Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– И как часто ты бываешь в моем доме? – спросил он, возвращаясь в кресло.

– А что мне здесь делать? Ты не беседуешь здесь со своими осведомителями, не принимаешь гостей из Особого легиона, а твои бумаги мне малоинтересны. Я и сегодня зашел только для того, чтобы посмотреть тебе в глаза. После того как узнал о сегодняшних переговорах во дворце Стоящего Свыше.

– И что ты увидел в моих глазах?

– Ты дипломат, что я мог в них увидеть? Но, знаешь, мне доставляет удовольствие пугать чудотворов. Это даже приятней, чем их убивать. Вкус страха бывает очень разным. Если человек мечется, потеряв голову, вкус его страха подобен едкой горечи, он раздражает змею, приводит ее в ярость. И оно понятно: кому охота ползать с отдавленным хвостом? А вкус твоего страха был неимоверно приятен, он завораживал, но не успокаивал. И если можно говорить, что змея в такие минуты наслаждается властью, то это одно из самых рискованных ее наслаждений. Она его смакует. Вот вкус страха Огненного Сокола похож на прикосновение к раскаленной игле языком – от него лучше бежать. Есть люди, которые в минуту опасности начинают быстро и хладнокровно соображать. Они обычно любят опасности.

– Ты заглянул и к Огненному Соколу? – улыбнулся Крапа.

– Зачем? Он же не чудотвор. Интересный тип, не лишенный принципов, не чуждый благородства, в отличие от чудотворов. И при этом не знающий сострадания. Меня удивляет, как его быстрый и совершенный ум легко договаривается с совестью. Ведь он искренне верит, что служит Добру. Когда он был юн, я пробовал с ним говорить об устройстве двух миров. Возможно, он мне и поверил, но это не отвратило его от карьеры в гвардии. Ему нужно кому-то служить, он не способен к рефлексии.

– А Государь? Его мировоззрение поменялось, когда ты поговорил с ним об устройстве двух миров?

– Государь – моя самая большая удача. И, возможно, самая большая ошибка. Знаешь, он совсем не боится змей. Я был его сказкой и его сказочником. Он вырос с мыслью о том, что чудотворы – это злые духи, отнимающие у людей сердца. Я знал, что в решительный миг он выступит против Храма в открытую. Он похож на Вереско Хстовского даже внешне, и я подозреваю, что в нем течет кровь Белой Совы, а не Белого Оленя.

– Я видел портрет Вереско Хстовского и не нахожу сходства… – в замешательстве пробормотал Красен. Вообще-то Вереско Хстовский на этом портрете имел весьма отталкивающий вид.

– Сохранился только один его портрет, где ему далеко за пятьдесят, уже со шрамом. Ранение в лицо очень исказило его черты, отсюда кривой рот и разные глаза. К тому времени он заматерел, расплылся и стал совсем не похож на красивого тонкокостного мальчика, каким был в юности.

– Ты так хорошо изучил биографию Вереско? В замке остались какие-то архивы с рисунками?

– Я хорошо его знал. Лет с семнадцати примерно.

– Насколько мне известно, Вереско Хстовский родился примерно в девяносто пятом году до начала эры Света… – сказал Крапа, холодея.

– В девяносто шестом.

Он лжет… Он нарочно лжет, чтобы придать собственной персоне значительности. С семнадцати лет? Крапа прикинул в уме – с семьдесят девятого года? Незадолго до гибели Айды Очена. Убитого змеем… А змея он только что видел в межмирье.

Дверь распахнулась от ловкого пинка ногой – кофе принесла домоправительница. Крапа сам стал именовать служанку домоправительницей, уж больно горда была и основательна. Высокая, тощая, она смотрела на Крапу чуть ли не свысока, хотя знала свое место и выражала мнение лишь позой и плотно сжатыми губами. Больше прислуги Крапа не держал.

Домоправительница поставила серебряный поднос на столик перед камином, зажгла свечи на каминной полке и сунула лучинку под давно подготовленные дрова.

– Спасибо, – кивнул ей Крапа.

Она, как всегда, окинула его холодным взглядом и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. В ее спальне над кроватью простиралась длань Предвечного, а в углу стоял лик Чудотвора-Спасителя, и домоправительница не ложилась спать, не простояв перед ним на коленях положенной четверти часа, – Крапа чувствовал льющуюся сквозь стены энергию ее любви. Искренней любви. Потому что неискренняя любовь силы не имела.

Гость первым пересел поближе к огню и кофе. А Крапа подумал, что если он не солгал (вдруг), то мог бы существенно дополнить и Энциклопедию Исподнего мира, и архивы Тайничной башни. Крапа по крупицам собирал историю Млчаны, и в особенности историю Цитадели, библиотека которой сгорела во время эпидемии, не оставив никаких летописных свидетельств.

– Какая милая светская беседа у нас с тобой получается, – сказал гость, отхлебывая кофе. – Я слышал, чудотворы дали добро на убийство Государя?

– Твои осведомители неправильно поняли мои слова. Я сказал лишь, что чудотворы не смогут предотвратить это убийство.

– До чего же ты хитрый жук, Крапа Красен. Ты, наверное, знаешь: я люблю убивать чудотворов. Из всех чудотворов мне не хотелось бы убить только двоих: тебя и Инду Хладана.

– Вот как? Почему именно Инду Хладана? – Крапа не спросил о себе, потому что из всех чудотворов именно Хладан заслуживал смерти – с точки зрения интересов Исподнего мира.

– Я не знаю. Он мне интересен. И… я чувствую в нем что-то такое. Кстати, передай ему вот что: змей не может повредить свод при всем желании. Свод – поле, проницаемое для живого.

– Да? И Откровение Танграуса не сбудется? – осклабился Крапа.

– Сбудется, конечно. Но непрочный щит взрежут отнюдь не крылья нетопыря. Инда знает, что́ может привести к ослаблению поля настолько, что в Обитаемый мир хлынет лава.

И внезапно Крапа подумал, что этот человек (или не человек?) не должен умереть. Это была бы слишком большая потеря для обоих миров.

– Обязательно передам. Но, думаю, ты до этого не доживешь.

– Вот как? – усмехнулся гость. – Не сомневаюсь, что чудотворы поставили своей целью меня уничтожить. Не мытьем, так катаньем.

– Да, и если чудотворы ставят перед собой какую-то цель, они не останавливаются, пока ее не достигнут. Мы уничтожим тебя, даже если для этого придется утопить в крови всю Млчану. А уж замок Чернокнижника и подавно.

– Ах вот как? – Гость довольно улыбнулся. – Ты предлагаешь мне сдаться добровольно? Или я, или сотни тысяч невинных жертв? Я правильно тебя понял? Чудотворы мастера заключать сделки. А знают ли чудотворы, что тот, кто убьет змея, сам станет змеем? Что на мое место тут же встанет преемник?

– Кто? Меткий стрелок, который застрелит тебя из лука, едва завидит на стене замка?

Огненный Сокол уже предложил лучника, у него в бригаде, разумеется, был стрелок. И разумеется, один из лучших в Млчане, – наверняка именно он должен был стрелять и в Государя. Крапа, конечно, понимал, что прикидываться дурачком, выбалтывающим противнику свои намерения, долго не получится. Но пусть гость думает, что Крапа хочет его напугать.

– А почему нет? Или меткий стрелок не порождение этого мира? Вся разница только в том, что я держу в узде ту силу, которая стоит за моей спиной, а у моего преемника не будет времени этому научиться. Но хода истории это не изменит. Потому что Откровение Танграуса – неотвратимое будущее вашего мира.

Прата Сребрян… Если передать Инде Хладану эти слова, он сразу же подумает о том, что змея должен убить тот, кто порожден не этим миром. А передать ему эти слова придется. Во-первых, это может его отрезвить и толкнуть на поиск других, менее радикальных решений. А во-вторых… Если этому человеку суждено умереть, то пусть свод лучше стоит на месте.

– Тогда это сделает чудотвор.

– Я не знаю ни одного чудотвора, который умеет стрелять из лука, – усмехнулся гость.

Крапа задумался, прежде чем сказать следующую фразу. И дело не в том, что он побоялся выдать себя и свои намерения, – ведь даже в пылу спора (а этот спор пылким вовсе не был) дипломат должен думать над каждым своим словом. Он понял, что с головой выдаст Прату Сребряна. И вместо того чтобы сказать «А я такого чудотвора знаю», он произнес обтекаемое:

286
{"b":"913524","o":1}