— По этому знаку мы узнаём свою вторую половинку. — сказала Оу, — Увидишь на руке другого такой же узор — это и есть твой суженый. Или суженая.

Спросить, каким же образом на руке суженого появится такой же узор, Анка тогда не догадалась. Она вообще настолько обалдела от всего произошедшего, что молчала всю обратную дорогу. А Оу, наоборот, щебетала соловьём, что знак на руке — это великая милость. Что это оберегает людей от ошибок, ведь хуже нет, чем ошибиться в выборе спутника жизни. Уж лучше остаться совсем одним, чем прожить жизнь не с тем человеком. Анка потрясённо внимала, разглядывая узор на запястье. С тех пор жизнь спецназовки превратилась в квест под названием «Найди вторую половинку».

Эх, Оу! Что же ты наделала⁈

Эпилог

«Все женщины на свете делятся…»

… На нелюбимых и любимых. На несчастливых и счастливых.

Здесь можно было бы долго рассуждать на тему «Какой должна быть женщина», но всё это будет перевод времени и пустопорожняя болтовня. Женщина должна быть:

а) Любимой.

б) Счастливой.

А всё остальное — от лукавого. И не важно — чем она занимается в жизни. Ибо мужчины такие мужчины — каждому из них нужен свой идеал: кому-то «Никитка — боевой товарищ», кому-то «девушка из высшего общества», или «тургеневская барышня», а кому-то «мамочка» со свежим носовым платком. И главное в жизни, чтобы каждый получил то, о чём мечтает и то, что ему нужно. Потому что хуже, чем одиночество, может быть только жизнь, прожитая не с тем человеком.

Всё это потрясённой Анке старательно внушала Рива, пока они летели в Островной Центр. Анка внимала и мимоходом думала, что где-то она уже всё это слышала.

Они — это Анка с Ривой и Таракан Иванычем, Джинн, Волкодав, Беда, Крест, Кот, Бизон и Айвор с Кассандрой. Там, в Островном, под опекой и неусыпной заботой Давида Смилянского уже второй месяц находились Рек Дагвард, окончательно и бесповоротно слетевший с катушек и теперь вечно обречённый слушать адский оркестр, грохочущий в его голове и товарищ Март Акдак, взиравший на чёрный мир через чёрные очки. Понятное дело, что направлялась вся компания не к Реку, а ко второму пациенту доктора Смилянского.

На недоумённый вопрос Анки, что же произошло с Несгибаемым Вождём, Мудрым Руководителем и прочая, и прочая, Гиора, к которому Анку вызвали вскоре после возвращения из подземелий, ответил:

— Тяжелейшее нервное потрясение. Шок.

— Он что — тоже того? — испугалась Анка.

— Нет. Товарищ Март сохранил разум. — поспешно ответил Эпштейн, — Но вот со зрением у него…

— Он что — ослеп?

— Типа того. Я не совсем понял, как называется это расстройство, — сказал Гиора, — Но товарищ Март теперь почти ничего не видит.

Этого ещё не хватало… — в смятении подумала Анка. А вслух спросила:

— А причём тут я, Ваше превосходительство?

— Ты должна сходить к нему. Пойми, сейчас нам нужен этот человек во главе планеты… Я не знаю, как ещё тебе объяснить и как до тебя достучаться, Анна. Его страсть к тебе, признаюсь, для меня, да и не только, оказалась полной неожиданностью.

— Для меня тоже. — буркнула Анка, совершенно не ожидавшая такого поворота событий.

Эх, Оу… — в очередной раз тоскливо подумала она.

Гиора подошёл к ней почти вплотную. Его сияющая лысина приходилась аккурат на уровне Анкиного подбородка.

— Анна! Я не приказываю. — каким-то усталым, увещевательным тоном произнёс Эпштейн, — Я прошу. Он сейчас на попечении Филофеи. Мы убедили Марта отправиться в госпиталь. Я прошу, Анна. Если он убедится, что с тобой всё в порядке…

— Надеетесь, Ваше превосходительство, на чудо?

— Я на что угодно готов надеяться.

— Хорошо. То есть — так точно. Есть.

Но попасть к товарищу Марту в тот раз Анке не удалось. Отряд подняли по тревоге. А после этого Анка с ребятами ещё битый месяц носилась по всей галактике туда и сюда. За это время товарища Марта переправили на Землю и сдали на попечение Давиду Смилянскому в Островной Центр. Пока Анка с товарищами геройствовали где-то в космосе, Гиора Эпштейн, оставшийся на Гамме-249 и ставший там фактически правителем, регулярно связывался с Малининым и «выносил мозг» последнему. И, наконец, так достал бравого полковника, что тот вызвал к себе Анку и в приказном порядке отправил её в Островной. Причём, зачем Эпштейну это нужно было — он и сам бы не смог ответить.

Что же касается Река, то он пробыл в Островном Центре недолго. Смилянский понял, что его доктора здесь бессильны, а потому добился только, что Дагварда поместили в одну из лучших психиатрических лечебниц в Вене. Туда же приехала Мати, ухаживать за Реком, в надежде на улучшение, но Рек её даже не узнал. После рождения сына Мати навещала мужа ещё несколько лет, а потом встретила другого мужчину и аннулировала свой брак с Дагвардом.

Датча выпустили условно-досрочно через пятнадцать лет. Он знал о судьбе Река из рассказов дяди и первое, что Датч сделал, выйдя из тюрьмы, это забрал брата из клиники. Река признали не опасным для общества, поэтому особо препятствовать Датчу не стали. Ни о каких полётах в космос, понятное дело, речи уже не было — Датч нашёл работу техником в космопорту. Его жалования вполне хватало на оплату небольшой квартиры и сиделки для Река. Дядя Герберт в очередной раз предложил, было, свою помощь, но Датч в очередной же раз, гордо отказался, сославшись на то, что дядя и так оплачивал пребывание Река и в Островном, и в клинике, пока Датч был в тюрьме.

* * *

Давид Смилянский с некоторым испугом и сомнением оглядел выстроившихся перед ним в шеренгу визитёров.

— Вы что, — ужаснулся он, — так и попрётесь к нему всей толпой?

— Нет, конечно! — поспешно уверила доктора Рива, — Это мы так, с Аней, для поддержки.

И выпихнула стоявшую рядом с ней Анку из строя.

— Ну что ж. — с явным облегчением произнёс Смилянский, — Тогда пойдёмте, барышня. Остальных — не смею задерживать. Вы уже нашли, где остановиться? У нас тут для тех, кто приехал навестить наших гостей, есть неплохая гостиница.

Анка оглянулась на своих, в поисках поддержки, но все, как один, натянули на рожи преувеличенно-бодрые и идиотски-жизнерадостные улыбки. Впервые бравая спецназовка ощутила, что она осталась одна и что у неё дрожат поджилки.

Товарищ Март сидел на краю деревянного пирса, далеко выдающегося в море и неотрывно смотрел в одну точку. Выглядел он до того одиноким и неприкаянным, что сердце у Анки невольно сжалось. Давид проводил её до пирса и ушёл. Теперь Анка осталась совсем одна. Наверное, это была часть плана доктора — никто не должен мешать. Анка захотела спросить, а что ей делать дальше, но рядом уже никого не было.

… Его звали Женька. Женька Бабич. Её первая армейская любовь. Служили они в одной группе и о них знал весь отряд. Они должны были пожениться. Помолвка с обручением состоялись, а вот свадьбы не было. Вскоре после обручения их отряд отправили на Стамтон, где подняли восстание заключённые на рудниках. Они успели. Веги-охранники сбежали, Полярный Блок сделал вид, что он вообще не при делах. А их отряд потерял четырнадцать человек — неоправданно много. Слишком много. Одним из этих четырнадцати был Женька. Позывной Имба.

И сейчас, пока Анка стояла в начале пирса, всё не решаясь пройти этот десяток метров, перед глазами у неё вдруг снова встали узкие штреки Стамтона и как Женька падает, срезанный лучом бластера, а потом перед ней вновь вспыхнуло и погасло круглое кареглазое лицо Женьки.

А доктор Смилянский вернулся к себе, но возле самого кабинета вдруг развернулся и отправился в другой конец здания. Там, в конце коридора, было небольшое помещение дежурного. Смилянский вошёл внутрь и сел перед мониторами камер наблюдения. Нашёл нужную картинку и подрегулировал чёткость изображения. Там стройная рыжеволосая фигурка всё ещё стояла в начале пирса.