Вытершись полотенцем, я делаю шаг к зеркалу в полный рост и обнаженной встаю на весы. Я никогда не взвешиваюсь в одежде. Мне нужны цифры, чтобы точно отражать мой вес, а одежда потенциально может это обмануть. Мое сердце колотится в груди, и мое тело дрожит при мысли о том, что я могу посмотреть на неоновые цифры на стеклянных весах.

Все в порядке, мне просто нужно посмотреть вниз.

По моему телу пробегают мурашки, когда прохладный воздух ласкает мою кожу.

Я не могу этого сделать.

Зажмурив глаза, я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. Мои легкие расширяются, и я задерживаю дыхание, пока головокружение не охватывает мою голову, заставляя меня терять равновесие.

Только когда мое тело начинает раскачиваться, я выдыхаю, а затем делаю еще один резкий вдох, практически испытывая жажду кислорода.

Я осторожно смотрю вниз, и цифры на весах заставляют меня подавить рыдание.

Нет.

Как это возможно?

Слезы наполняют мое зрение, но я продолжаю смотреть на цифры, пока не перестаю их видеть. Как я набрала два фунта за день? Вчера я едва съела даже два кусочка еды. Я сегодня тоже ничего не ела.

Как? КАК?

Два фунта — это слишком много. Нет, полфунт – это уже слишком много. Я должна худеть, а не набирать вес. У меня должен быть идеальный вес для конкурса этим летом.

Моя мама всегда говорила, что люди не видят того, что у них внутри.

Они видят только внешний вид, наш образ и то, кем мы себя представляем. Нас сильно анализируют наши слова, форма и размер нашего тела. Нас судят, изучают и анализируют. Мы не что иное, как животные в лаборатории. Это просто человеческая природа, не так ли?

Наша ценность основана исключительно на том, что видят люди.

И что они видят?

Сосуд, который несет нас, тело, которое дышит, оболочка, которая ходит.

Это то, что они видят, и в этом моя ценность.

Где-то в глубине души я понимаю, насколько это неправильно. Но я поглощена своей одержимостью — быть совершенной. Чтобы выглядеть идеально.

В конце концов, я дочь своей матери. Люди смотрят на меня и видят, что кто-то контролирует ситуацию. Олицетворение красоты, и, видимо, это делает меня достойной.

Это моя ценность.

Мои глаза ловят отражение в зеркале. Моё отражение — моё бледное тело. Я раздутая? Мой живот выглядит слегка раздутым. Моя талия стала больше, а бедра кажутся толще, чем вчера. И моя грудь. Они не задорные — нет, у меня грудь слишком большая, слишком тяжелая, а наклоны непропорциональные. В моем теле нет ничего привлекательного.

Мои недостатки смотрят на меня через зеркало, и я борюсь с кляпом, чувством чистого отвращения, охватывающим меня.

Что со мной не так? Я недостаточно тренируюсь? Не достаточно очищаюсь? Я недостаточно контролирую свои побуждения?

То, что видят люди, — это идеальный фасад, который я им показываю. Красивая иллюзия того, кем является Райли Джонсон. На самом деле моя ценность — ценность распадающейся бабочки. Бесполезно и гротескно.

Моё тело — тонущий корабль, и я тону среди его обломков.

Я схожу с весов, избегая зеркала. Я машинально одеваюсь и иду обратно в спальню и обнаруживаю на тумбочке поднос с едой. Поднос с идеальными порциями еды. С точными калориями и белками, которые моя мать велела давать мне мисс Миллер. Моя мать контролирует каждый кусочек еды, которую я ем, — по крайней мере, она так думает.

В вызывающем молчании я запихиваю еду в рот. Точно зная, что буду делать потом. Слабительные средства на моей тумбочке практически издеваются надо мной. Я почти не пробую еду, почти не жую, просто заглатываю все в горло с помощью воды. Освободив поднос, я беру с тумбочки маленькую бутылочку с таблетками и иду в ванную.

Вот моя ценность.

Ничтожная и гротескная.

ГЛАВА 2

Грейсон - 15 лет (первый курс)

Наоми босиком ходит по гостиной, собирая на ходу свои разноцветные резинки для волос, прежде чем вернуться ко мне и бросить их мне на колени.

Я ухмыляюсь, точно зная, что она пытается мне сказать, даже не произнося ни слова. 

— Ты хочешь, чтобы тебе сделали прическу?

Она кивает, на ее губах играет улыбка. 

— Какие косы ты хочешь?

Мое сердце колотится в груди, пока я с нетерпением жду ее ответа. Всего лишь слово, дорогая. Одно слово, это все, о чем я прошу.

Она смотрит через мое плечо, избегая моего взгляда. И тут ее взгляд падает на нашу маму, которая спит на кровати в углу трейлера. Наоми смотрит на меня, ерзая с розовой резинкой для волос в руке.

Поговори со мной, пожалуйста.

Проходит минута, и когда она продолжает молчать, я понимаю, что, возможно, сегодня не тот день, когда я услышу ее голос. Она продолжает ерзать с резинкой для волос, но ее движения теперь более возбуждены. Ее губы сердито кривятся, и она смотрит на меня, нахмурив брови от сильного нетерпения.

— Ты не будешь со мной разговаривать, да? — Я спрашиваю, как подсказку. Ей стоит только сказать слово «нет», и этого будет более чем достаточно на всю оставшуюся мою несчастную жизнь.

Она протягивает руку вперед, махая резинкой для волос перед моим лицом. Например, спросить: «Ты собираешься заплести мне косы или нет?»

Такая нетерпеливая и нахальная девчонка.

— Иди сюда. Я всегда к вашим услугам, Ваше Величество. — Я поглаживаю место перед скрещенными ногами и жду, пока она сядет. Как только она прижимается к моим ногам, я передаю ей плюшевого мишку Мистера Снагглса. Мистер Снагглс был моим, когда я был в ее возрасте. И это был мой первый подарок Наоми, когда она родилась. Единственный настоящий «подарок», который я мог ей сделать. Плюшевого мишку стирали бесчисленное количество раз, и его цвет стал тусклым и безжизненным. Но Наоми очень к нему привязана. У меня не хватает духа забрать его, и я не думаю, что смогу себе позволить купить ей еще один.

Наоми слегка возбужденно шевелит мне, сигнализируя, что пора начинать. 

— Да, да. Терпение — добродетель, Ваше Величество.

Моя сестра хрипло смеется, и мое сердце увеличивается в десять раз. Черт побери, мне нравится ее смешок. Я хочу заключить это в бутылку и хранить в безопасном месте.

Я хватаю расческу с широкими зубцами и начинаю расчесывать ее макушку. Ее волосы на ощупь напоминают пушистый хлопок: густые и мягкие. Наоми родилась с головой, полной красивых черных волос, и по мере того, как она росла, росли и ее волосы. Нет определенных закрученных узоров; это просто пух везде.

Хотя моя мама говорила, что я идеальная смесь ее и моего отца, Наоми — точная копия нашей матери. С круглым лицом, кожей цвета корицы и темными волосами. У нее даже нос и брови нашей матери. Но ее глаза… свои серебристо-голубые глаза она получила от нашего отца.

Отца, которого она никогда не встречала.

Но я не думаю, что ее волнует его потеря. Я есть у Наоми … и на какое-то время, я думаю, ей этого достаточно.

Она видела его фотографии, рамки для фотографий, которые теперь затерялись где-то в маленькой жилплощади. В последний раз, когда я видел отца, Наоми было два месяца. Это было четыре года назад. С тех пор, как я был ребенком, он никогда особо не появлялся рядом, но это был самый длинный период с тех пор, как он исчез.

Я расчесываю волосы Наоми, тщательно распутывая все узлы, которые нахожу. Волос так много, что иногда я не знаю, что делать со всеми этими красивыми локонами.

Расчесав пряди, я тянусь за пульверизатором, но Наоми уже хватает его и протягивает мне. 

— Спасибо, маленькая мисс Помощница.

Я не вижу выражения ее лица, но знаю, что моя сестра прихорашивается от похвалы. Она любит комплименты так же, как любит зефир.

В бутылке я смешал воду, кондиционер и кокосовое масло. Это как натуральный спрей для укладки, и, черт возьми, он много раз спасал мою страдающую задницу. Что я знаю об укладке волос маленьких девочек? Немного. Но я учусь.