Раздается треск, когда мой кулак врезается в челюсть отца.

Он в шоке отшатывается. Мы оба в шоке. Костяшки моих пальцев покалывает, и я смотрю на свою руку, моргая, сбитая с толку. Как будто эта рука мне даже не принадлежит.

Я никогда раньше не бил его. Он никогда не бил меня. Удары никогда не были частью наших отношений.

Грудь отца вздымается, когда он делает несколько глубоких вдохов. Он проводит тыльной стороной большого пальца по тому месту, куда я его ударила, затем поворачивает челюсть.

“Папа. Я...” Прости. Я хочу сказать ему, что мне жаль.

Но он уже проходит мимо меня. - Возьми себя в руки, черт возьми, - говорит он, не оборачиваясь.

-Ты куда? - Кричу я ему вслед.

-Домой. Он по-прежнему не поворачивается. Мне приходится метнуться к двери, чтобы услышать его. “Я иду домой к своей жене. И ты будешь отбывать свое отстранение без жалоб. Увидимся на День благодарения”.

Затем он уходит, и я почти падаю, мои ноги внезапно становятся слишком хрупкими, чтобы выдержать мой вес. Я, спотыкаясь, подхожу к стулу и рушусь на него, подражая папиной позе побежденного, закрыв лицо руками, одна из которых все еще болит.

Я ударил своего отца в челюсть.

Христос.

Твоей матери было бы за тебя стыдно.

Пока я сижу там, сгорбившись, со слабым пульсом, я не могу перестать размышлять обо всем, что он сказал. Его слова повторяются до тех пор, пока я не перестаю бороться с выводом, который укореняется в моей голове.

Он прав.

Я am долбоеб.

Маме было бы за меня стыдно.

И я не имею права позволять такой девушке, как Кейси, любить меня.

Я стону в ладони. Черт возьми. Что я делаю с этой девушкой? С того момента, как у меня впервые состоялся настоящий разговор с ней, я понял, что она слишком хороша для меня. Это девушка, которая спасает раненых животных и хранит их в коробках из-под обуви у своей кровати. Она из тех девушек, которые прощают, когда не должны, и забывают, когда должны помнить.

Я должен был просто позволить этому закончиться. Все было кончено, черт возьми. Она бросила меня. Это справедливо. Но вместо того, чтобы оставить все как есть, я толкался, тыкал и боролся, чтобы вернуть ее, и ради чего? Чтобы она могла быть с долбанутым мудаком, который слишком много пьет и дружит с наркоторговцем, который, возможно, чуть не убил ее?

Она заслуживает лучшего.

Так намного лучше.

ГЛАВА 36

КЕЙСИ

-ЯТЕБЯ БЛАГОДАРЮ,- ГОВОРЮ я С ПОРОГА.

Отец наблюдает за мной поверх чашки. Он в своем кабинете, пьет чай, перед ним открытая книга. Это то, что я подарил ему на прошлое Рождество, исторический отчет о Столетней войне. Он весь день отсиживался здесь и читал.

-Я знаю, что ты хотел исключить его, - продолжаю я, когда папа замолкает. “Но я обещаю тебе, он не сделал ничего плохого. Единственный грех Фенна в том, что он примчался сюда, когда я в нем нуждался”.

На его челюсти напрягается мышца.

-Ты собираешься что-нибудь сказать?

Папа ставит чашку. - Что ты хочешь, чтобы я сказал?

-Я не знаю. Я тереблю рукав. - Просто кое-что.

-Все в порядке. Вот что: если я когда—нибудь снова обнаружу мальчика в твоей комнате посреди ночи, он будет исключен, если у меня будет право исключить его, а ты будешь учиться на дому в выпускном классе. Понятно?”

-Да, - натянуто отвечаю я.

“И я ожидаю, что ты сдержишь обещание, которое дала ранее”, - добавляет он, его взгляд суров.

-Я так и сделаю.

Во время нашей часовой беседы этим утром, в которой я изложил свои доводы в пользу того, почему Фенн не должен быть наказан слишком сурово за вчерашний вечер, одним из условий моего отца было, чтобы я вернулся к терапии. Еженедельно. Я не был в восторге, соглашаясь, но я не так уж сильно возражаю против доктора Энтони, и мне показалось справедливым оставить Фенна в Сандовере.

Однако он у меня в долгу. И я планирую рассчитаться с этим долгом сегодня вечером — я не приму ничего, кроме правды о выпускном.

-Слоан только что поставила лазанью в духовку, - говорю я ему. - Она сказала, что все будет готово к семи.

Папа кивает и тянется за книгой. - Тогда увидимся за ужином.

Уволен.

Я жду, пока закроется дверь, чтобы закатить глаза. Я понимаю. Он разозлился из-за того, что застукал Фенн в моей спальне. Но, да ладно, это было не так важно.

В холле я достаю телефон из кармана толстовки на молнии.

Я: Эй, мы все еще договариваемся на потом? Ужин в 7, так что я освобожусь около 9. Встретимся на тропинке у озера?

Фенн печатает, но точки продолжают появляться и исчезать, кажется, целую вечность. Мне надоедает ждать, и я поднимаюсь наверх. Я хочу принять душ и переодеться перед ужином.

Мой телефон жужжит, когда я вхожу в свою комнату.

Фенн: Мне больно это говорить, но ты была права. С этим нужно покончить. Я не тот парень, который тебе нужен, Кейси. Мне очень жаль.

Я смотрю на сообщение.

Проходит секунда. Две. Три. Десять.

Я все еще продолжаю смотреть. В надежде, что скоро это обретет смысл. Я даже перепроверяю, действительно ли это написано по-английски, потому что мой мозг не может вычислять. Мои глаза видят такие слова, как “конец” и “извините”, но, очевидно, мои глаза глупые и неправильные. Он ни за что не порвет со мной отношения.

Поверх текста.

Это абсурдно.

Мой пульс слабеет, замедляясь до ползания, когда я посылаю в ответ три слова.

Я: Ты серьезно?

На этот раз он отвечает сразу.

Фенн: Да. Мне очень жаль. Тебе нужно забыть обо мне.

Я делаю медленные, размеренные вдохи. Мой пульс учащается. Все быстрее и быстрее, пока он не начинает сердито греметь у меня в ушах.

Я, блядь, не могу в это поверить. Этот парень потратил месяц, пытаясь бульдозером проложить себе дорогу обратно в мою жизнь, ежедневно вымаливая у меня прощение. И до прошлой ночи я стояла на своем, отстаивая свои границы. Но он преодолел и их. Прошлой ночью, когда он держал меня в своих объятиях, я была готова простить его, даже не зная всей правды о выпускном вечере. Я напомнила себе, что Фенн спас мне жизнь, что я осталась жива благодаря ему, и разве это не было самым важным?

Боже. Должно быть, со мной что-то не так. Врожденный изъян в моем программировании, который заставляет меня совершать одни и те же ошибки и постоянно удивляться, обнаруживая, что я один.

Или, может быть, это просто Фенн.

Прячется у всех на виду, как яд без цвета и запаха.

Вводит микродозу в мои вены до тех пор, пока мое сердце не перестанет биться.

Не могу поверить, что я когда-либо позволила ему убедить меня, что он мой друг. Я была так близка к тому, чтобы простить его, вопреки здравому смыслу и каждому предупреждающему звоночку, ревущему в моей голове. Но Фенн Бишоп непроницаем для всех моих естественных защит, он проникает в мой мозг, чтобы нашептывать нужную ложь и пустые обещания.

Я опускаюсь на край кровати, быстро моргая, чтобы сдержать слезы. Забавно, но я думал, что на этот раз он был готов сказать правду, что после нескольких недель умолений о возможности признаться, на этот раз он не облажается. Только вот я снова здесь, дурак. Прямо мне в лицо.

Слезы высыхают по мере того, как боль, окружающая мое сердце, затвердевает, превращаясь во что-то более темное, враждебное. Гнев вспыхивает внутри моего черепа, оглушительная, воющая буря ярости и негодования, которая усиливается каждый раз, когда я перечитываю сообщения Фенн.

Я, черт возьми, больше не могу этого выносить.

Бросив телефон на кровать, я заставляю себя пойти принять душ. Я увеличиваю температуру до обжигающей, а затем встаю под струю, вдыхая клубы пара, прежде чем поднять лицо вверх. Я позволяю горячей воде пропитать меня. Успокаивает меня. Каким-то образом это работает. Я закрываю глаза, и первая умиротворяющая мысль, пришедшая мне в голову за весь день, всплывает среди этого беспорядка.