Через полчаса следователь сидел напротив двух женщин и записывал в протокол показания Зинаиды Николаевны.

— Неужто расстреляют Евгения Леонидыча? — вдруг оборвала себя на полуслове Чуева.

Кронин вскинул на нее удивленный взгляд и тут же почувствовал, как под столом ногу его слегка толкнули. Он глянул на Гриневу и, увидев ее смеющиеся глаза, обо всем догадался.

— Тайна следствия, — буркнул он неопределенно. Зинаида Николаевна была так напугана этим заявлением, что еще с большим пылом продолжила рассказ:

— Хлипкий такой мальчонка, в синей курточке. Не на меху, а тонкая такая… Что за ткань, уж не знаю. Вот была раньше ткань «болонья», из нее тогда шили плащи — похоже. Ну и брюки на нем были. Джинсы. И еще кепка…

Елена Ивановна неожиданно встала, извинилась и куда-то ушла.

Зинаида Николаевна продолжала:

— А вот лица-то я не видела.

— Это плохо, — вздохнул Виктор Петрович.

— Знать бы… Я б выглянула да окликнула его, парнишку этого… А так… В глазок смотрю — стоит и звонит в тридцать девятую. Потом Алина дверь открыла, спросила, что, мол, надо. Поговорить — отвечает. Ну и зашел он к ней. А у меня, как на грех, чайник засвистел. Я и пошла на кухню. Выключила. Потом — в прихожую обратно. Тапки переобула, кофту теплую набросила, ключи взяла от почтового ящика… Потом опять вернулась в кухню — проверила конфорку. Показалось, что чайник убрала, а конфорку не выключила. Оказалось, что выключила. Ну и пошла себе. Смотрю: дверь у Шиманских открыта…

— Настежь?

— Да нет, чуть-чуть… Так… Приоткрыта вроде. Кричу: «Алина!» Тишина. Тут дверь в подъезде хлопнула. Я себе думаю: она, значит, ушла, а дверь открытую оставила? Или Женя вернулся? Опять кричу: «Алина! Женя?» И опять тихо. Мне что-то жутко стало. Стою в сомнении — зайти ли, нет ли… И главное, в подъезде больше никого, все на работе. У нас квартир-то всего восемь. На первом этаже нету совсем, там магазин, а на других — по две на площадке, вот и считайте. И всех жильцов я знаю — население работающее. Утро, все на работе. Я одна во всем доме, выходит. Во всем подъезде то есть. Как не испугаться? Все же, думаю, гляну. И глянула…

— Она лежала вниз лицом?

— Ага.

— И молоток валялся рядом?

— Точно. И кровища вокруг головы.

— Вы к ней не подходили?

— Нет. С порога глянула… Так сразу видно — неживая. Я сейчас же звонить…

На этих словах раздался протяжный звонок в дверь. Зинаида Николаевна от неожиданности даже подскочила и схватилась за сердце:

— Он… За мной пришел… Догадался, что я его видела.

— Посмотрите в глазок. И не бойтесь. Ведь я же рядом.

— А пистолет у тебя есть? — от страха переходя на ты, спросила старушка.

— А как же. Ничего не бойтесь.

Кое-как Чуева добралась до двери и приникла к дверному глазку. И тотчас же отпрянула:

— Он! Я ж говорила! Теперь звонит в тридцать девятую.

— Посмотрите внимательно — может, не он?

— Да говорю же!

Она опять уставилась в глазок, шепотом комментируя:

— Куртка синяя, джинсы… И кепка. Главное — рост такой же. Тот же самый! Вот гляньте: цифра «39» как раз над кепкой. Точно он!

Кронин рванул на себя дверь, парнишка обернулся… и оказался Еленой Ивановной!

— Это следственный эксперимент, — заявила она.

— Батюшки-святы! Да ты что?! — накинулась на нее Чуева. — До инфаркта меня довела! Ну, спасибо! Вот удружила по-соседски… Так и ума можно лишиться!.. Ну ты что?!

— Извините, пожалуйста, — торопливо заговорила Елена Ивановна, — если бы я предупредила вас, вы были бы пристрастны. А так вот… вдруг… нечаянно… не будучи подготовленной… Что, я похожа на него? Рост такой же? Комплекция?..

— Вы меня извините, конечно, — заговорила Зинаида Николаевна со слезами на глазах, — но я от вас не ожидала. Я понимаю — вы артистка, а я так… Не пойми кто. Но все ж таки надо, и совесть иметь, а не пугать людей, не изгаляться. Я давно знала, интеллигенция вся ненормальная, с заскоками. В голове тараканы.

И она, резко повернувшись, ушла на кухню.

— Она узнала? — шепотом спросила Кронина пожилая актриса.

Ему было и смешно, и досадно.

— Вы в детстве были, вероятно, непослушным ребенком? — сухо спросил он, в свою очередь.

— Ошибаетесь. Очень послушным. Даже слегка затюканным.

— В это трудно поверить.

— Ну так узнала или нет?

— Узнала. Но я прошу вас…

— Хорошо. Больше не буду.

И, перепрыгивая через две ступеньки, она сбежала вниз.

«Ну и чудачка! — подумал Кронин, глядя ей вслед. — Но, однако, она опять мне помогла».

Несколько дней Елена Ивановна вела себя прилично и не вторгалась в следственный процесс. Зинаида Николаевна бросала трубку в ответ на ее звонки, Шиманский при встрече сухо кивал и торопливо проходил мимо, Юля гуляла в окружении детей, и расспросить ее о чем-либо больше случая как-то не представлялось. Кронин вообще забыл о своем добровольном помощнике. Гриневой стало грустно и одиноко. Она пошла в библиотеку. Взяла там «Лолиту» Набокова, несколько книжек Агаты Кристи и Маринину. Положив книги на стойку, она вынула из бумажных кармашков внутренней стороны обложки формуляры и стала их заполнять.

— Ну что вы там пишете? — раздался над ее ухом мужской голос. — Сегодня же десятое число, а не седьмое.

Елена Ивановна сняла очки и медленно повернулась. Перед ней стоял мужчина лет шестидесяти весьма импозантной внешности,

— Живете в прошлом? — спросил он..

— В далеком будущем. А прошлое само вторгается без разрешения. Стоит задуматься, как оно тут же начинает брать верх. Даже, как видите, водит моей рукой.

— Что же произошло седьмого мая?

— Я провела удачный следственный эксперимент.

— Вы — сыщик?

— Да. Вас это удивляет?

— Отнюдь. И выбор книг об этом же свидетельствует. Только при чем Набоков и именно его «Лолита»?

— Очень даже при чем.

— О-о… Что… преступник — педофил?

Пожилая актриса кивнула. Ей нравилось беседовать с ровесниками. У их поколения было прекрасное чувство юмора, сейчас, правда, слегка окрашенное грустью, — влияние возраста, смены жизненного уклада… Но тем не менее шестидесяти- и семидесятилетние люди были намного приятнее в общении, чем более молодые. В тех чувствовалось напряжение. Было в них нечто заданное, неестественное. Что-то от роботов, пожалуй. Ей захотелось обсудить эту тему с симпатичным незнакомцем.

«Как бы вовлечь его в беседу?» — подумала она.

Но вовлекать и не понадобилось. Он и сам был как будто рад возможности пообщаться. Пошел за ней в гардероб, подал ей плащ.

— А у вас что за книги? — спросила Елена Ивановна.

— Да вот… Иван Ефремов: «Лезвие бритвы», «Час быка», «Туманность Андромеды». Не могу без него. Перечитываю то и дело. В особенности «Час быка».

— Понимаю, — кивнула Елена Ивановна.

— Вы в самом деле понимаете? — Он недоверчиво покосился на нее.

— А как вы думали? — усмехнулась актриса. — Понимаю. И кое-что знаю.

— Вы понимаете, что это… не простая фантастика?

— Еще какая не простая! Чертеж возможного будущего. Набросок. Сценарий. Дорожный указатель. А также надпись на камне: «Направо пойдешь…» И так далее.

Они вышли на улицу. Весна была в самом разгаре.

— Послушайте, — предложил незнакомец, — давайте сдадим книги в гардероб и прогуляемся по набережной!

Они сложили книги в огромный целлофановый пакет, незнакомец отнес его гардеробщице и вернулся к Елене Ивановне, которая медленным шагом шла к набережной Волги. Солнце стояло в зените, воздух был чистым и свежим, и все вокруг казалось праздничным. Они свернули к городскому саду и стали не спеша прогуливаться по его аллеям на кругом берегу.

— Давно я не гулял вот так, бесцельно, — усмехнулся незнакомец и вдруг спохватился: — Я же забыл представиться! Чудин, — поклонился он церемонно, — Павел Прокофьевич.

— Чуден Днепр при ясной погоде, — ехидным голосом, растягивая слова, заговорила Елена Ивановна, — чуден Павел Прокофьевич…