— Да. Это будет единственный случай. Если бы я смог проработать свою пьесу вчера вечером, у меня, возможно, был бы шанс занять это место. — Я изображаю крайнее раздражение, чтобы Майкл понял, что я все еще злюсь из-за того, что у меня отняли вечер.

— Хочешь место в консерватории? — спрашивает Майкл, бережно держа в руках чашку кофе, как будто он так же ценен, как новорожденный ребенок.

— Да, черт возьми, хочу.

— И ты вернешься сюда, в Сиэтл, на какое-то время?

— По крайней мере, на три месяца.

— Кэрри тоже будет здесь?

Боже, мог бы он быть еще более прозрачным?

— Именно так. Она бы тоже приехала. Жаль, что сейчас мои шансы — один к тысяче.

Майкл улыбается улыбкой, которую можно отнести только к разряду загадочных.

— Не волнуйся. Уверен, что ты получишь это место.

— Там будут музыканты мирового класса из Швейцарии, Германии, Австралии…

Он плетется из кухни, посмеиваясь себе под нос.

— Как я и сказал, Ловетт. Я уверен, что ты получишь это место.

ГЛАВА 14

ПРЕСЛИ

Они называют это «шевеление плода» — момент, когда вы впервые чувствуете, как ваш ребенок движется внутри вас. Когда это случилось со мной, я стояла возле торгового центра, промокшая под дождем, с прилипшими к голове волосами. Почти на месяц раньше срока тревожное, странное ощущение трепетания застало меня врасплох: вихрь крошечных пуховых перышек коснулся моих внутренностей.

Телефон засветился в моей руке, словно сигнальная ракета в темноте, имя Пакса мелькнуло на экране, и на долю секунды ирония всей ситуации стала невыносимой, я хохотала как сумасшедшая над нелепостью всего этого.

Как долго я преследовала Пакса Дэвиса? Сколько лет фантазировала о том, что он будет моим? И вот в тот самый момент, когда судьба решила свести нас вместе, она пошла дальше и подбросила нам этот неожиданный сюрприз.

Ребенок.

Его ребенок.

И ни какого выхода из этой ситуации, как бы я ни старалась разобраться в ней и под сколькими разными углами на нее ни смотрела. Я прижимала руку к животу, изумляясь и страшась того, что пыталась притвориться, что внутри меня ничего не происходит, и плакала. Плакала о жизни, которая, как я думала, у меня будет, уезжая в колледж. О жизни, которую хотела разделить с Паксом. И о жизни, которая случайно пустила корни внутри меня, тихо появившись без приглашения, наполнив меня таким количеством противоречивых эмоций и чувств, что я даже себя больше не узнавала.

Сегодня я стою возле другого торгового центра, прикрывая рукой живот в защищающем жесте, пока ребенок делает кувырки, и мне не лучше. Я все еще потеряна. Растеряна. И напугана. Выражение лица Пакса, когда он увидел мой живот…

Сегодня идет снег. Не дождь. Крупные, замысловатые снежинки кружатся в воздухе, опускаясь на мои плечи и толстые шерстяные рукава моего черного пальто. На парковке шины машин образовали глубокие лужи и вязкое болото, полное гравия и грязи, по которым нужно осторожно пробираться, чтобы попасть в здание в сухих носках. Холод ощущается как электричество, как живая сила в воздухе. Я шиплю, моя нервная система бунтует, когда осторожно иду по тропинке к крытому входу в магазин.

В седьмой раз за это утро в кармане оживает телефон, сигнализируя о том, что Пакс снова пытается связаться со мной. Я даже не проверяю, он ли это. Мне невыносимо видеть его имя на экране.

Выражение его лица.

Черт!

Выражение его лица.

Глаза яростно горят, зрение плывет. «Это все холод», — говорю я себе. Такой лютый и кусачий, что даже у взрослых мужчин с бородами, забегающих в аптеку, по лицу текут слезы. Я понимаю, что мои слезы не имеют никакого отношения к холоду. Да, я лгу себе, но эта ложь — единственное, что меня сейчас держит. Если я признаю правду, шлюзы откроются, и я стану той самой девушкой, рыдающей на людях возле гребаного торгового центра.

Когда телефон снова начинает звонить, я вытаскиваю его из кармана, готовая швырнуть в урну рядом с собой, но… черт. Нет, это не Пакс. Это Элоди. Я должна была догадаться, что она позвонит.

— Алло?

— Я уже подъезжаю, — говорит моя подруга.

Как только слышу ее голос, я чувствую, что трещины расширяются. К тому моменту, когда вижу черный внедорожник, подъезжающий к зданию, и Элоди, сидящую за рулем, все самообладание, которое сохраняла, с тех пор как узнала, что беременна, полностью улетучивается. Сотрясаясь от рыданий, я забираюсь на пассажирское сиденье, пульс скачет как сумасшедший. Закрываю лицо руками, не в силах даже взглянуть на нее.

— Эй-эй, Прес, — бормочет она. — Все будет хорошо. Ну же. Пойдем куда-нибудь, где сможем поговорить. Здесь есть кафе или что-то в этом роде, где мы…

— Может, мы просто поедем и припаркуемся где-нибудь? Не думаю, что смогу находиться в большой толпе. — Я шмыгаю носом, беру себя в руки и вытираю слезы тыльной стороной ладони.

— Да, конечно. — Она гладит меня по плечу, ободряюще сжимая верхнюю часть моей руки.

Мы молчим, пока она едет по городу в течение десяти минут; я даже не обращаю внимания на то, куда мы едем. Я трачу каждую секунду на то, чтобы обуздать свои бушующие эмоции, собраться с духом, чтобы быть в состоянии говорить спокойно. В конце концов, мы сворачиваем на широкую пригородную улицу. Слева от нас выстроились огромные деревянные коттеджи на крутых посыпанных солью подъездных дорожках, уходящих от дороги. Справа, насколько хватает глаз, простирается огромное покрывало глубокого, нетронутого снега. Весной и летом это общественный парк с детской площадкой и беговыми дорожками, которые тянутся на многие мили и в конце концов впадают в Стил-Крик. Я не видела его воочию. Только картинки в интернете. В каком-то странном, отстраненном смысле я с нетерпением ждала перемены погоды и возможности исследовать, куда ведут все эти тропинки, но теперь…

Черт, теперь я ничего не знаю.

Я поворачиваюсь и одариваю Элоди слабой улыбкой.

— Ну, это довольно глупо, не так ли? — Я смеюсь, хотя мне кажется, что уместнее было бы снова начать плакать.

— Эй, не говори так. Это неглупо. Просто… — На ее лице невозможно не заметить сочувствия.

— Сложно? — предлагаю я. — Сбивает с толку? Страшно?

— Да, уверена, что все это вместе.

Элоди берет меня за руку, и впервые, с тех пор как узнала о своей беременности, я чувствую, что больше не одинока.

На меня обрушивается новый поток слез.

— Прости меня. Я должна была… должна была сказать тебе… — Я икаю. — Я просто… я не знала, что делать… и… я… была так напугана…

Подруга притягивает меня к себе, крепко, хотя и немного неловко, обнимая.

— Ш-ш-ш. Все хорошо. Все в порядке. Все будет хорошо. — Элоди больше ничего не говорит, пока я снова не успокаиваюсь. — Дай мне секунду. Мне просто нужно сообщить Рэну, что у нас все в порядке. — Она быстро отправляет сообщение, затем возвращает свое внимание ко мне. — Почему бы тебе не начать с самого начала?

Я выдыхаю смешок.

— Я уверена, что ты можешь догадаться о генезисе этой истории, Элоди. Даже у сперматозоидов Пакса Дэвиса есть проблемы с властью. Если кто-то или что-то говорит им, что они не должны чего-то делать, они, черт возьми, обязательно это сделают. Даже таблетки не могут помешать им сделать то, что они задумали.

Элоди морщит нос.

— Если бы мы могли не говорить о сперматозоидах Пакса, это было бы замечательно.

Вздох, который покидает мое тело, ощущается как вздох, который я задерживала месяцами. Вместе с ним уходит напряжение. Тряхнув головой, я смотрю в окно на огромное снежное поле. Вдалеке птицы срываются с вечнозеленых деревьев и уносятся вверх, в белое небо.

— Я не знаю, — тихо говорю я. — Я регулярно принимала противозачаточные средства. Не пропускала ни одного дня. Не делала перерывов. Я не хотела, чтобы у меня были месячные. Как только приехала сюда и поняла, что какое-то время не увижу Пакса, я прекратила, чтобы дать своему организму передышку. Я думала, что месячные придут сразу же, но… — Я пожала плечами. — Очевидно, что нет. Это было месяц назад.