Другое письмо, которое было короче, адресовано профессору Каракулову. «Уважаемый доктор! Хочу сказать слова безмерной благодарности Вам – доброму человеку и высокопрофессиональному хирургу. Я очень уважаю Вас за то, что буквально вернули к жизни Айкенова Салиха. Вы его на самом деле пересотворили. Такое не удавалось еще никому. Я хочу Вас поблагодарить за те бессонные ночи и тревожные дни, которые вы провели возле пациента, вселяя в него надежду и желание жить. Я лишь по книжкам читала, что избравшие профессию хирурга, должны быть готовы к самопожертвованию, к неимоверным физическим и психологическим трудностям и риску. А теперь я знаю, что в жизни такие есть. Вы настоящий специалист, ученый и хороший психолог, умеющий заглянуть в душу пациента. Вы себе не представляете, каким настырным и упорным является по жизни ваш пациент Салих. У него была трудная судьба, его сломила жизнь. Но я уверена, что он найдет в себе силы и обязательно выздоровеет. Огромное человеческое спасибо Вам за то, что пересотворили человека, близкого мне. Пусть Аллах хранит Вас и Вашу семью! С наилучшими пожеланиями Лира Лим».

Наши дни. Поздний вечер. Одна из восьми операционных залов клиники экстренной хирургии. Идут параллельные операции на соседних операционных столах. Склонившись под яркой бестеневой лампой, работают две бригады хирургов, одну из которых возглавляет профессор Каракулов. У него на операционном столе молодой человек, получивший тяжелую черепно-мозговую травму во время автокрушения. Его личность, как впрочем, и личность другого пострадавшего, которого доставили вместе с ним, пока установить не удалось, а потому в графу «Фамилия И.О.» истории болезни пострадавших в приемном покое внесли запись «неизвестный №1» и «неизвестный №2».

Вот убраны осколки свода черепа и вскрыта черепная коробка. Профессор, обращаясь к своему молодому ассистенту Тилеку, с пафосом и с нескрываемым восхищением и неподдельным волнением произнес: «Вот оно святое святых человеческого организма, величайшее чудо и гордость природы, именуемое головным мозгом». Не без волнения он продолжил: «Это серая массовидная ткань является самой таинственной тканью человеческого организма, которую считают зеркалом человеческого мира, вместилищем горя и радости, надежд и разочарований, прозрений и ошибок человеческих…».

Вот так, стоя у изголовья пациента, лежащего на операционном столе, Каракулов предавался размышлениям: – Мозг. В мире он самая высокоорганизованная материя, именуемая «вместилищем сознания», и стимулирован он куда сильнее прочих частей человеческого организма. В любой ситуации организм старается протежировать мозг, посылая ему повышенную порцию крови, кислорода или элементов…. Мозг – это загадка, которую вряд ли даже он сам когда-нибудь поймет и познает. А ведь абсолютное большинство людей никогда так и не смогут отчетливо представить себе, насколько сложным образованием является человеческий мозг. Это величайшее изобретение Природы, ее несомненная гордость.

– А знаешь, какой у него незадействованный потенциал? – обратился он к Тилеку. – Ведь все прочее рядом с ним не сложнее детского конструктора. Восхищает то, что потенциальных межнейронных связей здесь во много раз больше, чем атомов во Вселенной их количество выражается единицей с несколькими миллионами нулей.

– Но… – есть но. – Каракулов, задумчиво простояв минут пять, продолжил. – Но с другой стороны именно с помощью мозга Природа вначале восхитилась всеми своими творениями, а затем с ее же помощью убедилась и в обратном, в конечности мироустройства, которую он создал. – Как по твоему, почему? Не дожидаясь ответа, сказал: – Природа убедилась, что, в конце концов, Мир угаснет, как результат и следствие второго закона термодинамики: зарождение – развитие – расцвет – регресс – распад. – Вот это трагедия! – воскликнул профессор и продолжил. – Природа умеет ценить свое высшее творение, а потому она и заточила мозг в замкнутую костяную коробку, чтобы предохранить его от случайных и неслучайных повреждений. К сожалению, даже это не всегда помогает, как впрочем, у этого несчастного, – с грустью в голосе сказал он.

– Да-а-а! Неутешительная картина, – констатировал он, после того как подробно осмотрел мозг, скорее то, что от него еще осталось, по ходу удаляя кашицеобразную кровяную массу, во что превратилась почти вся правая половина мозга. В таких случаях нейрохирурги говорят о размозжении мозга. В этом случае мозговая ткань настолько искорежена, и надеяться на то, что он восстановит свою структуру и деятельность, практически не приходится.

– Итак, мой друг! Мозг, как видишь, размозжен, что дает нам, к сожалению, полное основание бесславно завершить нашу с тобою операцию. Мы бессильны, что-либо сделать. Затем, сделав паузу, тихо размышлял вслух. – Вот так вот, хирургия может многое, но она не всесильна и имеет свои пределы возможностей. Жаль, очень жаль! Этот молодой человек не жилец на этом свете. Но посмотрите, – он обратился к своим помощникам и анестезиологу, – как он хорошо сложен и развит, посмотрите какой у него торс, прямо-таки голливудский герой, этакий Джеймс Бонд, который как будто бы прилег отдохнуть после очередного спасения мира. И сердечная деятельность вполне. – Все обратили взор на монитор кардиоскопа. Сердце ровно выдает свои кривые, а цифры на табло показывают стабильное пульсовое давление.

– Неужели это конец и ничего нельзя сделать? – задавался он. Было видно, что Каракулов находился в состоянии отчаяния и нерешительности. – Неужели ничего нельзя предпринять? Внешне было видно, что его душит жалость к пациенту и одновременно бессилие спасти ему жизнь, предприняв нечто спасительное чудо. – Кто этот незнакомец, кем он является, о чем думал и мечтал, пока не попал на операционный стол? – думалось ему. Крепкий торс, аккуратная внешность, лицо, обрамленное ухоженной бородкой, говорили о том, что перед ним явно одухотворенная личность. – Может художник или его коллега ученый, а может быть поэт или какой-нибудь священнослужитель?

Каракулов поймал себя на том, что раньше подобными вопросами не задавался. Ему было все равно, кто лежит под простынями на его операционном столе – высокопоставленный вельможа или бомж, старик или юнец, мужчина или женщина. На операционном столе он видел только объект своего рукоделия – органы и ткани, сосуда и нервы, шов, еще шов, шить, отрезать, инструменты, инструменты…. Иногда лишь во время обхода уже в реанимационном отделении или в палате знакомился с оперированными накануне ими больными. Таков был заведенный им порядок, его помощники готовили больных к операции, он оперировал, реаниматологи выхаживали, лечащие врачи долечивали. Поэтому организационные и личностные детали его мало интересовали.

А на этот раз все было по-другому. Обычно Каракулов после завершения операции быстро отходил от стола, сухо бросив хирургической бригаде традиционное «спасибо!» На этот раз почему-то он медлил и явно находился в смятении, на его лице отражалась не только жалость, но и замешательство. Вся бригада застыла в ожидании, теряясь в догадках – что бы это значило, чего ждать от него в следующий миг?

– Видимо стареет наш Бакирович, – подумалось Асе, многолетней операционной сестре профессора, – становится впечатлительным и сердобольным. Наверняка Юлий Цезарь находился в таком же состоянии и ожидании, когда он стоял у моста через Рубикон – стоит ли его армии переходить реку или отступить? Она еще находилась под впечатлением от прочитанной книги «Жизнь двенадцати Цезарей». Никогда не думала, что Юлий Цезарь, которого она считала образцом решительности, на грани сумасбродства и отчаяния иногда также проявлял нерешительность.

Профессор, стоя у операционного стола, оставался в раздумье. Скрестив руки на груди, он вот уже десяток минут молчал. Во всей его позе чувствовалось внутренняя напряженность и смятение. Сотрудники знали, что это у него предвестник какого-либо неординарного решения, внезапного порыва. Бригада не ошиблась. Внезапно, как будто бы он возвратился из небытия: