Блуждающие огоньки облепили тело Когими. Он с воплями, думая, что горит, пытался сбить их со своего кимоно. Безуспешно хлопая себя ладонями, он бегал кругами и громко кричал, разбудив в ночной мгле эхо.
– Спасите! Помогите! Я горю! Помоги мне, Мизуки! Они не гаснут, – с мольбой в голосе, срываясь на плач, простонал Когими, в очередной раз пробегая возле меня.
– Это живые огоньки, – спокойно произнесла я, безучастно наблюдая за его мучениями, – просто так их не сбить.
– А как их сбить? – Обессилев, он плясал на месте, хлопая себя руками, в надежде погасить злосчастные огоньки. В глазах отражалось лисье пламя, он выглядел совсем измученным. Казалось, смертный готов на все, лишь бы прекратить происходящее и избавиться от мучений.
– Их нельзя погасить, их можно только убить. Вот этим, – я протянула ему танто[17]. Острейший нож блеснул коротким тонким лезвием в моих руках.
Когими остановился и замер передо мной, недоуменно глядя то на меня, то на танто. Маска ужаса застыла на его лице.
– Если воткнуть нож в кицунэ-би, он тут же погибнет и погаснет, – устало произнесла я. Сейчас настанет кульминация игры, и мне совсем не хотелось во всем этом участвовать. Но искаженное презрением и гневом лицо отца каждый раз вставало перед моим мысленным взором, стоило мне засомневаться. Вот и сейчас из глубин моего сознания он грозил мне огромной шипастой палкой. Я содрогнулась.
– Не бойся, Когими-сан, им будет не больно, – мягко проговорила я. Так мать убеждает ребенка погладить дружелюбно виляющую хвостом собаку, которую он до смерти боится. Только дотронувшись до нее, он перестанет испытывать страх перед ней. – Эти огоньки не чувствуют боль. Бей их острым концом ножа, и они тут же погаснут. Тогда ты не сгоришь в их пламени.
Я увеличила свечение огоньков, и они стали жечь еще сильнее. Несчастный зашипел от боли и с криком вырвал нож из моих рук.
– А-аа! – закричал Когими и вонзил нож себе в ногу.
Боль от огоньков, облепивших его, распространилась по всему телу, и он не почувствовал боли, которую причинил ему нож.
– Ааа!.. – смертный воткнул нож в огонек на своем животе. И тот тут же погас. Когими вытащил нож.
Войдя в раж, он раз за разом вонзал острое лезвие танто в свое тело, с каждым ударом все ниже припадая к земле. Пока не остался последний огонек, мерцающий у него на груди возле сердца. Собрав последние силы, истекающий кровью Когими одним рывком вонзил нож себе в сердце. Он посмотрел на меня: в его глазах застыло непонимание. Немигающий взгляд цепко вонзился в меня. Было тяжело его выдержать, но мне хватило смелости не опустить глаза. Перед самой смертью во взгляде Когими промелькнуло осознание.
– За что? – прошептал несчастный, и его бездыханное тело свалилось наземь.
Игра закончилась. Приказ похотливого отца выполнен. Можно идти докладывать: путь свободен.
Старый лис был очень доволен моей работой. Вместо похвалы я услышала лишь:
– Ступай к себе, в ближайшее время ты мне не понадобишься. – Отец протянул ко мне руку и одним движением забрал обратно всю свою силу.
И пока отец, примерив на себя личину убитого мной Когими, делил постель с Акасси, я упивалась ненавистью к себе. Я не хотела убивать несчастного смертного. Он понравился мне. Такой невинный, трудолюбивый, заботливый. Он не сделал никому ничего плохого. Почему отец позарился именно на его жену? Каждую ночь перед сном и каждое утро в момент пробуждения перед глазами теперь вставало красивое лицо Когими. Чёрные глаза, тонкий прямой нос, пухлые губы и длинные, цвета безлунной ночи, волосы, завязанные в тугой хвост почти на макушке. Если бы он не был смертным, я бы, пожалуй, могла в него влюбиться. У меня было правило: не влюбляться в смертных, потому что живут они совсем недолго и я не успею вдоволь насладиться их присутствием в моей жизни. Я еще ни разу не влюблялась, но была уверена, что буду любить вечной любовью своего возлюбленного.
Меня мучили совесть и чувство вины перед Когими – перед глазами постоянно всплывал его образ и искаженное страхом и ужасом лицо. Содеянное лишило меня покоя. Душа разрывалась от одной мысли о том, что именно я стала причиной смерти невинного человека, который не сделал мне ничего плохого. Когими стал сниться мне по ночам, и я просыпалась в холодном поту от его криков, наполненных болью. Однажды мне приснилась его жена.
С привязанным к спине младенцем она блуждала во мраке ночи с фонарем из рисовой бумаги. Она звала его во тьме, но эхо уносило имя мужа в горы и возвращало с утроенной силой, разбивая каждый звук, вырвавшийся из груди несчастной женщины, на тысячи осколков. Озираясь по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху, Акасси наступила на что-то твердое. Решив, что это поваленное ветром дерево, она попыталась перешагнуть его и посмотрела вниз. Нечеловеческий крик застыл в воздухе, заставив встрепенуться дремавших в гнездах птиц. Громкий птичий гомон разнесся по лесу. Прикрыв ладонью рот, молодая жена, не веря глазам, отступила на несколько шагов, не в силах оторвать взгляда от застывшего, истерзанного тела супруга.
«Мизуки!» – протяжно позвал меня приглушенный, полный муки голос Когими. Он доносился откуда-то из-под земли. Убитый мной смертный звал меня, молил помочь избавиться от сжигающих его огоньков. Я проснулась, не в силах унять биение сердца. Мне не хватало воздуха, будто кто-то украл его, пока я спала. Я долго не могла избавиться от ночного видения. Очевидно, душа Когими даже в царстве мертвых не смогла обрести покой.
После долгих размышлений я решила искупить вину перед ним. Пока мой отец ждал появления на свет сына, которого ему должна была родить Акасси, я отправилась в Ёми – долину желтых рек, в царство мертвых, чтобы отыскать Когими. Решила, раз Идзанаги[18] смог беспрепятственно попасть в мир мертвых, то и я смогу. Нужно лишь найти лазейку между входом в Ёми и куском скалы, которым первородный бог амацугами[19] оградил мир живых от мира мертвых. Мне, юркой лисичке, хватило и маленькой щели, образовавшейся за тысячи лет между скалой и входом, чтобы проникнуть внутрь.
Желание исправить то, что я натворила, было сильнее страха повстречаться с жуткими существами, обитавшими в царстве мертвых. Проникнув в Ёми, прежде чем отправиться на поиски Когими, я заглянула в Книгу Жизни, где записаны имена тех, кто когда-то жил, и тех, кто еще только должен родиться. От старших кицунэ я слышала, что свитки, в которых описаны будущие судьбы тех, кто готовится к перерождению, хранились неподалеку от входа. В углублении скалы аккуратными стопками были сложены горы свитков. Рядом горел вечный факел и освещал плоский длинный камень, напоминавший стол, на котором лежали кисть и растертые чернила. Раз в месяц, когда луна открывала миру свой полный лик, сюда приходил Сусаноо – бог ветра, брат самой Аматерасу, и записывал в Книге Жизней будущие судьбы душ, которые готовились вернуться в мир живых. Свитки охраняли три слепые фурии. Они были настолько уродливы и стары, что, несмотря на свою слепоту, не обладали острым слухом. Уродливые создания сидели в ряд, скрестив колени, подпирали руками сморщенные до состояния сушеной сливы головы и, медленно раскачиваясь, дремали. Чтобы избавиться от запахов живого существа, мне пришлось изрядно изваляться в желтом песке Ёми, который вонял тухлыми яйцами. Беззвучно я подкралась к свиткам и нашла имя Когими. Древний бог еще не успел сделать напротив него записи. Обмакнув кисть в чернила, стараясь подражать почерку Сусаноо, я сделала запись, решившую будущую судьбу одного смертного. В надежде, что бог ветра не заметит подмены, довольная собой, отправилась на поиски того, ради которого спустилась в это страшное, безжизненное место.
Человек, которого я из-за малодушного страха перед гневливым отцом убила, сидел на камне, возвышавшемся над рекой забвения. С его влажного кимоно стекала желтая речная вода. Он уже очистил свою и без того светлую карму, ожидая, когда боги позволят ему вернуться на землю в новом теле. Несчастная смертная душа тоскливо смотрела на желтые воды, бросая в них мелкие камни. Те тонули в тихой бездвижной воде, оставляя круги после себя. Любое действие всегда создает круг после себя. Круги расходятся, множатся, создавая волну. И чем тяжелее поступок, тем мощнее волна. Бывают такие, что смывают целые города. Мой проступок не вызвал большой волны. Он лишь изменил судьбу одного семейства. Только камень в воду бросил мой отец. Я была тем камнем.
