— Не делай этого, — мягко говорит Джиджи. — Не хорони это. Я чувствую, как ты это делаешь.

Я вздрагиваю, когда она хватает меня за подбородок. Заставляя смотреть ей в глаза.

— Ты так сильно хочешь, чтобы это не было твоим прошлым, но оно твое. Я понимаю, насколько это отстойно, и мне очень жаль. Но ни в чем из этого не было твоей вины. Ты не несешь за это ответственности. Ответственность несет твой отец.

— Я знаю.

— Тогда перестань брать на себя ответственность за его действия. Позволь себе установить хорошие отношения со своим братом. Тебе не нужно чувствовать себя виноватым.

— Но я действительно чувствую себя виноватым, — бормочу я и впервые в жизни произношу эти слова вслух.

Я даже Оуэну никогда не говорил о своих чувствах.

Меня пугает, что я могу рассказать ей все. Просто могу быть таким уязвимым. И я не боюсь ее реакции. У меня никогда не было даже толики страха, что она может осудить меня.

Я обнимаю ее за талию и осторожно опускаю на спину. Одной рукой обхватив ее щеку, я смотрю на ее великолепное лицо. Мое сердце всегда подступает к горлу, когда я с ней. Когда я думаю о ней.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее.

— Я недостаточно хорош для тебя, — шепчу я ей в губы.

Тревога наполняет ее глаза.

— Райдер...

— Я не знаю, стану ли я таким когда-нибудь. Но я хочу попробовать.

И я попробую. Я серьезно. Я знаю, что у меня есть недостатки. Но мне нужно преодолеть их, чтобы быть с этой женщиной. Она заставляет меня быть лучше.

Я хочу быть лучше для нее.

Я хочу быть ее героем.

Эмоции застревают у меня в горле.

— Эй, — говорит она, дотрагиваясь до моего подбородка. — Что происходит?

— Я люблю тебя.

У нее перехватывает дыхание.

Я никогда раньше не произносил этих слов. Но я имею в виду их каждой клеточкой своего существа. Она — та самая. Она единственная.

— Скажи это еще раз.

— Я люблю тебя, Джиджи.

На ее лице появляется ослепительная улыбка.

— Я тоже люблю тебя, Люк.

Это что-то делает со мной. Имя, которое я так долго ненавидел, имя, от которого я отшатывался, слетело с ее губ. Слыша его сейчас, исходящее от этого сладкого голоса и великолепного лица, сопровождаемое этими тремя словами, что ж, думаю, я не против быть Люком.

Я буду тем, кем она захочет меня видеть.

Натягивая футболку, я выхожу из спальни рано утром следующего дня и нахожу своего брата на полностью оборудованной кухне роскошных апартаментов. Джиджи крепко спит за закрытой дверью нашей комнаты. Алекс, должно быть, тоже, потому что ее нигде не видно.

Я подхожу к своему брату.

— Доброе утро.

— С Новым годом. Хочешь кофе?

Я киваю.

— Пожалуйста.

В люксе установлена дорогая кофемашина и готовит кофе для гурманов, который можно найти в супер пафосных хипстерских кафе.

— Шикарно, — растягиваю я слова, и он хихикает.

Минуту спустя он протягивает мне чашку, от края которой поднимается пар. Мы переходим в гостиную и садимся на плюшевый диван. Прошлой ночью мы не проводили в этой комнате много времени, так что она в отличном состоянии.

— Итак. У тебя есть девушка. — Он хихикает. — Ты забыл упомянуть об этом, когда мы разговаривали в последний раз.

— Я все еще ломал голову над этим.

— Она мне нравится.

— Мне тоже. — Я киваю в сторону закрытой комнаты Алекс. — Это что-то значит?

— Да, братан. Я собираюсь жениться на супермодели. Давай прямо сейчас.

— Разве ты не знаменитый профессиональный спортсмен? Разве супермодели не идут с этим в комплекте?

— Эта девушка — настоящий пожар. Я ей надоем максимум через неделю. Сегодня вечером она вылетает в Париж на частном самолете.

— Да, и ты улетаешь на своем самолете обратно в Лос-Анджелес.

— Да отвали ты. Я лечу коммерческим рейсом.

— Первым классом?

Он пристыженно опускает голову.

— Бизнес.

Я хихикаю.

— Как прошло Рождество с твоими родителями?

— Хорошо. А как насчет тебя? Ты провел это время с Грэхемами, да?

Я вздыхаю.

— Помнишь, как Гаррет Грэхем ненавидел меня за опоздание на тренировку? Что ж, теперь у него есть еще более серьезная причина. Чувак меня терпеть не может.

— Я уверен, что ты преувеличиваешь.

— Поверь мне, это не так.

Я замечаю, что он смотрит на меня поверх края своей кружки.

— Что?

— Ты выглядишь счастливым, — говорит Оуэн. — Не могу поверить, что я, блядь, это говорю. Но это правда.

— Ад замерз, верно?

— Я думаю... да.

Ухмыляясь, я ставлю свою кружку на стеклянный столик.

— Итак, какой у тебя график предстоящих игр?

— У нас много выездных игр. — Он проводит рукой по своим растрепанным каштановым волосам. — У нас изнурительный график. Находиться в дороге очень утомительно.

— Тебе это нравится.

— Нравится. — Он делает паузу. — Тебе тоже понравится.

— Ага, если Даллас не передумает на счет меня.

— Они не передумают. — Он делает еще глоток. — У нас пара матчей против Брюинз в следующем месяце. Тебе стоит прийти на один из них. Посмотришь игру в ложе, а после поужинаешь со мной и командой.

— Звучит заманчиво.

— Приводи свою девушку. — Он подмигивает.

— Тебе действительно нравится произносить это слово.

— Да, потому что это ты, и ты не заводишь девушек. Я буду повторять это вечно, просто потому, что знаю, что тебе от этого неловко.

Говоря о неловкости, я внезапно вспоминаю, что сказала Джиджи прошлой ночью. О том, что я не могу брать на себя ответственность за действия других людей.

Я долго колеблюсь, наблюдая, как Оуэн потягивает кофе и листает что-то в телефоне. Обычно я бы никогда это не обсуждал. Никогда не думал поднимать эту тему. Но, может быть, мое “обычно” больше не подходит. Может быть, пришло время изменить то, как я справляюсь с дерьмом.

— Ты винишь меня?

Он в замешательстве поднимает голову.

— За что?

— За маму. — Я несколько секунд смотрю на свои руки, затем заставляю себя встретиться с ним взглядом. — Ты видишь его, когда смотришь на меня?

Он отшатывается.

— Блядь, нет.

Я даже не могу описать облегчение, которое охватывает меня.

— Ты ничего ей не сделал, — тихо говорит Оуэн.

— Но я и не спас ее.

— Тебе было шесть. Поверь мне, если бы там был я, я бы тоже ничего особенного не сделал. — От сожаления на его лбу появляется морщинка. — Это я должен извиняться. Я ничего не мог сделать для тебя после того, как это случилось. Я умолял своего отца позволить тебе жить с нами, но он и слышать об этом не хотел.

— Я знаю. Это не твоя вина. Я знаю, какой он.

— Да, но я все равно переживал. Я всегда буду сожалеть об этом, о том, что у меня была семья, в то время как тебя кидали по разным приемным семьям. Мой отец — придурок, но это ничто по сравнению с тем, что выпало тебе.

— Все было не так уж плохо, — уверяю я его. — Я научился играть в хоккей, не так ли?

— Верно.

Между нами воцаряется короткое молчание, исполненное сожаления.

— Не могу поверить, что его могут освободить условно-досрочно, — говорю я категорично.

— Я тоже. — Тон Оуэна мрачен.

Мы переписывались об этом некоторое время назад, после того как я наконец перезвонил Питеру Грину. Как и меня, Оуэна попросили выступить на слушании, и он тоже не горит желанием.

— И нет, Райдер. Просто чтобы еще раз ответить на этот вопрос. Когда я смотрю на тебя, я вижу не его — я вижу тебя. Ты мой младший брат. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Некоторое время мы сидим в тишине, допивая остатки кофе, когда солнце начинает подниматься над горизонтом Манхэттена.

— Тебе стоит приготовиться, — в конце концов говорит Оуэн, оглядываясь на меня и ухмыляясь.

— К чему?

— Ты женишься на этой девушке.