Неизвестно, почему витражи решили поменять именно на Иванов день. Возможно, конец июня лучше всего подходил из-за долготы дня; а может, стекольщик (его наверняка вызвали из соседнего городка, ибо в тогдашнем Стратфорде витражные окна — большая редкость) просто был в это время свободен. Однако кто-то увидел в этом и злой умысел. В католические времена народ широко праздновал Иванов день — повсюду жгли костры, и «юноши и девушки танцевали весь день напролет с цветами в руках». Реформаторам, однако, католические обряды, которые Шекспир в «Двенадцатой ночи» игриво называет «летним беспамятством» (III, 4, перевод мой. — Е. Л.), казались худшим проявлением язычества, и они изо всех сил старались испортить веселье. Джон Стоу с грустью писал о том, что к середине XVI века традиция праздничных гуляний на Иванов день совсем исчезла. В юности Шекспир, возможно, и расспрашивал старших, но во времена его взросления об этих обрядах уже мало кто помнил (некоторые из них он все же запечатлел в «Сне в летнюю ночь»).
Много лет спустя, чтобы выразить горечь утраты, Шекспир сравнит сухие сучья деревьев с хорами разрушенного готического собора или алтаря — возможно, этот образ навеян детскими воспоминаниями о «хорах, где умолк весенний свист» (сонет 73, перевод С. Маршака). Витражное стекло алтаря оставалось для католиков последним напоминанием о прошлом. За несколько месяцев до рождения Шекспира часовня была отреставрирована изнутри. Тогда городские власти Стратфорда — отец Шекспира в их числе — велели забелить все фрески алтаря. Однако лишь самые ревностные работники неистово вычищали со стен католические фрески. В целом, рабочих просили сильно не усердствовать и лишь забелить стены, не повредив фрески, особенно алтарные. В начале 1550-х Мария Тюдор, вернув страну в русло католицизма, упразднила церковные реформы Эдуарда VI. Елизавета, хотя и ввела новые законы, прекрасно понимала, как легко они получат обратный ход, особенно если на престол взойдет сын Марии Стюарт. Куда как безопаснее и дешевле просто забелить стены на тот случай, если однажды краску понадобится смыть. Последовали и другие изменения. Церковные хоры снесли, установив в центре чашу для причастия. Только в октябре 1571 года было наконец решено избавиться от католических ряс, а также от риз из белого Дамаска, пылившихся без дела больше десяти лет, — вероятно, их потом использовали в спальнях (как покрывало для кровати) или же как реквизит для гастрольных спектаклей.
Не желая следовать примеру Эдуарда VI, ярого иконоборца, Елизавета заявила, что витражные стекла не разделят судьбу забеленных фресок и никто «не вправе разбить или деформировать витражные стекла без официального на то разрешения». Но после Северного восстания католиков и смены в Стратфорде викария (1569) власти города стали прислушиваться к реформаторам, и через шесть лет судьба витражей алтаря, ярко выделявшихся на фоне пустых стен, была решена.
Когда от католических фресок не осталось и следа, восторжествовала наконец сила слова. Библия, «Книга мучеников» Джона Фокса, «Книга проповедей» и «Книга общих молитв» — все это повлияло, хотя и в разной степени, на творчество Шекспира. В Стратфорде-на-Эйвоне и в Англии в целом церковные реформы воспринимались двояко. Во-первых, их масштаб все еще был неясен, и сведения, поступавшие от властей, только путали людей — королева старалась примирить пуритан, требовавших радикальных перемен, с католиками, мечтавшими о возобновлении старых традиций, — и во что бы то ни стало избежать их открытого противостояния. Во-вторых, любой взрослый человек в Стратфорде был воспитан в католической вере либо успел пожить при католиках. Многие из тех, кому пришлось оставить прежнюю веру, сделали это скрепя сердце. Даже если родители Шекспира, Джон и Мэри, католики по вероисповеданию, как и многие елизаветинцы, смирились с последними церковными реформами (мнения исследователей на этот счет разделились), наверняка они показали своему любознательному старшему сыну выбеленную стену в Часовне Гильдии, на которой раньше был изображен день Страшного суда — души заблудших, горящие в геенне огненной, — а также Дева Мария. Утверждение, что Шекспиры втайне оставались католиками или, наоборот, разделяли идеи протестантов, лишено смысла — мало кто в те времена придерживался крайних взглядов, и потому нельзя сказать точно, во что действительно верили елизаветинцы и их королева. Выбеленные стены часовни, сквозь краску которых нет-нет да и проглядывали фрески, — пожалуй, лучше всего расскажут о взглядах Шекспира на религию.
Из всех фресок в часовне Стратфорда юный Уилл Шекспир, вероятно, больше всего мечтал бы увидеть изображение святого Георгия, пронзающего копьем шею дракона (его копье, особенно навершие, чем-то напоминает копье на шекспировском гербе). Шекспир, родившийся 23 апреля, в день святого Георгия, питал особую симпатию к этому святому. Георгия, святого покровителя Англии, в Стратфорде почитали особенно. В Церкви Святой Троицы алтарь был освящен в его честь, а среди фресок имелось изображение святого Георгия. Среди многочисленных празднеств Стратфорда одно из самых известных — шествие в честь святого Георгия в Чистый четверг. Эта традиция прервалась в 1547-м, но при Марии Тюдор ее возобновили. В Стратфорде сохранились документы, согласно которым для праздника были заказаны костюмы, дракон, порох, упряжь святого Георгия и два десятка колокольчиков. Вероятнее всего, шествие возглавлял актер в костюме святого Георгия, скачущий во весь опор по улицам Стратфорда; при виде дракона, изрыгающего дым, дети бросались врассыпную; шествие замыкал клаун, звенящий бубенцами. Как же теперь не хватало жителям Стратфорда любимого праздника! В Нориче настолько хотели сохранить эту традицию, что нашли выход из положения — изгнав святого Георгия, власти тем не менее разрешили шествие с драконом, которое так и проводилось вплоть до смерти Елизаветы.
В 1570-е никто толком не знал, будет ли День святого Георгия наряду с другими праздниками выделен в календаре. Когда в 1536-м Генрих VIII значительно изменил устоявшийся католический календарь, проредив его, День святого Георгия чудом уцелел, и с тех пор его праздновали, «как и в незапамятные времена». При Эдуарде VI празднику повезло значительно меньше, ибо король, как говорят, очень не любил этого святого. Когда Эдуард сократил количество официальных праздников (то есть тех дней, что считались нерабочими) до 27 (не считая воскресений), только кавалеры Ордена Подвязки получили право отмечать День святого Георгия как праздник их ордена. В «Книге общих молитв», вышедшей в 1552-м во время правления Эдуарда, сказано, что День святого Георгия больше не будут выделять в календаре. Но через семь лет, когда «Книгу общих молитв» переиздали, уже при Елизавете, День святого Георгия — ко всеобщей радости и облегчению — восстановили в правах и через год снова включили в список государственных праздников. Но елизаветинцы радовались недолго — вскоре вышло новое указание, согласно которому отмечаться будут только те праздники, что обозначены в календаре 1552 года (Дня святого Георгия в нем не было). Поэтому юного Шекспира, наверное, простили бы, если утром 23 апреля он спросил бы: «Разве нынче праздник?»
Для школьника той эпохи вопрос вполне уместный: нужно понять, как одеваться. В 1571 году Парламент постановил: на государственные праздники каждый мужчина, достигший шестилетнего возраста (за исключением дворян), должен носить «шерстяную шапку» (plain statute-caps, так Шекспир называет эту деталь одежды в «Бесплодных усилиях любви»; V, 2; перевод М. Кузмина). Вязаные шерстяные шапочки надевали по праздникам — считалось, что, купив шапочку, елизаветинцы к тому же помогают торговцам шерстью, дела которых шли из рук вон плохо. Этот закон отменили лишь в 1591-м, когда Уильяму было уже хорошо за двадцать. С раннего возраста Шекспир понял, сколь неустойчив в Англии календарь, — все меняется в зависимости от церковных, политических или экономических веяний.
В 18 лет Шекспир уже твердо знал, что «связь времен» окончательно распалась: к концу XVI века Юлианский календарь отставал от лунного цикла на целых десять дней. Наступило время перемен. В 1577 году папа Григорий XIII предложил пропустить 10 дней, и в 1582-м католическая Европа послушалась его: так после 4 октября сразу наступило 15-е. Елизавета была готова к переменам, но епископы высказались против, не желая следовать указам папы ни в этом вопросе, ни в каком-либо ином. Другие протестантские страны также враждебно отнеслись к этой идее, и в результате в календарях возникли различия. К 1599-му протестанты и католики отмечали Пасху с разницей в целый месяц.
