Я обратился к мистеру Бонфорту:

– Как вы полагаете, сэр?

– Я был бы очень признателен.

Спустившись на лифте, мы прошли чередой пустующих комнат. В них стояла мертвая тишина, но, миновав мой кабинет и приемную Пенни, мы попали в форменный бедлам. Стереовизор, принесенный по случаю торжества, гремел во всю мощь, пол был усеян мусором, присутствующие кто выпивал, кто курил, кто – и то и другое сразу. Даже Джимми Вашингтон слушал отчет с бокалом в руке. Он его даже не пригубил – Джимми вообще не пил и не курил, – скорее всего, кто-то просто сунул бокал ему в руки, а он из приличия взял. Джимми отлично умел вписаться в любую обстановку.

Я в сопровождении Роджа обошел всех, с искренней теплотой поблагодарил Джимми и извинился за то, что не могу задержаться подольше.

– Пойду разложу старые косточки на чем-нибудь помягче, Джимми. Извинись за меня перед ребятами, хорошо?

– Слушаю, сэр. Вам и вправду необходимо следить за своим здоровьем, господин министр.

Я отправился обратно, а Родж пошел с поздравлениями дальше.

Едва я ступил на порог, Пенни прижала палец к губам, прося не шуметь. Бонфорт задремал, и стерео приглушили. Дэк, прислонясь ухом к динамику, записывал на большой лист бумаги сведения к приходу Роджа. Доктор Чапек сидел на том же месте. При виде меня он кивнул и поднял бокал.

Я попросил у Пенни виски с водой и прошел на балкон. По часам ночь уже наступила; снаружи тоже было темно. Чуть ущербная Земля нависала надо мной в окружении россыпи звезд – точь-в-точь бриллианты в витрине «Тиффани». Чтобы немного прийти в себя, я отыскал Северную Америку и попытался найти ту маленькую точку, что покинул несколько недель назад.

Вскоре я вернулся в комнату: ночь на Луне – довольно угрюмое зрелище. Чуть позже вернулся Родж и молча засел за бумаги. Бонфорт уже проснулся.

И вот настало время подведения итогов. Все затаили дыхание, изо всех сил стараясь не мешать Роджу с Дэком; минуты тянулись, словно часы. Наконец Родж отодвинул свое кресло от стола.

– Уф! Все, шеф, – сказал он, не оборачиваясь. – Наша взяла. Перевес – семь мест минимум. А может, и девятнадцать. А может, и больше тридцати!

Бонфорт ответил не сразу. Голос его звучал совсем тихо:

– Вы уверены?

– Абсолютно. Пенни, переключи на другой канал, посмотрим, что там делается.

Я не мог вымолвить ни слова. Прошел к дивану, присел рядом с Бонфортом; он, совсем как отец, похлопал меня по руке, и оба мы повернулись к стереовизору. Пенни сменила канал:

– …Никаких сомнений, ребята! Восемь механических черепушек говорят «да», КЮРИАК говорит: «возможно». Партия Экспансионистов одержала решительную…

Другой канал:

– …Подтвердил свой временный пост на ближайшие пять лет. Нам не удалось связаться с мистером Кирогой, однако его генеральный представитель в Новом Чикаго заявил, что сегодняшняя ситуация не может…

Родж поднялся и направился к видеофону. Пенни выключила звук. Диктор на экране безмолвно шевелил губами – повторял все то же самое, но в других выражениях.

Родж вернулся, Пенни снова прибавила звук. Диктор еще продолжал, затем остановился и вгляделся в поданную ему записку. Наконец, широко улыбнувшись, он поднял глаза:

– Друзья! Сограждане! Предлагаю вашему вниманию выступление премьер-министра!

И тут пошла запись моей победной речи!

Я сидел, просто упиваясь ею. В голове царила невообразимая кутерьма, но эмоции – только приятные, до болезненности даже. Над этой речью я как следует потрудился, самому нравится. На экране я выглядел усталым, взмокшим, но торжествующим – ни дать ни взять прямая трансляция!

Я как раз дошел до слов:

– Идемте же вперед вместе – ради свободы для всех…

За спиной раздался стон.

– Мистер Бонфорт, что с вами? – воскликнул я. – Док! Док! Скорей сюда!

Мистер Бонфорт хватался за меня правой рукой и что-то настоятельно пытался сказать, но все тщетно. Губы и язык отказывались работать, и даже его несгибаемый дух не мог принудить слабую плоть к действию.

Я обнял его, и тут у него началось дыхание Чейн-Стокса… Вскоре он перестал дышать совсем.

Дэк с Чапеком погрузили тело в лифт. Я им помочь не мог. Родж подошел ко мне, потрепал по плечу, стараясь успокоить, затем тоже удалился. Пенни ушла вслед за ним. Оставшись в одиночестве, я опять вышел на балкон. Захотелось вдруг подышать свежим воздухом – на балконе он, конечно, был из того же кондиционера, но все же казался посвежей.

Они убили его. Враги расправились с ним вернее, чем если бы нож в сердце всадили! Несмотря на все наши усилия, они в конце концов дотянулись до него. «Убийство из убийств!»

Я ощущал смерть внутри себя. Потрясение заставило оцепенеть: только что я видел, как умер «я сам», снова видел смерть отца. Понятно, почему так редко удается спасти кого-нибудь из сиамских близнецов. Я был опустошен.

Не помню, долго ли я так стоял. К жизни меня вернул оклик Роджа:

– Шеф?

Я резко обернулся:

– Родж! Не зовите меня так больше! Пожалуйста!

– Шеф, – настаивал он, – вы ведь знаете, что нужно сделать, верно?

Закружилась голова. Лицо его расплывалось, словно в тумане. Я не знал, что нужно делать! Я не хотел этого знать!

– О чем вы?

– Шеф, человек умер, но представление продолжается! Теперь вы не можете уйти!

Бешено стучало в висках. Комната плыла перед глазами. Казалось, он раскачивается – ближе-дальше – ближе-дальше, а голос продолжал звучать:

– …Лишили его шанса окончить начатое. Вы должны сделать это ради него. Вы дадите ему вторую жизнь!

Я затряс головой, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями:

– Родж, вы сами не понимаете, что несете! Это нелепо! Смешно! Я не политик, я всего лишь актер – до мозга костей! Я умею строить рожи и потешать публику – больше я ни на что не годен!

К своему ужасу, я осознал, что говорю голосом Бонфорта. Родж, не отрываясь, смотрел на меня:

– По-моему, вы до сих пор великолепно справлялись.

Я старался говорить собственным голосом и обрести контроль над ситуацией:

– Родж, сейчас вы расстроены. Успокойтесь – ведь потом сами над собой посмеетесь! Вы правы, представление должно продолжаться. Но не так же! Правильный и единственно возможный путь – вам самому принять эстафету. Вы победили на выборах, получили большинство в парламенте. Вступайте в должность и претворяйте его программу в жизнь!

Не отрывая взгляда от меня, Родж печально покачал головой:

– Я так и поступил бы, если б мог, именно как вы говорите. Но я не смогу, шеф. Вы же помните, какая грызня поднималась на заседаниях исполнительного комитета? Только вы держали их в узде! Вся коалиция стоит на силе духа и авторитете одного человека. И если вы просто отмахнетесь сейчас – все, ради чего он жил, ради чего умер, пойдет прахом!

Возразить было нечего. Вероятнее всего, Родж прав; я за последние полтора месяца начал разбираться во всех этих пружинах и шестернях.

– Родж, хотя бы и так, но вы просите невозможного! Мы не провалились до сих пор только потому, что меня показывали лишь в тщательно срежиссированных условиях. И то нас чуть не поймали! А тянуть это неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, если я вас правильно понял… Это нереально! Я просто не выдержу! Не могу!

– Можете! – Он, наклонившись ко мне, продолжал напористо: – Мы все обдумали и возможные трудности представляем не хуже вас. Но мы дадим вам возможность врасти в него целиком! Для начала две недели – да что две, месяц в космосе, если хотите! Дневники, записные книжки, школьные тетради наконец – вы им насквозь пропитаетесь! И не забывайте: с вами – мы!

Я молчал. Он продолжал:

– Послушайте, шеф, вы же прекрасно знаете: политик – вовсе не один человек, он – команда, сплотившаяся вокруг него, его убеждений и целей. Наша команда теперь без капитана, но сама-то она осталась! Просто нужен новый капитан!

На балкон вышел Чапек. Когда он успел вернуться, я не заметил.