, высокий человек с бородкой клинышком — поправил очки и произнес:

— Ищите не просто женщину, а роковую женщину. Эта взрывоопасная смесь призвана делать из мужчин осатаневших от вожделения самцов. Однако должен вам сказать, что роковые женщины, как правило, плохо кончают. Так что поторопитесь с поисками, пока один из ее воздыхателей не прирезал неверную где-нибудь в темном углу.

— А что, роковые женщины все неверны? — с интересом спросил Виктор Петрович.

— Как правило. Нет, точнее — все и всегда. Они на этом строят свои взаимоотношения с противоположным полом. Завоевывают и бросают. Самоутверждаются таким образом.

— А что с отпечатками пальцев на звонке?

— Не установлены. Отпечаткам хозяев не идентичны.

— Может, соседи? Или почтальон?

— Или убийца. Отпечатки свеженькие, поверх других. Очень отчетливые.

— Ну что ж… Это уже кое-что. Будем искать.

В тот же день следователь решил снова навестить подозреваемого и вдовца в одном лице. Обвинение против Шиманского не было выдвинуто, но Кронин, хотя и не склонялся в пользу одной какой-то версии, невольно чувствовал предубеждение по отношению к Евгению Леонидовичу. Ну не нравился он ему — и все тут! Следователь ведь тоже человек. И его тоже одни люди привлекают, а другие отталкивают. Шиманский же мало того, что был истериком, еще и явно страдал манией величия. Вчера, когда следователь еще раз скрупулезно осматривал место преступления, Шиманский стоял в позе Наполеона, скрестив руки на груди, и скорбно усмехался: дескать, я понимаю, что меня подозревают эти бесчувственные люди. Им нужен козел отпущения, они готовы обвинить и без того безмерно страдающего человека, кристально чистого к тому же. Это читалось в его взгляде, в его ответах, которые он нехотя цедил сквозь зубы:

— Ничего не похищено. Впрочем, в моей обители, как видите, нечего красть. Я беден. Я ведь не бизнесмен. Я всего лишь кандидат искусствоведения.

На вопрос о том, где у них обычно хранился молоток, он гордо заявил:

— Эти руки не предназначены для черной работы. Я в своей жизни не забил ни единого гвоздя. И в моем доме не имелось столярных и плотницких инструментов.

Он говорил: «Мой дом, моя обитель» — так, точно он жил здесь в полном одиночестве.

Поднимаясь по лестнице, Виктор Петрович с неудовольствием подумал, что встреча с этим напыщенным субъектом вновь ничего не прояснит и делу не поможет. Лучше было бы вызвать его повесткой в прокуратуру, но лишний раз побывать на месте преступления не помешает. И он нажал кнопку звонка. К его изумлению, дверь открыла Елена Ивановна.

— Вы?! — вместо приветствия воскликнул Кронин.

— Ну а что тут особенного? Мы же соседи. Я зашла помочь. У девочки слегка поднялась температура. Все-таки май нынче холодный, а она бегала без шапочки и, вероятно, простудилась. Вот я и вызвалась с ней посидеть, пока Евгений Леонидович отлучился по делам в связи с похоронами. Заодно прибралась тут немного и обед приготовила.

Сейчас актриса выглядела поварихой или же приходящей домработницей. Виктор Петрович вновь удивился ее умению перевоплощаться безо всякого грима. Ни за что не поверил бы, что эта женщина в низко повязанном платочке и старом тренировочном костюме может выглядеть как королева на светском рауте.

— Ну проходите же, — пригласила она, — Юленька спит, Евгении Леонидович сказал, что подойдет только после семнадцати, так что у нас есть время поболтать.

Заглянув в комнату девочки и удостоверившись, что та и в самом деле спит, Елена Ивановна поманила следователя за собой.

— Вот, — торжественно проговорила она, доставая из картонной коробки в спальне супругов толстую тетрадь, — дневник Алины. Вы ведь не проводили настоящий обыск. А я провела. И нашла эту тетрадочку на дне коробки со старыми тряпками. Я не успела прочитать ее, так только, пролистала. Алина пишет в основном о том, как она нравится мужчинам, сама не понимая почему. Она была умной женщиной и оценивала себя критически. Считала, что в ней мало светского лоска и шарма, в отличие от ее подруги Светланы, но мужчины предпочитают именно ее. Ну и все в таком духе. О чем еще думают молодые? — усмехнулась Елена Ивановна. — Да только о любви. В особенности девушки и молодые женщины.