— А? — Как она могла еще не знать ответа на этот вопрос?

— Тебе когда-нибудь разбивали сердце? — повторила она.

— Да. Очень часто. Разве ты не помнишь, что оба моих мужа были с другими женщинами во время наших браков?

— Да, но ты их не любила.

— Что? — У меня отвисла челюсть. — Конечно, я любила их.

— Действительно.

Я ошеломленно покачала головой.

— Зачем бы я выходила за них, если бы не любила их?

— Я просто подумала, что это было для вида.

На этот раз я думала, что мы с сестрой сможем поговорить, не споря. Но теперь я была зла, и с меня было довольно ее осуждений.

— Нет, — фыркнула я. — Это было не для галочки. И да, мое сердце было разбито. Может, они и не оказались хорошими людьми, но от этого мне не стало меньше больно, когда они предали меня.

— Мне очень жаль, София. Мне действительно очень жаль. Я не знала. Ты так быстро ушла от Кевина. То же самое и с Брайсоном. Я не понимала, что тебе больно.

Ее извинения охладили мой растущий гнев.

— Мне было.

— Ты все ещё это чувствуешь?

— Нет. Я действительно любила их, и это было больно. Но, оглядываясь назад, я не думаю, что была так влюблена в них, как позволяла себе думать. — Я думаю, что ее замечание, в конце концов, было не совсем безосновательным. Вероятно, поэтому было легче отпустить это.

— Мы — пара. Хорошо, что у мамы с папой есть Логан. Он их единственный шанс на внуков.

— Это чистая правда.

Мы обе рассмеялись, но затем улыбка Обри исчезла.

— Почему мы не друзья?

Мое сердце сжалось.

— Потому что на самом деле я тебе не очень нравлюсь.

— Это неправда. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Я люблю тебя. Но я тебя не понимаю.

— Почему? — Репортер вычислила меня после часового интервью. Обри должна была понять меня много лет назад. — Чего ты не понимаешь?

— У тебя так много потенциала, и ты растрачиваешь его впустую. Это сбивает меня с толку.

— Я не ты. Или папа. Я никогда не хотела, чтобы работа была моей жизнью. Вы, ребята, продолжаете пытаться впихнуть меня в свое представление о том, что я должна делать. Но разве ты не понимаешь? Это не я.

— Мы этого не делаем.

— Обри, — сказала я мягко. — Вы делаете.

Она задумалась об этом на несколько мгновений. Воздух в столовой кружился в тишине, пока я ждала. Затем она опустила плечи и кивнула.

— Может быть, ты и права. Но ты относишься к моей работе также, как я отношусь к твоему образу жизни.

— Я знаю, — призналась я. Я так усердно боролась, чтобы убедиться, что я не такая, как они, что их профессиональный успех стал тем, о чем я думала. — Мне очень жаль. Разве мы не можем просто принять друг друга такими, какие мы есть?

Она кивнула.

— Мне бы этого хотелось.

— Мне немного одиноко.

Обри фыркнула.

— Мне тоже.

— Тебе? Но ты всегда с людьми.

— Да, с коллегами. Но я им не друг. Я их босс. Ты знаешь, когда в последний раз у меня действительно был друг? Это было в колледже. Как только я начала работать, люди стали относиться ко мне настороженно, потому что я была дочерью босса. Потом я стала боссом. Я не жалуюсь, потому что я действительно люблю свою работу. Но наверху так одиноко.

— Я хотела бы быть твоим другом. — Это был странный разговор с моей сестрой, но я сидела на краешке стула, ожидая и надеясь, что она хочет большего в отношениях.

— Мы пережили один прием пищи, не ввязавшись в драку. — Она усмехнулась. — Я бы сказала, что есть надежда.

— Мне тоже так кажется. — Я выдохнула воздух, который задерживала, и откусила еще один огромный кусок пиццы.

Обри сделала то же самое, и мы ели с улыбками, пока обе не наелись.

— Не хочешь пойти выпить? — спросила она, когда мы уставились на тарелки, полные остатков корочек от пиццы. — Это была долгая неделя.

— Конечно. Но я не буду наряжаться.

Моя сестра посмотрела на меня так, словно у меня выросло две головы.

Сегодня я мало что сделала с собой. Я приняла душ и высушила волосы, но они висели прямые и вялые. Я не пользовалась щипцами для завивки или средствами для укладки волос с тех пор, как вернулась домой. Я также нанесла свой новый минималистичный макияж после того, как утром вернулась домой от тренера.

Вдобавок ко всему, я была в своей одежде из Монтаны: узкие джинсы, толстовка с капюшоном, которую я откопала из своего шкафа, и теннисные туфли, которые я украла у Теи, хотя они были слишком большими.

Они напомнили мне Дакоту.

— Кто ты такая? — Спросила Обри.

Это был простой вопрос, на который я должна была суметь ответить.

— Я не знаю.

В этом-то и заключалась проблема.

Я не знала, кто я такая. Та версия меня, которую я знала раньше, мне не нравилась.

Обри сочувственно улыбнулась мне и встала. На ней была темно-синяя юбка-карандаш, синяя рубашка в тонкую полоску и лакированные туфли-лодочки телесного цвета. Ее блейзер был брошен на спинку свободного стула.

— Давай пойдем в какое-то тихое место.

— Звучит неплохо. — Я встала и собрала наши тарелки. Вместо того чтобы сложить все это в раковину, чтобы Кэрри разбиралась с этим утром, я разгромила кухню и вымыла посуду, поставив ее в посудомоечную машину.

— Ты ведёшь или я? — Спросила Обри, доставая телефон.

— Ты. Или, может быть, мы могли бы взять такси?

У нее отвисла челюсть.

— Я беспокоюсь о том, что случилось с тобой в Монтане.

Никто из нас десятилетиями не ездил в такси, потому что… микробы.

Я рассмеялась.

— Тогда позвони своему водителю. Я не хочу беспокоить Глена. У него маленькие дети, и уже темно. Я уверена, что последнее, чего он хочет, — это приехать и забрать нас, чтобы мы могли выпить.

— Но это его работа. Мы платим им за то, чтобы они всегда были на связи.

— Тогда позвони своему.

Она уже делала это. Ее пальцы порхали над телефоном, когда она отправляла ему сообщение с просьбой подвезти.

Тридцать минут спустя мы были в маленьком баре недалеко от моего дома. Там было тихо и сумрачно, и мы выбрали столик в углу.

— Что я могу вам предложить? — спросил официант.

— Я бы выпила черничный мохито.

Теперь была его очередь смотреть на меня так, словно у меня выросло две головы.

— Черничный?

— Неважно, — пробормотала я. — Я просто выпью бокал красного вина.

— То же самое. — Обри подняла два пальца.

Когда официант ушел за нашими напитками, я посмотрела на бар, надеясь увидеть поднос с закусками. Я не была голодна, но мне хотелось арахиса.

Мое дакотское похмелье становилось все хуже.

— Мы немного отклонились от темы у тебя дома. Обри убрала телефон в сумочку, уделяя мне все свое внимание. — Расскажи мне об этом парне, которого ты встретила в Монтане.

— Ты когда-нибудь встречалась с Дакотой? Он работает у Теи в баре.

Ее глаза превратились в блюдца.

— Черные глаза, темные волосы, обжигающе горячий Дакота?

— Тот самый. — Хотя она забыла милого, доброго и незабываемого. — У нас был роман.

— Ты не устраиваешь интрижек.

— Нет, я не знаю. — У меня были отношения. Всегда. — Но чтобы ты знала, это было хорошо. Мы расстались на хорошей ноте — чего я обычно не делаю.

Я потратила время, которое нам потребовалось, чтобы выпить два бокала вина, рассказывая Обри все о моем пребывании в Монтане. Я рассказала ей о Дакоте и о том, как он показал мне другую сторону мира. Как десять дней его простого образа жизни принесли больше удовлетворения, чем сложная шарада, которую я придумала за свои тридцать два года.

— Как ты думаешь: вы могли бы попробовать что-нибудь на расстоянии? — Спросила Обри.

— Нет. Мы связаны, понимаешь? Но у нас такие разные жизни. Я думаю, мы идеально подходили для интрижки. В долгосрочной перспективе мы, вероятно, закончили бы тем, что возненавидели бы друг друга.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего. Что-нибудь. Я просто еще не знаю, что именно.

Мы допили остатки вина, и я взглянула на часы над баром.