Не замерзла? — спрашивает меня Адриан, заботливо протягивая плюшевое покрывало.

Спасибо. — Он накидывает покрывало на нас двоих, и мы продолжаем смотреть на звездное небо. Сегодня звезды убаюкивают меня почти так же верно, как и мои любимые бабочки…

Я просыпаюсь от воинственного вскрика и щелканья ножниц перед глазами.

Вот тебе, мерзкая шлюшка, вот тебе, дрянь беспринципная! — приговаривает надо мной Франческа, крамсая волосы на моей голове. Я испуганно охаю, когда она пребольно тянет мои каштановые пряди, и хочу приподнять голову, но острия ножниц мелькают так близко от моих глаз, что я боюсь остаться слепой и зажмуриваю глаза.

Что ты творишь?! — слышу я гневный окрик Адриана, который врывается в комнату и оттесняет разъяренную валькирию в лице своей бывшей возлюбленной подальше от меня. Та брыкается и рычит с такой бешеной яростью, что Адриану приходится обхватить ее вдоль тела, чтобы утихомирить ее мстительные нападки в мой адрес.

Эта мерзкая шлюха уже пробралась в твою постель, — рычит она злобным голосом. — Юлиан был прав — ей только то было и нужно! Гадина. Сучка… Ненавижу ее… Еще и дня не прошло… Отпусти меня, черт тебя подери! — последнее явно относится не ко мне.

Я наконец поднимаюсь с дивана и провожу рукой по своим волосам…

Половина из них остается лежать там же, где только что покоилась моя голова.

От шока я почти ничего не соображаю, только подхожу к зеркалу и смотрю на свое отражение… Праведный боже, что же она со мной сделала?!

Не мог и дня потерпеть? — продолжает неистовствовать Франческа, только теперь ее гнев направлен на Адриана. — Едва выставил меня за дверь, как сразу же нашел мне замену, сукин ты сын, Адриан Зельцер! И что, как тебе эта рыжая бестия с ангельским личиком, что обманом втерлась в наш дом и разрушила наши с тобой отношения…

Ты сама с этим прекрасно справилась, — парирует ей Адриан, продолжая удерживать женщину обеими руками.

Я убъю эту рыжую сучку! — верещит она снова, и во мне словно что-то щелкает: я отхожу от зеркала и с размаху влепляю Франческе оглушительную оплеуху. Ее голова дергается, как у марионетки, и итальянка хватается за враз вспухшую и покрасневшую щеку.

Сама потаскуха, — кидаю я ей, ожигая мгновенно присмиревшую женщину ненавидящим взглядом, а потом с высоко поднятой головой выхожу вон.

Реветь хочется так, что приходится сжимать горло руками, чтобы не перебудить весь дом своими стенаниями — нет, я не доставлю Франческе такого удовольствия! Падаю на край кровати и продолжаю ощупывать изувеченные волосы на голове, давясь невыплаканными слезами и обидой на весь мир.

Нельзя в таком виде появляться перед дедушкой…

Слышу, как Адриан продолжает увещевать теперь уже притихшую итальянку, и бегу вниз со всех ног: сдергиваю с вешалки свое пальто и натягиваю на голову шапку… потом снимаю с крючка ключи от машины и выхожу в раннее утро.

Два часа до открытия парикмахерской я коротаю в маленьком кафе в центре города, а потом мужественно стягиваю шапку перед молоденькой девушкой-парикмахершой, которая от ужаса громко ахает.

Кто же это вас так обкарнал? Просто варварство какое-то.

Я тяжело вздыхаю.

Просто сделайте что-нибудь… человеческое, — уныло мямлю я, отдаваясь в ее, хочется верить, надежные руки.

Придется очень коротко обрезать…

Режьте, — соглашаюсь я. — А еще покрасьте… покрасьте меня в рыжий цвет.

Ох, но зачем? — всплескивает та своими руками. — У вас такой очаровательный каштановый цвет.

Режьте и красьте, — кидаю я безапилляционно, и та наконец берется за дело.

То, что я вижу в зеркале после стараний несчастной девчушки (та вздыхала при каждом срезанном ею у меня локоне), поражает даже меня самое: это маленькое, бледное создание с мальчишеской стрижкой ярко-рыжего цвета просто не может быть Шарлоттой Мейсер! Той самой Шарлоттой, пушистые волосы которой являлись ее главной визитной карточкой… Теперь на меня смотрит абсолютно другая девушка.

И не скажу, что она мне не нравится…

В ней есть что-то… что-то особенное, глубинное. Возможно, то самое, что подспудно всегда в ней скрывалось и только теперь показало свое истинное лицо!

Я провожу рукой по коротким волоскам, наслаждаясь необычным ощущеним колючих кончиков под своими ладонями. Мне это нравится, в самом деле нравится! Мое лицо расплывается в счастливой улыбке.

Вам правда нравится? — робко осведомляется маленькая парикмахерша.

На все сто, — отзываюсь я, заключая ее в объятия. — Вы сделали меня другим человеком.

Она краснеет и неловко мне улыбается, но я уже иду на кассу и предвкушаю момент встречи с домочадцами на Максимилианштрассе — вот уж кто, действительно, удивится! — и жизнь неожиданно расцвечиваетя для меня новыми… рыже-оранжевыми красками.

Подъезжая к дому, я замечаю всколыхнувшуюся занавеску в окне второго этажа — комната Адриана. И едва глушу мотор и выхожу из гаража, как он уже встречает меня на полпути: непривычно взволнованный, взъерошенный, если не сказать больше — перепуганный — он неожиданно крепко обнимает меня. Я не понимаю, чем заслужила подобную милость, но пользуюсь моментом, зарываясь носом в мягкую нежность его кашемирового пулловера и сладко замирая от близости родного тела.

Наконец он отстраняет меня на длину своих вытянутых рук и со вздохом облегчения произносит:

Как же я рад, что с тобой все в порядке, Шарлотта. Ты меня перепугала! Я думал… Я думал, ты…

Тут я понимаю, что он себе напридумывал, и улыбаюсь счастливой полуулыбкой, обрадованная его тревогой за меня.

Ну не настолько же я глупа, чтобы прыгать с моста из-за каких-то там покоцанных волос, — произношу я спокойным голосом. — Зря вы так волновались: вот я, целая и невредимая.

Мужчина пристально вглядывается мне в глаза — хочет понять, насколько я искренна, произнося эти слова. Но я на самом деле абсолютно цела и невредима… во всех смыслах, если можно так сказать.

Мне жаль, что так получилось с Франческой, — говорит он, — у нее был ключи и она вошла без спросу… Могу я посмотреть? — он касается моей шапки, прося разрешения снять ее, но я качаю головой:

Давайте для начала войдем в дом. Так будет лучше!

Вижу недоумение в его взгляде, но предпочитаю сохранить интригу.

Пойдемте. — Мы входим в дом, и я сразу же иду на голоса своего деда и Алекса, раздающиеся с кухни.

Ты пропустила завтрак! — с порога кричит мне парень, составляя грязные тарелки в посудомоечную машину. — Но я оставил тебе парочку гренок в микроволновке… Где ты вообще пропадала?

Мы тебя потеряли, — вторит ему мой дедушка, всматриваясь в мое лицо.

Не думаю, что утренний концерт, учиненый Франческой, не поставил на уши весь дом, перебудив, как самого Алекса, так и моего дедушку в том числе. Но они ничего не спрашивают, и я им за это благодарна.

Да я, собственно, решила имидж сменить, — смущенно пожимаю я плечами и стаскиваю наконец с головы зимнюю шапку.

Единодушный вздох толи ужаса, толи восхищения проносится по кухне, подобно порыву морского бриза. Не скрою: мне их реакция самую малость, но льстит.

Где твои прекрасные волосы, милая? — первым озвучивает свои эмоции дедушка. — У тебя были такие прелестные локоны, Лотта…

Я подумала, что пришло время перемен, — отвечаю я с улыбкой. — А меня так часто называли рыжей, что я подумала… а почему бы и нет. Что, разве вам не нравится? Мне, признаться, очень, — и я взъерошиваю короткие прядки волос руками. — Я как будто бы стала другим человеком.

Вижу, как брови Алекса прячутся за россыпью его темной челки.

Не уверен, что хочу знакомиться с новой Шарлоттой, — скептически замечает он, состроив забавную рожицу. — Меня и старая вполне устраивала.

А я думаю, новая Шарлотта понравится тебе не меньше старой, так что не куксись. — И уже обращаясь к Адриану, все еще не произнесшему ни единого слова, вопрошаю: