В декабре 1076 г. князь Святослав умер. Эта внезапная, «от желвака» смерть князя, которому еще не было пятидесяти лет, нарушила сложившееся на Руси равновесие.

По ряду (закону) Ярослава Мудрого после смерти великого князя наследником становился не сын его, а следующий по старшинству рождения брат. Если прекращалось поколение братьев, престол наследовал сын старшего брата, после его смерти – сын следующего брата, и так далее. Когда умер Святослав Ярославич, оставивший пятерых сыновей, возник вопрос: считать его законным великим князем киевским или узурпатором, захватившим киевский стол при жизни старшего брата Изяслава?

От решения этого вопроса зависели и судьбы сыновей Святослава, потому что в Древней Руси существовал очень жестокий обычай. Людей, в чем-либо провинившихся, «изгоняли из жизни», то есть лишали их права заниматься кормившим их семью делом. Существовало три категории таких людей: попов сын, что грамоте не выучился, купец задолжавший и смерд (крестьянин), от верви (общины) отклонившийся. В какой-то степени это было справедливо. Попов сын мог наследовать приход отца, но для посвящения в сан нужно было знать грамоту и уметь служить литургию. Если из-за лени попович грамоту не разумел, его из прихода изгоняли. Сам виноват, скажем мы, надо было учиться. Виновным считался и не отдавший долг купец: «взял в долг – верни». Был ли ограблен караван, потопила ли буря ладьи с товаром или купец попросту промотал чужие деньги – все это считалось вопросом праздным. Точно так же смерда, отколовшегося от своей верви, где его знали родственники и соседи, не принимали жить и работать другие общины, не интересуясь причинами изгнания.

Но была на Руси и четвертая категория изгоев, никак в своей беде не повинных. «А четвертый изгой: аще (если) князь осиротеет». В соответствии с этим принципом князь, осиротевший раньше, чем его отец смог занять великий стол, навечно лишался всех прав владения наследством предков. Следовательно, для сыновей Святослава в сложившейся ситуации выбор был очень жесток: они либо получали право занять в свою очередь великое киевское княжение, либо превращались в князей-изгоев. Таким изгоем после смерти своего отца Вячеслава стал внук Ярослава Мудрого Борис, сидевший при жизни отца в Смоленске. То же случилось с Давыдом Игоревичем, сыном самого младшего сына Ярослава Мудрого – Игоря, также не дожившего до своей очереди занять киевский стол.

Естественно, что князья-изгои стремились закрепиться на каком-то из русских столов. Единственно возможным местом была далекая Тьмутаракань. Там и началась непрерывная борьба между изгоями, которых приглашали тьмутараканские иудео-хазары, и Святославичами, потерявшими отцовский Чернигов и использовавшими контакты с ясами, касогами и половцами. Святославичи стремились вернуть черниговский стол отца, на котором закрепились сначала Всеволод, а затем его сын Владимир Мономах.

И вот в 1078 г. Олег и Роман Святославичи вместе с Борисом Вячеславичем двинулись на Русь из Тьмутаракани, чтобы мечом добыть свои удельные города. Против них выступили старшие князья – Изяслав и Всеволод. В страшной битве на Нежатиной Ниве около Чернигова погиб князь Изяслав – старик, проживший жизнь, полную взлетов и падений. Погиб и бросившийся в сечу за удел отца юноша Борис Вячеславич. Победу одержали старшие князья. Великим князем стал Всеволод, торжественно отпевший брата Изяслава. Таким образом, Святослава на великом столе сменил Всеволод.

Судьба уцелевших Святославичей была печальной: Роман Святославич в 1079 г. был убит в половецких кочевьях, а Олег, добравшийся до Тьмутаракани, был схвачен хазарами. Судьба Олега поражает нас своей исключительностью. Хазары передали Олега грекам. Князь жил в Константинополе, очевидно, как почетный пленник. Бездеятельная жизнь, к тому же лишенная какой-либо перспективы, не могла не тяготить молодого, энергичного Олега. И тут ему повезло. Все изменило происшествие в императорском дворце, когда русские наемники, крепко напившись вина, решили произвести переворот и напали на императорскую спальню. Эта пьяная попытка успеха не имела. Греческие воины отбили нападение и загнали наемников в одно из дворцовых помещений. Проспавшись, буяны стали просить прощения и были прощены. Разумеется, их отправили из столицы в пограничные войска, где больше воевали с сельджуками, чем употребляли хмельные напитки. Русская гвардия при дворе базилевса была ликвидирована и заменена воинами из англосаксов[5].

После нелепого бунта пьяных варягов Олега Святославича, как русского, перевели на остров Родос. Там он женился на греческой патрицианке Феофании Музалон и через два года получил разрешение вернуться в Тьмутаракань, где укрепились поддержанные хазарами изгои Давыд Игоревич и Володарь.

В 1083 г. к причалу Тьмутаракани подошла византийская галера с «архонтом Русии» (греческий сан русского князя) Олегом и его молодой женой. Олег сошел на берег, и… в Тьмутаракани учинилась резня. Были истреблены иудео-хазары, давние враги Олега, и изгнаны князья Давыд и Володарь. Ясно, что собственными силами Олег не смог бы расправиться с еврейской общиной Тьмутаракани. Кто мог поддержать нового князя и произвести эту жестокую экзекуцию? Очевидно, лишь коренные жители: ясы и касоги и, возможно, половцы. Некоторые время Олег держался в Тьмутаракани, сохраняя отношения с Византией, а в 1094 г., отдав город василевсу Алексею Комнину, ушел с дружиной на Русь. Он взял в союзники половцев, выгнал из Чернигова своего двоюродного брата Владимира Всеволодича Мономаха и вокняжился в городе своего отца.

Всеволод, ставший великим князем, на короткое время объединил под своей властью большую часть Руси, посадив сыновей в удельных городах. Византийские симпатии Всеволода угасали, и это неудивительно. Во второй половине XI в. Византия почти потеряла Малую Азию, хозяйство империи было разрушено бездарным правлением императрицы Зои и внутренней смутой, устроенной Романом Диогеном в 1068– 1071 гг. Относительный порядок в Византии начал устанавливаться лишь после 1081 г., когда василевсом стал Алексей Комнин; а до того киевский князь просто не мог рассчитывать на поддержку слабеющей византийской державы.

В поисках союзника Всеволод, как и его старший брат, начал обращать взоры на Запад, но Западная Европа тогда являла собой неутешительную картину. «Христианский мир» переживал пассионарную депрессию акматической фазы. Пассионарность западноевропейцев активно смещалась к границам суперэтнического ареала. Германские феодалы начали захватывать пограничные славянские земли и превращать славян в бесправных «сервов» – крепостных. Западные славяне, жившие по Эльбе, сопротивлялись немецкому давлению всеми силами, но силы были неравны.

Ужас положения славян состоял в том, что, не принадлежа к «Христианскому миру», они были для немцев не просто «чужими»: людей другого суперэтноса завоеватели рассматривали лишь как часть природы покоренной страны (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Разумеется, и собственных крестьян немецкие бароны притесняли достаточно сильно. Но характер этого притеснения был иной. Когда, к примеру, саксонский герцог, став императором Священной Римской империи, наказывал «своих» саксов, то в них он видел людей, от которых просто требовал некоторой повинности. С бургундами, франконцами, баварцами герцог обходился уже гораздо более жестоко, а со славянами (или арабами, или венграми) поступал абсолютно бесчеловечно.

Кроме того, все феодалы средневековой Европы делились на две основные партии. Одну партию возглавляла церковь, сама претендовавшая на десятину и на верховный авторитет в делах управления. Сторонники этой партии в XII– XIII вв. получили итальянское название гвельфы, по имени Вельфов – герцогов Саксонии и Баварии, боровшихся против императорской династии Гогенштауфенов. Приверженцы же императоров звались гибеллинами.