– Я хочу узнать твою версию случившегося, – сказала Мария Вадимовна. – Потому что версий по школе гуляет достаточно. Скоро дойдут до того, что ты кого-то в пуху извалял и в смолу закатал. Я бы хотела услышать информацию именно от тебя. Но сперва спрошу – неужели ты способен поднять руку на девочку? Насколько я тебя знаю, ты никогда себе такого не позволял.

– Я тоже думал, что я неспособен. Оказалось, могу. Но никого ведь не интересует, при каких обстоятельствах я это сделал.

– Ну, так расскажи.

– Я не могу рассказать всего, Мария Вадимовна. Но, во-первых, я никого не бил, а просто оттолкнул, а во-вторых, они обе это заслужили.

Я замолчал, глядя директору прямо в глаза. Мне было всё равно в тот момент, поверит она мне или нет. Я устал доказывать всем, что я не виновен.

– Я тебе верю, Волков. Как ни странно.

Но я хотела бы знать все обстоятельства, при которых это произошло. Если я не узнаю, то вряд ли тебя минует наказание.

– Оно меня и так уже не миновало, – ответил я. – Я под домашним арестом. Но я это переживу.

– Я так и поняла. Что ж… – Мария Вадимовна сняла с носа очки и привычно потёрла линзы носовым платком. – Я поговорю со Светланой Ивановной. Думаю, мы придём к какому-то решению. А тебе я советую вести себя очень и очень тихо. В ином случае у тебя могут быть большие проблемы. А я думаю, они на последнем учебном году тебе ни к чему?

– Я постараюсь, – ответил я.

– Ладно. Иди, Фёдор.

Я попрощался с Марией Вадимовной, вышел из кабинета и вернулся в класс.

– Ну, – с нескрываемым злорадством сказала Светлана Ивановна, – что сказала Мария Вадимовна?

– Она сама вам сообщит, – ответил я и уселся на своё место.

В это время прозвенел звонок. Светлана Ивановна посмотрела на меня удивлённо и вышла из класса.

– Боренька, посмотри, у меня что-то с задачкой по алгебре не выходит, – промурлыкала Рита, подплывая к Мушинскому.

Я сидел за своей партой и смотрел, как они болтают. Ритка липла к Боре, глядя карамельными глазами. Он объяснял ей «что-то по алгебре», слегка обнимая за талию. Стало понятно, что они давно «дружат». Я отвернулся и стал смотреть в окно, и тут со мной заговорила Таня.

– Спасибо тебе.

Я обернулся. Она повторила:

– Спасибо.

– За что?

– Ты сам знаешь, – сказала Таня. – Мама меня вчера сильно ругала за то, что я задержалась. Я не обижаюсь, она всегда слишком сильно волнуется за меня. Но я ей рассказала о тебе. О том, что произошло после уроков. И… она сказала, что мы можем общаться.

– Спасибо за разрешение, – зло сказал я и сам себе удивился.

– Ты обижаешься? – спросила Таня.

– Нет. Ничего. Просто меня уже всё достало.

– Извини. Я не хотела…

– Да ты тут ни при чём! Просто пока оставь меня в покое, – раздражённо ответил я и повернулся к окну.

Я злился. Но не на Таню. Я злился на себя. И ненавидел всех на свете.

Дома было не лучше. Отец демонстративно не желал со мной разговаривать. Но это было мне даже на руку. Я бы точно наорал на него, если бы мы начали общаться. Внутри всё кипело от злости. Одна бабушка не лезла ни с советами, ни с расспросами, только молча вздыхала, что страшно раздражало отца.

Полегче стало, когда Мария Вадимовна вызвала отца в школу на беседу. О чём они говорили, осталось мне неизвестно, но после этого отец смягчился и даже вернул мне телефон. Молча он протянул мне и огрызки проводов от компьютера.

«Ванфин, – подумал я. Хорошо постарался, аж в нескольких местах».

– Может, нам на выходных съездить куда-нибудь? – спросил отец примиряюще. – Всей семьей. А если хочешь, то и вдвоем.

«Поздно ты о семье заговорил. По мне, так мы давно уже не семья», – подумал я.

Но в ответ я неопределённо кивнул, и отцу этого было достаточно. На дворе стоял конец октября, и мне стало интересно, куда можно отправиться в такую дождливую погоду. Не в поход же.

Я не злился больше, но с Таней наладить отношения оказалось непросто. Она всё больше отмалчивалась, и я замечал, как она иногда говорит сама с собой, произнося одни и те же фразы. Словно что-то заучила и теперь повторяет. В эти моменты заговорить с ней не удавалось никому. Учителя тоже это заметили. Наш физрук Ник Палыч (официально – Николай Павлович), человек незатейливо грубый, даже наорал на Таню во время урока физкультуры. Вместо того чтобы, как все, кидать мячи в корзину во время подготовки к баскетбольному матчу, она стала бегать по спортзалу.

Старшеклассники уговорили Марию Вадимовну провести в школе вечеринку на Хеллоуин. Девчонки уже предвкушали, в каких нарядах пойдут. Лена мечтательно заявила, что будет в костюме мёртвой невесты. Она так долго и в таких подробностях расписывала свой наряд, что я не выдержал и предложил:

– Гроб подогнать? Могу со скидкой?

Лена надула губы и фыркнула, но что мне ответить, вовремя сообразить не успела. Зато Рита, отвернувшись от своего Бориса, сказала:

– Я и не знала, Феденька, что ты у нас в ритуальной службе подрабатываешь.

– А он у нас везде успевает, – усмехнулся Борис, – и учиться, и работать, и к директору подмазываться. Надо бы поучить тебя хорошему поведению.

– Попробуй, – ответил я.

Мы стояли в школьном коридоре друг напротив друга. Рита, прижавшаяся одним боком к Боре, довольно усмехалась. Похоже, нашу ссору она приняла на свой счёт. Но она ошибалась. Никакой ревности по отношению к ней я не испытывал.

– Посмотрим, – улыбнулся Мушинский, напряг мускулы, бугрившиеся под тонкой рубашкой, и повторил. – Посмотрим-поглядим.

Актовый зал на время вечеринки был украшен в тёмно-оранжевые цвета. Жёлтые, круглые, большие и маленькие тыквы скалились зловещими улыбками и сияли зажжёнными фонариками. Завхоз Оксана Михайловна бегала с причитаниями и угрожала, что прикроет «это увеселение, которое не отвечает правилам школьного устава и пожарной безопасности».

Но Мария Вадимовна, явившаяся на праздник с опозданием, успокоила кудахтавшего завхоза. Она махнула рукой, чтобы ребята продолжали, усевшись на стул у окна. А ребята подготовились основательно. Сначала показали сценку со скелетами и провели конкурс на самую ужасную гримасу. Потом явился приглашённый диджей и началось настоящее веселье. Я явился на «бал» без костюма, так же, как и Таня. Я даже удивился, что она пришла. Таня часто говорила, что терпеть не может толпу. Она стояла в уголке и разговаривала о чем-то с Мариной Царёвой, тоненькой, тихой девочкой, которая нарядилась в простыню, видимо, символизировавшую саван. Я потихоньку начал протискиваться сквозь толпу к Тане и столкнулся плечом с Ивановым. Лёха был на полголовы выше меня. Я попытался пройти мимо, но он передвинулся чуть правее, и я снова застрял.

– Чего тебе надо, Иванов? – спросил я.

– Тебя ждут. На крылечке, – сказал он, ласково улыбаясь.

Улыбка у Лёхи была такая, что хотелось в неё плюнуть.

– Выйди, не поленись.

– С чего бы мне? – ответил я. – Мне и тут хорошо.

– Ты вопросов-то лишних не задавай, – сказал Иванов. – Ты иди. А я тебя провожу. Чтобы ты не заблудился по дороге. И не надо ничего спрашивать. А то придётся тебе помочь двигать ногами.

Я спокойно прошёл сквозь танцующую толпу, скользнул взглядом по Тане, которая посмотрела нам вслед, прошёл по коридору направо и свернул в фойе. Сзади, как настоящий секьюрити, топал Иванов. Походка у него была как у танцующего слона. Мне было не страшно, а скорее смешно. Я ведь уже знал, что случится в последующие пять-десять минут. На крыльце стоял Мушинский и двое таких же милых, добрых ребят.

– Ну, здравствуй, Волков, – грозно сказал Мушинский. – Ты знаешь, Волков, как надо учить таких, как ты? Молчишь? Значит, знаешь. Сейчас я тебе объясню, как надо правильно себя вести, когда я нахожусь рядом.

Его кулак полетел мне навстречу, но я увернулся, подхватил его руку и повел её дальше, завернув напоследок аккуратным бубликом за спиной. Мушинский взвыл от боли, кое-как вывернулся и заорал своим дружкам: