– Не знаю. Но зачем-то же они потащились в Давыдово.

– Может, они на дискач придут? – мечтательно закатывает глаза подружка.

– Вряд ли. Они к субботе уедут уже.

– А вдруг нет?

– У тебя же Венька есть, – подкалываю ее. – За двумя зайцами погонишься…

– Ой, опять ты за свое!

Зинка посылает мне воздушный поцелуй, я, смеясь, бегу домой. Настроение поднимается, чувствую какую-то безудержную легкость, словно взмахну руками и взлечу над крышей. Я кружусь по улице, благо сейчас никто не увидит, и радостно смеюсь. А почему смеюсь, и сама не понимаю.

– Х-р-р-р…

На миг замираю у калитки. Мне кажется, или кто-то идет за мной? Резко оборачиваюсь – никого. У меня сегодня слуховые и зрительные глюки. То шаги слышу, то тени вижу.

Нет, так дело не пойдет! К черту мажоров! К черту Зинку с ее безответной любовью, которая вдруг стала ответной! Так недолго и спятить.

Влетаю в родной двор, Бруно радостно бросается ко мне: отец спустил собаку с цепи.

– Тихо, не шуми, – я заглядываю в черные глаза пса, он виляет хвостом. – Хороший мальчик, потом поиграем.

Я бегу в беседку.

– Мам, есть хочу!

– Вот оглашенная! Кто же на ночь наедается?

– Я!

Безумно вкусные шашлыки улетают в одно мгновение. Я уплетаю их так, словно ничего вкуснее в жизни не пробовала. Наевшись, умываюсь, переодеваюсь и падаю на кровать. И только закрываю глаза, как вижу мажора. Он стоит рядом, наклонившись, и вглядывается пристально в лицо.

Я вдавливаюсь в подушку, шарю руками по простыне в поисках орудия защиты, ничего не нахожу и замираю.

– Что ты здесь делаешь? – сиплю сдавленным шепотом. – Я закричу.

– Кричи, сколько угодно, – криво усмехается Арчи.

Он вдруг садится на край кровати, его руки упираются в матрас по обеим сторонам моей талии. Я задыхаюсь, хватаю раскрытым ртом воздух, а он не поступает в легкие.

Лицо мажора медленно придвигается.

Сантиметр, еще один, еще…

Его губы совсем близко, вот-вот коснутся меня. Я слышу прерывистое дыхание, чувствую запах кожи, смешанный с ароматом знакомого парфюма. Жаром окутывает все тело. Я вытягиваюсь, неукротимое желание пронзает насквозь.

И я сдаюсь первая. Хватаю мажора за шею, резко дергаю на себя и впиваюсь губами в твердый, но безумно сладкий рот.

На утро я просыпаюсь от лучей солнца, бьющих прямо в лицо. Пытаюсь открыть глаза, но получается плохо.

«Странно, я вроде бы закрывала вечером штору», – выплывает из глубины сознания мысль. – Или не закрывала?»

В голове туман, и вообще чувствую себя разбитой, будто заболеваю. Все тело ломит, губы припухли и болят. Еще и тот кошмар дурацкий! Приснится же такое!

Встаю с трудом, да и то потому, что мама сердито зовет из кухни:

– Варя, ты еще долго валяться будешь? Зина уже несколько раз приходила. Что-то случилось?

– Нет, все в порядке.

Я сажусь, хотя мне уже не кажется, что все нормально. Слишком необычные ощущения во всем теле, да и воспоминания странные. Настолько явные, что не кажутся сном.

И зачем Зинка прибегала? Могла бы и позвонить. Смотрю на экран мобильника: пропущенных вызовов нет. Шаркая по полу, тащусь к зеркалу, смотрю и отшатываюсь. Волосы дыбом, словно у меня начес из восьмидесятых годов, губы красные, опухшие, торчат как лепешки, а лицо все в красных пятнах.

«Неужели так стресс выходит? – с ужасом разглядываю себя в зеркале. – Все, больше никаких переживаний!»

Бочком, чтобы меня не увидела мама, пробираюсь в ванную комнату и привожу себя в порядок. От контрастного душа становится немного легче, но все равно подташнивает. Выхожу в кухню уже вполне в приличном виде.

Вернее, так думаю, что в приличном, а на самом деле…

– Варька, ты заболела? – всплескивает ладонями мама. – О боже! Ты посмотри на себя? Где вы с Зинкой вчера шатались?

– Нигде. Сначала в городе были, а вечером на стадионе пробежались.

– Спятили, девки? – мама толкает меня на стул. – Кто же ночью бегает?

– Мы.

Она придвигает ко мне тарелку с яичницей, я смотрю на кружочки желтков, и приступ тошноты подкатывает к горлу. Мгновенно срываюсь с места и бегу в туалет.

– Варя, что случилось?

Мама суетится за спиной, то подаст полотенце, то подержит тяжелые волосы.

– Если бы я знала, – выдыхаю наконец я.

Она притягивает меня к себе и трогает губами лоб. Я отшатываюсь.

– Ба, доча, да ты вся горишь! Наверное, ротавирус в столице подхватила.

– Ага.

«Ротавирус, как же! – думаю про себя. – Есть один такой, Арчи кличут».

– Марш в постель! И сегодня ни шагу из дома!

Да я и сама никуда не хочу, чувствую себя отвратительно. Сон, похожий на явь, будоражит мозги и выворачивает душу наизнанку. Впервые я сама поцеловала парня. Причем сделала это с бешеной страстью. Мажор будто загипнотизировал меня, свел с ума одним только синим взглядом.

Я проваливаюсь в сон и вырываюсь из тяжелой дремы только ближе к вечеру. В комнате полумрак, на прикроватной тумбочке стоит стакан с водой, лежит термометр.

– Мама… – зову ее тихим голосом.

Прислушиваюсь к себе, к звукам дома.

– Да, доченька, – в спальню врывается мама, а за ее спиной маячит тень отца.

– Есть хочу.

– Вот и славно. А я тебе уже кашку на воде приготовила.

Мама помогает мне сесть, одеться. После ужина я вообще чувствую себя вполне здоровым человеком.

– А у Зинки как?

– Да что сделается этой егозе? Весь день порог обивает, к тебе прорваться пытается.

Я выхожу во двор, сажусь в беседке и набираю номер подружки.

– Да! Варь, как ты?

С первого гудка отвечает та, словно держит телефон в руке. Голос встревоженный, дрожит от волнения.

– Слушай, хреново было, но сейчас все хорошо.

– Я сейчас приду к тебе.

– Хочешь тоже денек в постели поваляться?

– Нет, но…

Мне не нравится поведение Зинки. Совсем не нравится. Обычно живая и смешливая, она не берет такие мелочи, как болячки, в голову. Но сейчас она кажется перепуганной насмерть.

– Вообще не понимаю, что со мной случилось. Вчера же было все нормально.

– Может, дома… отравилась? – с паузами спрашивает Зинка.

– Нет, и я, и родители ели вечером шашлыки. У всех нормально, только я отключилась.

– Ой, главное, все наладилось, а остальное – ерунда.

Подружка говорит бодреньким голосом, а у меня в душе шевелится подозрение и с каждым словом Зинки все набирает силу.

– Зин, а что ты за воду мне вчера дала?

– Я? – на другом конце наступает тишина. Слышу только шумное и прерывистое дыхание. – Обычную воду из магазина.

– Ты ее с собой принесла?

– Ну д-да, бегала же.

– А сама пила?

– Н-нет, не успела, ты помешала.

– Погоди, я сейчас.

Я отключаюсь и вылетаю из беседки. Стараюсь не шуметь: вдруг родители услышат, как я выхожу со двора. Бруно выскакивает из будки, взвизгивает, прыгает от радости, гремит цепью, но мне сейчас не до него.

К Зинке несусь на всех порах, хотя меня и пошатывает, в ворота колочу двумя кулаками, чтобы наверняка мне открыли дверь.

Подружка выскакивает на улицу с перекошенным от страха лицом.

– Варь, ты что? Варь, успокойся.

Но меня буквально трясет от злости. Я хватаю Зинку за плечи и иду на таран. Она с грохотом ударяется спиной о ворота.

– Признавайся, зараза, откуда у тебя была эта вода?

Зинка начинает плакать, размазывая слезы ладонью. Она некрасиво морщится, всхлипывает, судорожно вздыхает.

– Девочки, что там у вас? – доносится со двора голос Зинкиной матери.

Галина Петровна сбегает с крыльца и торопится к воротам.

– Мам, все хорошо, – кричит подруга. – Я споткнулась и ударилась о панель.

Она прикладывает палец к губам и смотрит умоляющим взглядом. Я тяну ее подальше от наших домов, на пустырь. Здесь, среди кустов, когда-то мы строили домики и играли в дочки-матери.

– Говори, пока я тебя в полицию не сдала.