– О господи! – крикнул Эд Тэтчер, ломая руки.

– Вы лучше уходите, мистер Тэтчер, она успокоится сразу, как только вы уйдете. Я поставлю розы в воду.

На лестнице он поравнялся с толстым мужчиной, который медленно спускался вниз, потирая руки. Их взгляды встретились.

– Все в порядке? – спросил толстый мужчина.

– Да, кажется, – слабо сказал Тэтчер.

Толстый мужчина повернулся к нему; в его хриплом голосе булькала радость.

– Поздравьте меня, поздравьте меня! Моя жена родила мальчика.

Тэтчер пожал его пухлую маленькую руку.

– А у меня девочка, – робко сказал он.

– Пять лет подряд каждый год по девочке, а теперь, представьте себе, мальчик.

– Да, – сказал Эд Тэтчер, – это великий день.

– Вы не откажетесь, сэр, выпить со мной по этому поводу? Позвольте пригласить вас.

– С удовольствием.

На углу Третьей авеню хлопали решетчатые двери бара. Аккуратно вытерев ноги, они прошли в заднюю комнату.

– Ах, – сказал толстый мужчина, по-видимому немец, усаживаясь за изрезанный коричневый стол, – семейная жизнь причиняет много беспокойств.

– Совершенно верно, сэр. Это мой первый ребенок.

– Угодно вам пива?

– Пожалуйста, мне все равно.

– Две бутылки кульмба́хского – моего родного. – (Хлопнули пробки, и окрашенная сепией пена поднялась в стаканах.) – За наши успехи… Прозит, – сказал немец и поднял свой стакан. Он отёр пену с усов и ударил по столу розовым кулаком. – Не сочтите за нескромность, мистер…

– Меня зовут Тэтчер.

– Не сочтите за нескромность, мистер Тэтчер, если я полюбопыствую – какова ваша профессия?

– Счетовод. Надеюсь в скором времени стать главным счетоводом.

– А я владелец типографии, и зовут меня Зухер – Марк Антоний Зухер.

– Очень приятно, мистер Зухер.

Они пожали друг другу руки над столом между бутылками.

– Главные счетоводы зарабатывают много денег, – сказал мистер Зухер.

– Мне нужно много денег – для моей девочки.

– Дети поглощают много денег, – заметил мистер Зухер густым басом.

– Разрешите угостить вас бутылочкой, – сказал Тэтчер, высчитывая, сколько у него денег в кармане. «Бедняжка Сузи была бы недовольна, если б узнала, что я пью в таком кабаке. Ну ничего, только один раз; и я учусь – учусь законам отцовства».

– Чем больше, тем веселей, – сказал мистер Зухер. – Да, я говорю, дети поглощают много денег… Ничего не делают – только едят и изнашивают платье. Когда я поставлю свое дело на ноги… Ах! Так все это трудно – закладные заедают, денег занять негде, заработная плата растет, а тут еще эти сумасшедшие социалисты с их профессиональными союзами, бродяги…

– Ну ничего, мистер Зухер.

Мистер Зухер выжал пену из усов большим и указательным пальцем. – Верно, ведь не каждый же день рождается мальчик, мистер Тэтчер.

– Или девочка, мистер Зухер.

Бармен принес еще несколько бутылок, вытер стол и остановился неподалеку, прислушиваясь; полотенце болталось на сгибе его красной руки.

– И я надеюсь, что, когда мой сын будет вспрыскивать рождение своего сына, он будет пить шампанское. Да, вот такие-то дела…

– Я бы хотел, чтобы моя девочка была скромной и тихой – не то что нынешние барышни; они только и думают что о тряпках, кружевах, да шелковых чулочках. А я к тому времени уйду со службы, обзаведусь домиком на Гудзоне, буду по вечерам копаться в саду… У меня есть знакомые – они ушли на покой с тремя тысячами в год. Копить надо – в этом весь секрет.

– Никакого смысла нет копить, – сказал бармен. – Я десять лет копил, а банк возьми и лопни. Только чековая книжка мне и осталась. Надо завести знакомства на бирже и воспользоваться подходящим случаем – это единственный шанс.

– Так ведь это чистейший азарт, – ответил Тэтчер.

– А вы что думали, сэр? Азарт и есть, – сказал бармен и пошел к стойке, помахивая двумя пустыми бутылками.

– Азарт! Но он прав, – сказал мистер Зухер, глядя в свой стакан стеклянными задумчивыми глазами. – Честолюбивый человек должен ловить шанс. Честолюбие погнало меня сюда из Франкфурта, когда мне было двенадцать лет. А теперь у меня есть сын, и он будет работать… Я назову его Вильгельмом, в честь нашего великого кайзера.

– А моя дочка будет Эллен, как моя мать. – Глаза Эда Тэтчера налились слезами.

Мистер Зухер встал:

– Ну, до свидания, мистер Тэтчер. Очень приятно было познакомиться. Мне пора домой, к моим девочкам.

Тэтчер еще раз пожал пухлую руку. Теплые, нежные мысли о материнстве и отцовстве, об именинных тортах и Рождестве проносились в его голове; сквозь пенную, окрашенную сепией пелену он смотрел, как мистер Зухер выходил из бара. Вдруг он протянул руки. «Бедняжка Сузи была бы недовольна, если б узнала, что я здесь… Все для нее и для малютки!»

– А платить кто будет? – рявкнул бармен, когда он дошел до дверей.

– Разве тот не заплатил?

– Черта с два!

– Да ведь он у-угощал меня…

Бармен расхохотался, загребая деньги красной ладонью. Он копит – видно, он в это дело все-таки верит.

Маленький, бородатый, кривоногий человек в котелке шел по Аллен-стрит, по исполосованному солнцем переходу, увешанному небесно-голубыми, багрово-красными и горчично-желтыми одеялами, уставленному подержанной дубовой мебелью. Сложив холодные руки за спиной, над фалдами сюртука, он пробирался между ящиками и снующими детьми. Он кусал губы и то сплетал, то расплетал пальцы. Он шел, не слыша детского крика и убийственного грохота воздушных поездов над его головой, не чувствуя тошнотворного, сладкого, одуряющего запаха скученных жилищ.

У желтой двери аптекарского магазина на углу Канала он остановился и уставился невидящим взглядом на зеленую рекламу. На ней было изображено солидное, чисто-выбритое почтенное лицо с дугообразными бровями и пушистыми, аккуратно подстриженными усами – лицо человека, у которого есть деньги в банке, оно торжественно возвышалось над стоячим воротником с отогнутыми уголками и широким, просторным черным галстуком. Под ним конторским почерком было выведено: «Кинг К. Жиллетт». Сверху красовался девиз: Не точить, не править. Бородатый человек сдвинул котелок с потного лба на затылок и долго глядел в гордые, многодолларовые глаза Кинга С. Жиллетта. Потом он стиснул кулаки, расправил плечи и вошел в аптекарский магазин.

Жены и дочерей не было дома. Он согрел чашку воды на газовой плите. Ножницами, найденными на камине, отрезал длинные коричневые пряди бороды. Потом стал очень осторожно бриться новой никелевой сверкающей безопасной бритвой. Он стоял перед тусклым зеркалом и, дрожа, поглаживал пальцами свои гладкие белые щеки. Подстригая усы, он услышал за своей спиной шум. Он повернул к вошедшим свое лицо – гладкое, как лицо Кинга К. Жиллетта, лицо с многодолларовой улыбкой. У двух девочек глаза вылезли из орбит.

– Мама… Посмотри на папу! – закричала старшая.

Жена ввалилась в комнату, как корзина с бельем, и закрыла передником лицо.

– Ой! Ой! – завыла она, покачиваясь.

– В чем дело? Тебе не нравится?

Он зашагал по комнате, размахивая сияющей безопасной бритвой и нежно поглаживая пальцами свой гладкий подбородок.

Когда дверь комнаты закрылась за Эдом Тэтчером, он почувствовал себя одиноким, полным щекочущего беспокойства. Если бы только Сузи была здесь, он рассказал бы ей, как он станет зарабатывать, как он будет еженедельно откладывать на книжку десять долларов для маленькой Эллен; это составит пятьсот двадцать долларов в год… Через десять лет наберется, не считая процентов, пять тысяч долларов с лишним. Надо еще считать проценты на проценты с пятисот двадцати долларов – четыре годовых. Он возбужденно шагал по крохотной комнате. Газовый рожок уютно, по-кошачьи, мурлыкал. Его взгляд упал на заголовок газеты, лежавшей на полу около угольной корзинки. Он уронил ее, когда побежал за каретой, чтобы отвезти Сузи в больницу.