На ту, кому здесь больше не место.

Я борюсь за выживание в этой дерьмовой дыре. Только потому, что мой отец не позволяет мне уйти и пойти в другую школу. Он говорит, что я либо продолжу работать в Беркшире, либо брошу учебу. Но он не примет бросившую учебу дочь, так что я здесь.

Он говорит, что Джонсоны никогда не унижаются, никогда не убегают и никогда не терпят неудачу.

Но я Джонсон.

Райли Джонсон сейчас почти не уважают.

Я до сих пор помню тот день, когда рассказала отцу о предательстве Джаспера.

— Он удалил фото и видео, и все? Никаких последствий? — недоверчиво спрашиваю я. — Он поделился ими публично без моего согласия. Он взял их без согласия. Он должен понести какие-то последствия. Это не пустяк!

Глаза моего отца темнеют. 

— Ты хочешь, чтобы я возбудил дело против сына начальника полиции? Ты еще более бредовая, чем я думал, Райли. Ты понимаешь, какой властью обладают Джаспер и его отец? Я отказываюсь стать врагом Мэтью Бейкера из-за тебя. Я говорил и с ним, и с Джейкобом. Мэтью пообещал, что его сын удалит фотографии и видео, которые он снял с тобой. И дело сделано. Нам нет необходимости продолжать ходить с ними взад и вперед.

— Но моя репутация…

— Не была бы запятнана, если бы ты с самого начала не развратилась! — Мой отец ревет.

Я вздрагиваю, ошарашенная его неприкрытой яростью. Почему он злится на меня?

Я ничего... не делала. Сердце колотится в груди, боль сжимает живот, вызывая отвращение, и я напрягаюсь.

— Я не распутничала, — шепчу я, одновременно обиженная и смущенная. — Ты сказал мне доставить удовольствие Джасперу, чтобы он был счастлив и интересовался мной.

Ублажать Джаспера, ублажать моего отца.

Чтобы он был счастлив, чтобы мой отец был счастлив.

Отец бросается мне прямо в лицо, и я откидываюсь на спинку стула, пытаясь создать между нами немного пространства. Но он не дает мне такой отсрочки. Его рука держит мое лицо, его пальцы впиваются в мои щеки так больно, что мне приходится сморгивать слезы. Задняя часть моих глаз горит, а плоть, в которую впиваются его ногти, сильно щиплет.

— Ты хочешь сказать, что я заставил тебя стать шлюхой Джаспера? — угрожающе шипит он, его слюна попадает мне на лицо. — Ты сделала это с собой, Райли. Ты безответственная, маленькая сучка. Ты запятнала свою репутацию, а вместе с ней и мою. Джаспер не должен нести ответственность за последствия этого. Ты виновата. И это ты будешь нести ответственность.

Он грубо отпускает мое лицо, и моя голова откидывается назад. Всхлипывая, я смотрю на свои колени.

Это то, что думает обо мне мой отец?

Шлюха...?

Кто-то настолько недостойный?

Поверженная, я закрываю глаза, когда звук его шагов удаляется, и я остаюсь одна, сижу в этом темном, холодном доме.

Люди говорят, что твой дом и твоя семья — это место, где ты чувствуешь себя в большей безопасности, где ты принадлежишь. Место, куда бежишь, чтобы спрятаться от бури, пережить ураган.

Но это не дом.

Это гробница — изысканная, гламурная гробница, поддерживающая иллюзию. Но все равно это могила. А меня просто превратили в живой труп, ожидающий похорон под этой проклятой землей.

— О, посмотрите, кто прячется в ванной. Вонючая, скользкая Райли.

Насмешливые голоса вырывают меня из моих блуждающих мыслей. Дженни и ее кружок подлых девчонок присоединяются ко мне в ванной. Отлично, как будто они поставили мне подножку раньше и заставили меня пролить болонские спагетти на мою форму, было недостаточно. Во всяком случае, я не собиралась это есть. Я не обедаю в школе. Я никогда не ем в присутствии кого-либо.

Они думают, что я ем.

Но я научилась притворяться.

Когда Джейкоб слил мои фотографии и видео, до конца второго курса оставался всего месяц. Поэтому, хотя слухи распространялись как лесной пожар, травля была не такой уж страшной. Мне удалось избежать этого, насколько я могла. В любом случае, на моей стороне по-прежнему были Элейн и Блайт.

А когда наступило лето, я пряталась. В моей спальне, выживая в своих четырех стенах.

Если меня не было дома, мама тащила меня на любой модельный концерт, который ей попадался, или она могла дать мне несколько случайных эпизодических ролей в телешоу.

Мое лето было насыщенным и вдали от хулиганов из Беркшира. На короткое время все было почти спокойно.

Вот только это длилось недолго.

Нам пришлось снова вернуться в школу, и тогда начались настоящие издевательства. Распространялись обзывательства, новые слухи — все они были фальшивыми, а затем то, что начиналось как словесное, вскоре перешло в физическое. Мой мизинец все еще пульсирует от фантомной боли, напоминая о том, как он был сломан. Гипс сняли две недели назад.

Через некоторое время это были не только студенты. Преподаватели Беркширской академии тоже отвернулись от меня. И именно тогда я поняла, что как только число хулиганов становится достаточно большим, преподавателям становится легко обвинять жертву как по психологическим, так и по практическим причинам.

В конце концов, я являюсь виновником всех бед, вызванных издевательствами, и независимо от того, виновата я в этом или нет, легко обвинить меня, того, кто всегда рядом, когда случаются неприятности. Особенно, когда большинство студентов настаивают на том, что именно я являюсь причиной проблем.

Поэтому в какой-то момент я перестала сообщать о хулиганах.

Я перестала сопротивляться.

Когда четыре месяца назад я пошла в первый год обучения, я стала социальным изгоем в Беркширской академии. Но я также была отвергнутой в своем собственном доме, в своей семье.

Изгой, насквозь.

— На этот раз ты как следует очистила влагалище? — Рита усмехается, на ее лице читается презрение.

— Это уже надоело. Сделай себе одолжение и найди новый слух, — огрызаюсь я, глядя на Дженни и ее "новых" друзей.

Несколько недель назад Джаспер сказал своим друзьям-футболистам, что единственная причина, по которой он не может снова заняться со мной сексом, — это ужасный запах из влагалища.

Отсюда и прозвище: Вонючая, скользкая Райли.

Я плакала, когда впервые услышала этот слух, а потом рассмеялась. Потому что слухи становились все более подробными, но настолько неточными, что мне пришлось аплодировать их воображению.

Я пытаюсь пройти мимо них, но они преграждают мне путь к двери. Я закатываю глаза, притворяясь беззаботной, но ледяной страх разливается по моим венам. В прошлый раз, когда они так на меня напали, я пошла домой с синяком под глазом и сломанным мизинцем. Чтобы скрыть следы, которые они оставили на моем лице, потребовалось много макияжа.

— Теперь это становится вполне предсказуемым. — Скрестив руки на груди, я смотрю на них сверху вниз. Я не съеживаюсь, потому что Джонсоны никогда не съеживаются. — Прочь с дороги.

Дженни издает хриплый, насмешливый смех. 

— Или что? Что ты можешь сделать, Райли?

— Нападать на меня вот так? Пять против одного? Кто теперь трус, Дженни?

Мои мышцы напрягаются, потому что я знаю, что делаю себе только хуже, разжигая их ненависть и желание поставить меня на колени. Это игра во власть – величайшее испытание власти. Заставить меня согнуться, заставить меня дрожать и съеживаться у их ног.

Чтобы унизить меня.

— Все это для чего? — Я наклеиваю свою фальшивую улыбку, зная, что это только еще больше их разозлит. Я отказываюсь просить о пощаде.

Они не сломают меня.

Они не смогут меня сломать.

— Крошечный двухдюймовый член? — Я продолжаю с невеселым смехом. — Пожалуйста, Джаспер не такой уж хороший любовник, чтобы ты так усердно ради него стараться.

Дженни рычит и бросается вперед, ударяя меня по лицу. Медный привкус крови мгновенно наполняет мой рот, и я облизываю синяки на губах. Бетани, младшая сестра Дженни, пинает меня по ногам, и я падаю на колени. Двое других ее друзей кружатся вокруг меня, хватая меня за руки и грубо тяну их за собой. Заставляют меня низко выгнуть плечи, чтобы они не выдернули мои руки из суставов.