Никто из них даже не потрудился прийти и познакомиться с его женой.

Если Ксавье и был обеспокоен, он никак не обмолвился об этом. Он потерял надежду на них давным-давно.

Но я не был готов признать свое поражение. Пока нет. Я верил, что если мне удастся убедить папу, все остальные согласятся.

— Стоит попробовать.

— Тогда попробуй. Ксавье похлопал меня по колену. — Как это относится к Софии?

— У нее так много денег. Столько гребаных денег, что у меня даже в голове не укладывается. И если бы я был с ней, как бы я доказал папе, что я успешен сам по себе?

В комнате воцарилась тишина, пока Ксавье осмысливал мои слова. Он размышлял над ними несколько долгих минут, пока, наконец, не заговорил.

— Ты гордый, Дакота.

— Так и есть.

Ксавье хлопнул меня по плечу, затем встал с дивана. Я подумал, что, может быть, он вернется в свое кресло, но он этого не сделал. Он вышел из гостиной и направился к входной двери.

— Никаких советов? — Позвал я.

Он остановился в прихожей, глядя на меня через плечо.

— Ты знаешь, что тебе нужно сделать. Выбери свой путь.

Я опустил глаза в пол, когда он открыл и закрыл за собой дверь.

Выбери свой путь.

Он был прав. Я должен был сделать выбор и жить с последствиями.

Моя семья может и не прийти в себя. Они могут не принять мой образ жизни и выбор, каким бы успешным я ни стал. Но они также могут. Все еще оставался слабый шанс, что они откроют свои умы и придут в себя.

Если бы я вовлек Софию, этот шанс был бы упущен.

Почему я вообще переживал из-за этого? Это больше не имело значения. София Кендрик больше не была важной, потому что она ушла и нашла другого мужчину.

Я видел это своими собственными глазами сегодня утром.

Так что я продолжал идти своим путем, навстречу будущему, которое видел ясно, как день.

Я собирался работать изо всех сил, сделать все возможное, чтобы вернуть благосклонность моей семьи, все еще живя в Ларк-Коув, а затем путешествовать по миру.

София когда-нибудь станет далеким воспоминанием. Я не мог позволить женщине, с которой я провел всего две недели, заставить меня усомниться в решениях, которые я принял много лет назад.

Я вскочил с дивана и провел рукой по лицу. Она ушла. Двинулась дальше. Хорошо для нее.

Я стащил свой телефон с кофейного столика и просмотрел свои контакты. Я нашел ее имя, но не смог заставить себя стереть его.

Вместо этого я набрал ее номер — тот, к которому я прикасался всю прошлую ночь, — и слушал, как он звонил.

— Алло? — ответила она.

— Привет.

Она была тихой.

— София.

— Я здесь.

Да, так оно и было. Она была в Нью-Йорке и вне моей досягаемости. Вероятно, она была в объятиях того, кем бы, черт возьми, ни был этот парень. Вероятно, он не собирался что-то доказывать своей семье. Ему, вероятно, было наплевать на то, что София была богаче греха.

Он, вероятно, не знал, как ему повезло.

— Ты в порядке?

— На меня напали, — прошептала она.

Мое сердце оборвалось.

— С тобой все в порядке?

— Он забрал мою сумочку, телефон и прочее.

— Но с тобой все в порядке?

— Он поцеловал меня. — Ее голос дрогнул. — В висок. Где ты поцеловал меня. Он…

— София, — оборвал я ее. — С. Тобой. Все. В. Порядке?

Мне нужно было услышать эти слова. В конце концов, просто видеть ее было недостаточно.

— Да, я в порядке.

Мое тело откинулось назад, пока мои колени не коснулись дивана, и я рухнул на сиденье. Я уронил голову на свободную руку и ущипнул себя за переносицу.

Где, черт возьми, был ее парень, когда на нее напали? Как он мог допустить, чтобы это случилось с ней? Как я мог допустить, чтобы это случилось с ней?

— Мне очень жаль.

— Почему? Ты украл мою сумочку? — поддразнила она.

Уголок моего рта приподнялся.

— Какого она была цвета? Твоя сумочка.

— Черная.

— В следующий раз возьми розовую.

Она хихикнула, звук был таким волшебным, что заполнил пустоту в моей груди.

— Как у тебя дела?

— Хорошо. — Чушь собачья. — Этим летом в баре было много народу, так что я провел там большую часть своего времени.

— Я тоже много работала.

— Как дела в студии?

— Отлично. Мы думаем расшириться.

Я ухмыльнулся.

— Видишь? Ты сделала это. Я знал, что так будет.

— Спасибо. — В ее голосе прозвучала улыбка. — Как поживают твои владения? Как поживает Артур?

— Хорошо. Он в порядке. Счастлив с тех пор, как я наконец-то выгнал своего другого жильца. В последнее время он надирает мне задницу в шахматах. Я отвлекался, так что мои игры были проиграны.

— Отвлекся? Почему?

Из-за тебя.

— Просто у меня много всего на уме.

— О.

Между нами повисло неловкое молчание. Я ненавидел светские беседы. У меня это ни с кем не получалось, не говоря уже о ней. Мы зашли слишком глубоко. И все, чего я действительно хотел от нее, — это правды. Я хотел, чтобы она призналась, что встретила кого-то. Чтобы избавить меня от моих страданий.

— Что-нибудь еще новое? — Я пытался поймать ее.

— Не особо.

— Хм. — Лгунья. Светлое чувство, которое вызывал во мне ее голос, притупилось. Туман, в котором я находился три месяца, рассеялся ненадолго.

Я подождал еще несколько секунд, надеясь, что она просто выплюнет это. Когда она этого не сделала, я разозлился.

Она не могла знать, что я видел их вместе. Как бы она поступила? Но у нее могло бы, по крайней мере, хватить порядочности сказать мне об этом. Мы так много значили друг для друга, не так ли? Достаточно для честности?

Может быть, и нет.

Может быть, я был так опьянен ею, что видел все неправильно.

— Ты все еще там? — спросила она.

— Да, но мне нужно бежать. Береги себя, София.

— О, хор….

Я повесил трубку и отбросил телефон в сторону. Затем я уронил лицо на руки.

Что со мной было не так?

Прежде чем я успел погрузиться во все эти вопросы, у меня зазвонил телефон. Я поднял его. София?

— Привет, — ответил я.

— Что за черт?

Мой позвоночник выпрямился.

— А?

— Какого черта, Дакота? — рявкнула она. — Почему ты только что повесил трубку?

— Извини.

— Действительно? Мы не разговаривали уже несколько месяцев. Ты звонишь, чтобы спросить, все ли со мной в порядке. А потом повесил трубку? После всего, что произошло, мы могли бы, по крайней мере, быть друзьями.

— Друзья? — Мы были такими друзьями, что на горизонте не было даже пятнышка.

— Дружелюбными. Или что там еще. Мы могли бы, по крайней мере, быть честными друг с другом.

— Честными. Ты хочешь поговорить со мной о честности? — Я фыркнул. — Это лицемерие.

— Лицемерие? О чем ты говоришь? Я всегда была честна с тобой.

— Неужели? — Я встал и принялся расхаживать перед диваном. — Тогда как насчет того, чтобы быть честной и сказать, что ты двигаешься дальше?

— Двигаюсь куда?

— Иисус, блядь, Христос. Ты действительно читаешь мне лекцию о честности и даже не можешь признаться, что встречаешься с кем-то?

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о тебе и парне, когда сегодня утром вы вышли из твоей машины, держась за руки. Я говорю о том, чтобы ты была честна со мной или, по крайней мере, не читала мне нотаций, чтобы я был честен с тобой.

Мой голос разнесся по комнате, эхом отражаясь от дальней стены. Потом стало тихо. Слишком тихо.

— Ты видел меня, — прошептала она.

— Да.

— Ты видел меня.

— Да.

— Это ты уходил сегодня утром. Я не выдумала это во сне.

Я перестал расхаживать по комнате.

— Ты видела меня?

— Нет, ты видел меня! — закричала она. — Ты был здесь! И ты не пришел ко мне. Ты был здесь и бросил меня.

— Ты была с другим мужчиной. Что, черт возьми, ты думала, я буду делать?

— Подойдёшь ко мне! — Ее крик заставил меня вздрогнуть. — Я нуждалась в тебе. Ты был нужен мне, Дакота. А ты был здесь и ушел. Я ни с кем не встречаюсь. Я так зациклилась на тебе, что едва могу нормально видеть. Этот человек был полицейским, который взялся за мое дело. Он был там после того, как на меня напали. Он рассказал мне об этом. Он сидел со мной, когда мои руки не переставали дрожать. Он приносил мне воду, когда я чувствовала, что вот-вот упаду в обморок. Мне нужно было, чтобы кто-нибудь пошел со мной в мою квартиру, потому что я была напугана и одинока.