– Зеленые, – сразу успокоившись, охотно подсказала Агата, – зеленые, как и у того зверя, в которого он оборачивается. Зеленые глаза у мужчины – такая редкость! Тем более такого глубокого изумрудного оттенка. Нет, это сплошная романтика, а не мужчина!
– Я пойду завтракать, – не реагируя на провокации, сообщила я.
Вернулась в спальню, одновременно служившую мне гардеробной, и принялась одеваться. Служанки у меня не было. Ни одна из нанятых девушек не задерживалась дольше, чем на три дня. Причину я знала – призраки, которые охотно меня посещали, вызывали у обычных людей ощущение необъяснимой жути и желание бежать прочь, не оглядываясь. Именно поэтому я всегда была изгоем – и в раннем детстве, и в пансионе для девочек из знатных семей имени Святой Альвины-первопрестольницы, куда меня определила мать, когда мне исполнилось девять лет. Люди не задумывались о том, что на самом деле является источником подобных ощущений. И приписывали причину их появления мне. Из-за этого меня боялись или ненавидели. Или и то, и другое.
Я снова увидела заплаканную девочку. Зверька, загнанного в угол сверстницами, которые кидали в нее камни и кричали: «Сдохни, ведьма!» Что и говорить, школьные годы приятными не были.
Выйдя из комнаты, я остановилась у лестницы и прислушалась к звукам сверху. Оттуда раздавалось глухое рычание и звяканье цепи.
Задумчиво постучав пальцем по перилам, я все-таки поднялась по ступенькам. Я говорила себе, что раны незнакомца от оборота могут открыться снова и, возможно, потребуется помощь. Но на самом деле мне было любопытно – он действительно превратился в зверя или соврал, не найдя, чем объяснить пребывание в моей спальне?
Я зашла и замерла под взглядом горящих зеленых глаз серого хищника. Его морда была в крови, а стоящий перед ним тазик – пуст.
– У пациента отличный аппетит, – сообщил Бреннон, появляясь из-за мебельных завалов и неся старинную масляную лампу, – это к выздоровлению.
– Будем надеяться, – кивнула я, удивленно взглянув на лампу.
– Он попросил принести почитать что-нибудь, – пояснил помощник.
– Вот этот? – уточнила я, указав на волка. Тот тут же ощерил здоровенные клыки и зарычал.
– Ночная версия, – усмехнулся Брен. Поставив лампу рядом с волком, сказал ему: – Не опрокинь, серый! Книги принесу попозже.
Я окинула зверя взглядом. Несмотря на утренний оборот, кровотечение не открылось, хотя бинты были сорваны везде, кроме лапы. Более того, раны затянулись молодой розовой кожицей и начали зарастать шерстью. С такой способностью к регенерации ему, действительно, понадобится день-два, ну, может три.
– Теперь ложись и спи, – сказала я, глядя в зеленые глаза. – Еда и сон – лучшие лекарства, помнишь?
Отойдя к стене, волк улегся на лежак и положил морду на лапы.
Мы с Бренноном вышли из кладовой. Помощник достал из кармана старинный ключ и запер комнату, пояснив:
– Чтобы не шлялся, где не нужно.
– Как утром? – пробормотала я, вспомнив давешнее происшествие.
Все-таки тетя Агата была права – незнакомец отлично сложен! Великолепная рельефная мускулатура и никаких излишеств. Такими в учебниках истории рисовали вождей древних племен…
– Какие планы на сегодня? – поинтересовался Брен. – Мне сопровождать тебя?
– Нет, благодарю, – с трудом прогнав из грез мускулистое видение, ответила я. – Здесь я в безопасности, ты же знаешь. Хочу сходить в деревню, пообщаться кое-с-кем. Вот только позавтракаю и поздороваюсь с бабушкой. А ты отдыхай.
По губам Бреннона скользнула улыбка – он явно знал, как провести время отдыха!
В минуты душевного раздрая он до сих пор называл меня «лисенком», как однажды назвал девчонку, которую защитил от преследователей. Но Бреннон Расмус и сам походил на лиса – огненно-рыжий, лохматый, с прищуром, полным лукавства. Его зелено-карие глаза подмечали любую мелочь, будь то незапертое окно или кошелек, небрежно засунутый в чей-то карман. Он мог вскрыть любой замок, используя все, что под руку попадалось: шпильку, ножик, спицу. Он быстро соображал и двигался, а бегал так, что за ним редко кто мог угнаться. И, несмотря на внешне не очень крепкую фигуру, отличался удивительной физической силой. Если честно, я его обожала. Как брата, о котором всегда мечтала, хотя брат у меня был – Алаберт, младше меня на пять лет, родился во втором браке моей матери, но родными мы так и не стали.
Покинув башню, мы с Расмусом отправились каждый по своим делам.
Прежде чем посетить столовую, я поднялась на второй этаж донжона и постучалась в бабушкины покои. Она вставала рано – сказывалась возрастная бессонница. Утренние часы тратила обычно на разбор почты.
– Входи, Эвелинн, – услышала я ее голос и улыбнулась – она по стуку определяла, кто за дверью.
Я вошла.
Герцогиня Воральберг, полулежа в огромной кровати, просматривала письма. Из чашечки тончайшего кармодонского фарфора, стоящей на накроватном столике, доносился слабый летний аромат.
Она взглянула на меня, приспустив очки.
– Как спалось, дорогая? Что-то ты бледная с утра.
Несмотря на возраст – ей недавно исполнился семьдесят один год – бабуля не утратила ни прежней внимательности, ни прозорливости, которая, как поговаривали, была свойственна всем урожденным Кевинсам.
– Сильно устала с дороги, – ответила я, поцеловала ее и присела на край кровати. – Меня укачивает, ты же знаешь.
– Надо было воспользоваться онтилетом, – поморщилась она. – Ты долетела бы из столицы всего за день, а не тряслась бы по ухабам целых три!
– Не люблю летать, – виновато ответила я.
Это была правда. Но никто не догадывался – почему именно я не любила летать.
– Бояться высоты для рожденной в Норрофинде – верх глупости! – фыркнула бабушка.
– Я не боюсь высоты, – пожала плечами я. – Тут другое…
Она отложила письмо, которое держала в руке.
– Опять твои обожаемые приведения?!
В ее голосе было столько искреннего возмущения, что я рассмеялась. Потому что возмущение было адресовано не мне, а этим самым «обожаемым привидениям».
Когда выяснилось, что я – слабый маг, бабушка – единственная из родственников – приняла это известие, как должное. Мать и отчим были откровенно разочарованы, остальные предпочли держаться от меня подальше. Как будто я подцепила заразную болезнь.
– Увы, – вздохнула я. Предпочтя перевести разговор на другую тему, кивнула на письмо. – Это от кого?
– О-о, это моя головная боль, – бабушка снова взяла бумагу и потрясла ее так, словно хотела, чтобы она рассыпалась в прах. – Эндрю Рич, граф Рослинс, старый друг твоего деда, уже в третий раз приглашает меня на празднование юбилея. Ему исполняется восемьдесят, и он вбил себе в голову, что раз мой муж на том свете, в связи с чем не сможет составить ему достойную компанию, это должна сделать я.
– А ты не горишь желанием ехать? – я понимающе улыбнулась.
– После того, как Эндрю во второй раз женился на этой вертихвостке… не помню ее имени – его поместье превратилось в осиное гнездо, – возмутилась бабушка. – Не поеду, как бы он меня ни уговаривал!
Бабуля лукавила: имя «вертихвостки» она помнила. Ведь, как и все урожденные Кевинсы, она обладала исключительной памятью.
Я с нежностью погладила ее по плечу и поднялась.
– Ты обязательно что-нибудь придумаешь. Я позавтракаю и отправлюсь в деревню, раз обещала Ревину поговорить с дознавателем. Не возражаешь?
– Иди, – кивнула бабушка и сердито уставилась на письмо графа.
Должно быть, она представляла, как оно растворяется в воздухе, не оставляя следа.
Я спустилась в столовую и дернула за шелковый шнур у входа.
Ровно через пять минут завтрак был подан – бабушкины слуги были вышколены так, словно мы находились в столице, а не в глубокой провинции.
В столовой висел портрет моего знаменитого прапрапрадеда кисти известного живописца.
Корвин Кевинс был поверенным короля Отиса III Кармодонского. Его называли Железным Кевинсом, за силу воли, ум и преданность своей стране. Он стал первым официально назначенным градоначальником Валентайна – новой столицы нового государства, объединившего Неверию и Кармодон. За заслуги перед Норрофиндом ему пожаловали герцогский титул и провинцию Воральберг, ту самую, где располагалось бабушкино поместье, в котором сейчас я и гостила.