Они прожигают друг друга взглядами. Мага тычет сэра пальцем в грудь. Говорит требовательно.

– Докажи.

– Твой камзол, в котором ты тогда был, всё ещё здесь? Осмотри его.

Кажется, я знаю, что они сейчас обнаружат.

Мага, стремительно развернувшись, шагает мимо меня в гардеробную, и я едва удерживаюсь, чтобы не подставить ему ножку. Ну и подставила бы, авось прошёл бы насквозь…

– Только не встряхивай, – предупреждает сэр Майкл. – Там ещё остались частицы пыли. Идём к свету.

К ним присоединяется и леди Аурелия, само любопытство. Мага осторожно раскладывает камзол на столешнице, одергивает сэра.

– Подожди. Не подсказывай. Я сам.

Сканирует ладонями. Проводит пальцами по ткани. Внимательно рассматривает следы красной пыли, даже нюхает, даже пробует на язык.

– Рубин, – говорит растеряно. – Королевский рубин. Нет, производная от него, но тоже достаточно сильная. А как он вообще здесь очутился?.. Ну да, конечно, он-то и помог мне зацепиться, но кто мне его подкинул? Не мог же Абрахам откуда-то притащить?

Сэр терпеливо поднимает глаза к небу.

– Ты видел браслет Иоанны?

– Тот, который от Васюты?

– Там был этот камень.

– Ну и что?

– Д-дубина, – не сдержавшись, говорит сэр. – Она положила его тебе на грудь и не уходила, пока тот не активировался.

– А откуда у этой дурочки подобная вещица? И с какого это перепугу…

Леди Аурелия вдруг вспыхивает.

– Майкл Джонатан Кэррол-младший! – говорит она гневно куда-то в пространство. – Передай своему другу, что иногда, несмотря на хорошую наследственность, он бывает непроходимым тупицей!

И величественно удаляется. Мага растерянно смотрит ей вслед. Потирая пальцы, всё ещё окрашенные рубиновой пылью, присаживается на край стола.

– Ну, – говорит, – Майкл Джонатан Кэррол-младший, и что всё это значит? Мне кто-нибудь вообще объяснит, что сегодня происходит? Почему меня все шпыняют, как щенка-первогодка? Почему я перед всеми вами должен оправдываться? Меня даже эта ненаглядная Нора сегодня облаяла!

Тяжело вздохнув, сэр Майкл вытаскивает из кармана какую-то блестящую вещицу. Я узнаю Васютин браслет. Но как ни хочется и дальше полюбоваться на воспитание моего ненаглядного бывшего – или бывшего ненаглядного? – спешно подхватываюсь вслед за прекрасной леди. Потому что не знаю, сколько времени мне тут ещё отмеряно. А вы ведь в курсе, что оно, это самое время, во сне и наяву бежит по-разному? Весьма возможно, что сейчас уже утро или даже день в разгаре, и всё, что я вижу полчаса, на самом деле занимает какие-то доли секунды перед пробуждением. А я как раз вспоминаю, что хотела повидать ещё кое-кого.

Пальцы проходят сквозь ручку. А как же мне выйти? Несмело просовываю сквозь дверь руку, затем плечо, затем, зажмурившись, протискиваюсь целиком. Ощущение, будто проталкиваешь себя через вязкую и в то же время упругую субстанцию, которая и поглощает тебя, и при этом старается вытолкнуть. Я оказываюсь в знакомом коридоре, покрутившись на месте, соображаю, в какую сторону идти к башне. Надеюсь, Геля всё ещё там.

Нора никак не реагирует на моё появление: как спала у Гели в ногах, так и дрыхнет. Обидно. А ещё говорят, что собаки и кошки чувствуют потусторонние силы! Впрочем, я же не призрак и не привидение, а всего лишь безобидный сон… Странно видеть комнату практически не изменившейся. Только свободная кровать застелена да слабо тлеет огонёк ночника. Видимо, дитятке страшно спать одной без света, ночь-то не лунная, небо в тучах, как… Боже мой, как вчера. Сутки прошли, а мне кажется, что целая вечность.

Присаживаюсь на край постели.

Геля открывает глаза.

– Ванечка, – говорит, ничуть не пугаясь. – А я знала, что ты придёшь.

– Ты меня видишь?

– Конечно. Ты мне снишься, только не как обычно снятся. Это другой сон. Есть такие сны, которым кто-то помогает появляться. Тебе кто-то помог?

– Не знаю, вернусь к себе – разберусь. Геля, у меня к тебе просьба…

Она порывисто поднимается.

– Да. Говори. Конечно.

И сжимает мне руки, между прочим. Она не только меня видит и слышит, но и чувствует. Поправляю ей прядку, выбившуюся из-под розовой кружевной ленты. Удивительно подходит к её милому личику, чуть припухшему со сна. Но тут оно вдруг заслоняется от меня какими-то блёстками и прыгающими световыми пятнами. Что-то происходит, и я тороплюсь закончить.

– Геля, я тебя люблю. – Быстро целую её в щёку. – Я всех вас люблю. Так и передай. Даже…

Меня вышибает из сна.

Жмурюсь от слепящих солнечных зайчиков, и не сразу догадываюсь перекатиться на бок. Это ветер играет раскрытой створкой окна, раскачивает её, и оттого по моей подушке весело скачут блики.

Выглядываю наружу. Каково там после вчерашнего чичера? Двор-то вымощен, ему непогода не страшна, а вот дорога не то, что раскисла, а просто взрыта ночным градом. И сколько ей ещё подсыхать?..

И когда я смогу идти дальше?

Собственно, неважно. Уже не так важно. Самое главное – успеть сказать, что ты любишь.

Если бы не дорога, раскисшая под дождём, можно было бы ринуться в путь прямо сейчас! Под благовидным предлогом восстановления здоровья сэр Майкл удержит Магу в замке ещё день, не меньше, да и пути размыты. Вчерашняя гроза постаралась на славу. Кстати, что-то ещё интересное промелькнуло в разговоре Паладина и Некроманта:

«Оборачиваться ты пока не можешь…»

То, что мой Некромант ещё и оборотень, для меня неприятный сюрприз. Как-то я упустила из виду эту их интересную особенность… Мало того, что вчерашняя непогода съела мою фору во времени, Мага, оказывается, если войдёт в силу, может догнать меня как-то иначе, не обычным путём. Чей облик он принимает? А если какого-нибудь медведя? И я попадусь ему под горячую лапу…

Только не паниковать. Будь у него подобные намерения – кто бы ему помешал, особенно после того, как он меня в очередной раз обездвижил и… уложил на диванчик. Мне становится жарко. Да всё, что угодно, мог сотворить, но не сделал же!

Порыв утреннего прохладного ветра остужает разгорячённые щёки, и я тянусь за оконной створкой – они здесь отворяются наружу. И, невольно бросив взгляд во двор, передумываю уходить. Прямо сейчас там, внизу, происходит что-то интересное, отодвигающее на задний план грядущие неприятности.

Судя по солнцу, едва поднявшемуся, сейчас около пяти утра, тем не менее, здешние обитатели уже на ногах. Двор постепенно заполняется одетыми, полуодетыми, полураздетыми – ну, кто во что горазд – мужчинами всех возрастов. И откуда их здесь столько? Вчера в зале вроде поменее было. Рыкают, здороваются, хлопают друг друга по плечам, а если учесть, что половина из них – голышом по пояс, то на слух это воспринимается как сдержанные аплодисменты. Вчерашних выпивох не узнать. Вижу рельефных – кое-где даже чересчур бугристых в районе бицепсов, – плечистых, высоких и не очень, взъерошенных до звероподобия и с волосами, гладко зачёсанными в длинный хвост, как у моего спутника. Есть и с причудливо заплетёнными косами, даже с четырьмя, и к таким я присматриваюсь с риском вывалиться из окошка, вспомнив небезызвестного венна из рода Серых псов. Но попробуй тут определи национальность или этническую принадлежность: растущая толпа разнопёстра и многолика. Впрочем, по мере приглядывания, начинаю замечать разницу между воинами. Да, можно уже не сомневаться – воинами.

Есть бронзово-смуглые, есть с лёгким загаром или совсем офисно-бледные. Кое по кому разбегаются целые россыпи татуировок: в восточном стиле с драконами и иероглифами, в скандинавском – рунические, встречаются и знакомые обереги. И типы персонажей весьма узнаваемы. Парочка викингов-берсеркеров, например, уже закрепила у пустой коновязи невесть откуда взявшийся крепкий щит из досок, вроде того, что у Васюты был как тренировочный, и сейчас проверяют его на прочность, небрежно, казалось бы, покидывая метательные ножи. Где-то за углом негромко и с придыханием перебрасываются репликами, звякая при этом металлом – должно быть, мечники разминаются. Возможно, и мой попутчик где-то там, и, хотя меча я при нём вчера не заметила, но вряд ли паладин странствует безоружным, какой-то козырь у него в запасе есть, наверняка… Двое гибких юрких парней, плотно затянутых с ног до головы в чёрное, изящно скользят вдоль границы незримого круга, разыгрывая импровизированную пляску смерти. У одного перчатка-когти, у другого изогнутый крис-нож. Невидимое глазу движение – словно смазанный кадр – и танцоры меняются местами и продолжают кружить, только у одного махрится располосованный в клочья рукав. Крови нет. Это учебный бой, в котором допустимы не более чем царапины. Ранить в спарринге – признак не только дурного тона, но и непрофессионализма.