Я машинально киваю головой, отмечая этот факт.

Спасибо, Алекс, — шепчу я в ответ и, как сомнамбула, иду по лестнице вниз, сама не зная толком куда. Или все-таки зная… Ноги приносят меня в комнату с бабочками, и я мешком падаю на диван, непрестанно повторяя «все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо», словно некое заклинание, способное разрушить все дьявольские козни Юлиана. А, может быть, я просто надеюсь, что бабочки подхватят мою молитву-заклинание и донесут ее до самых небес…

Не знаю, сколько я сижу вот так в странном полузабытьи, знаю только, что мне нестерпима сама мысль о том, что я ничем не могу помочь Адриану, утишить его душевную боль… Я не знаю, каково ему сейчас, знаю только, что ему больно, и я хочу быть рядом… Просто находиться около него и поддержать самим своим присутствием.

Я иду на кухню и беру с полки пакетик с желатиновыми мишками — сладкое всегда помогало мне успокоиться — потом кладу в рот сразу трех разноцветных медвежат и крадусь по дому в сторону Адриановой комнаты…

21 глава

В доме темно, только лунный свет прочерчивает яркие, призрачные дорожки сквозь незашторенные окна гостиной и кухни, а еще легкий росчерк лунного света — от окна коридора на втором этаже. Мне этого достаточно — я темноты не боюсь.

Подкрадываюсь к дверям Адриановой комнаты и замираю — тишина. Возможно, он уснул…

Подтягиваю свое узкое платьице, которое так и не успела сменить, и собираюсь было нести вахту у дверей любимого мною мужчины, да только мешочек с желатиновыми мишками выскальзывает из моих рук и все его содержимое рассыпается по полу.

Только со мной такое и могло случиться, — ворчу я недовольно, опускаясь на колени и начиная сгребать рассыпавшееся добро.

Что это ты тут делаешь? — слышу я голос позади себя, и в проеме открытой двери, высвеченный все тем же золотистым лунным светом, вижу силуют Адриана. И как это я не услышала открывающуюся дверь? Хорошо хоть достаточно темно, чтобы не различить, как я ползаю тут в этом своем непозволительно коротеньком платьице, задравшемся мама не горюй куда…

Конфеты собираю, — отвечая я как есть. — Рассыпала случайно.

Это у тебя привычка такая, конфеты по ночам есть?

В хорошей компании почему бы и не поесть, — пожимаю я своими плечами.

Я не вижу глаз собеседника, но мне кажется, что он улыбается… Грустно, но улыбается.

Давай помогу собрать, — вызывается он, тоже опускаясь на колени, и мы начинаем на ощупь выискивать на полу мои рассыпавшиеся конфеты. В какой-то момент наши руки соприкасаются в темноте, и яркая электрическая вспышка мелькает у меня перед глазами… Я резко распрямляюсь, и мы ударяемся лбами. Со всего маху.

О, — стону я болезненно, прижимая ладонь к ушибленному месту, — прямо искры из глаз посыпались! — На самом-то деле они посыпались еще прежде нашего столкновения…

У тебя голова прямо чугунная, — вторит мне Адриан, тоже держась за свой лоб.

Да и у вас она не из сладкой ваты сделана, — парирую я, усаживаясь на пол. — Теперь точно шишка останется. — А потом начинаю улыбаться: — А знаете, что говорят, когда вот так удяряешься лбами?

Мужчина молчит. А ведь не может не знать — значит, просто не хочет этого слышать. Но я все равно говорю:

Говорят, породнимся значит… Вот.

Шарлотта?

Да?

Угостишь меня своими конфетами? Если не жалко, конечно…

Конечно, не жалко: вот, держите, — и я протягиваю ему весь пакетик. Но он не спешит его брать…

Нет, давай съедим их вместе. Не против?

Ннет, — слегка заикаюсь я от удивления. — Я только за.

Тогда заходи, не бойся. — И он пропускает меня в свою комнату, освещенную едва теплящимся в дальнем углу синеватым огоньком ночника. Я вижу, как на полу у кровати серебрятся осколки разбитой прикроватной лампы — вот, значит, что разбилось тогда в комнате, догадываюсь я мгновенно, а ведь до этого я даже не обратила на осколки внимание… Не до того было.

Хотите я их соберу? — предлагаю я, окидывая взглядом и кровать тоже. Та, все так же неприбранная, является живым напоминанием о свершившейся в ней измене…

Оставь, Шарлотта, — усталым голосом отзывается Адриан. — Разбитую «вазу» все равно не склеить… — И присаживается на диван, вплотную придвинутый к большому французскому окну. Потом похлопывает по месту рядом с собой: — Присаживайся, я не кусаюсь.

Я знаю, — бодрюсь я, хотя сердце почти замирает в груди. Я еще ни разу не сидела так близко к нему да еще в ночном полумраке… его собственной комнаты, в которой — хочу я того или нет — все еще витает призрак Франчески.

Сажусь и всем телом ощущаю, как от сидящего рядом мужчины исходит одурманивающий аромат мужского парфюма, так восхитившего меня еще при нашей первой встрече (вспоминаю об этом и улыбаюсь), и как его тепло медленно притягивает меня к нему, словно невидимым магнитом, это я ощущаю тоже (как же хочется положить голову на его плечо и забыть обо всех наших треволнениях)…

Можно я…

Посмотри…

Произносим мы с ним одновременно, и это вызывает наши обоюдные улыбки.

Что ты хотела сказать? — интересуется он наконец.

Я хотела… хотела спросить, можно ли мне положить голову на ваше плечо?

Адриан на мгновение задумывается, а потом качает головой:

Лучше не надо, Шарлотта, — произносит просто. — Давай лучше на звезды смотреть.

Я предпочитаю смотреть на бабочек, но сейчас молчу об этом — звезды так звезды, пассивно размышляю я, рядом с ним мне безразлично на что смотреть, лишь бы мы делали это вместе. Жаль только, что он не позволил мне положить голову на свое плечо…

Я ничего не знаю про звезды, — признаюсь я ему.

И он неожиданно улыбается:

Я тоже, Шарлотта, мне просто нравится, как они мерцают в ночном небе. Бесстрастные ко всем человеческим горестям и напастям…

Мы снова замолкаем, смотря сквозь большое окно на расстилающееся перед нами небо, а потом я произношу:

Я вовсе не радуюсь тому, что с вами случилось… Юлиан был неправ.

Я знаю, Шарлотта, — снова вздыхает он. — Я знаю.

То, как Юлиан поступил с вами… это бесчестно и мерзко, — выпаливаю я с горячностью. — Он не должен был этого делать…

Адриан кладет свою руку поверх моей и слегка сжимает ее — своего рода благодарность за мое сопереживание.

На самом деле я не могу осуждать Юлиана, — произносит он в темноту. — Франческа добровольно пошла на это, никто ее не заставлял.

Возможно, и так, но я уверена, что Юлиан был особенно настойчив, соблазняя ее.

Он сделал это назло вам, — все-таки решаюсь сказать я. — Знаю, вы не хотите о таком думать, но я знаю, о чем говорю… Мне не просто так пришлось спать в комнате с бабочками!

Он поворачивает голову и вглядывается в мое лицо.

Хочешь сказать, что…

Да, у него был второй ключ от моей комнаты…

Боже, — Адриан проводит рукой по своим волосам. — Не знаю, что и думать…

Вы не должны позволять ему так поступать с собой!

Он мой сын, Шарлотта.

Нет, ваш сын Александр, а Юлиан…

Он тоже мой сын, — с нопором повторяет мой собеседник. — И я обещал Элеонор, что буду присматривать за ним… И даже если мне придется терпеть такое… значит, так тому и быть.

Вы мазохист? — я округляю глаза в притворном ужасе.

Нет, просто я привык держать свое слово.

Что в данном случае является одним и тем же, — хмыкаю я в сторону.

Адриан невесело улыбается — наверное, мои суждения кажутся ему поверхностными, ведь у меня нет своих детей.

Вы любили ее? — решаю я сменить тему нашего разговора. И пусть эта тема тоже не самая безобидная, но по сути это тот самый вопрос, ответ на который я по-настоящему хочу знать…

Ты задаешь трудные вопросы, Шарлотта.

Когда любишь, — замечаю я скептически, — на них очень просто ответить.

Возможно, ты и права, — легко соглашается он, откидываясь головой на спинку дивана. Моя шея тоже слегка затекла, и я сползаю немного ниже, поджимая ноги под себя.