– В том-то и дело. Само по себе научная гипотеза – это научно обоснованное предположение о неизвестной связи между понятиями и/ или концепциями. Речь идет о достаточно высоком научном достижении и признании. Впрочем, давайте перейдем к предмету нашей беседы, – предложил Каракулов.

– Хорошо. Так вот, я внимательно ознакомился с сущностью вашей и научной идеи, и научной гипотезы. Если позволите, давайте начнем с сути вашей научной идеи, изложенной в вашей книге «Система». Значить, согласно вашей научной идеи, научно-мировоззренческая культура многоаспектна, но можно выделить три основных компонента?

– Да. Речь идет о популяризации, концептуализации и философизации знаний.

– Если уровень научно-мировоззренческой культуры зависит от соотношения трех компонентов, то значит, возможно, изменение ее?

– Да. Формировать и изменять состояние можно и нужно, – отчеканил Каракулов и добавил: – Я уверен, что существует определенная закономерность формирования и изменения состояния научно-мировоззренческой культуры каждого индивида.

– А с какой целью? Неужто, просто из обычного человека сделать вундеркинда?

– Фарид Сеидович, прошу не утрировать, – сказал профессор, – все в мире зависит от того, как мы воспринимаем мир, себя, людей. То есть от уровня нашей научно-мировоззренческой культуры. Люди бывают разными по уровню знания, воспитания, культуре. Неодинаковы и их мировоззренческие взгляды, суждения, так как они сформированы в разных условиях, под влиянием разных факторов. Вот эта разность и преподносит недопонимание или откровенное неприятие между собой.

– То есть люди стоят на разной шкале умственного развития и от того и не понимают друг друга?

– Отчасти, – уклончиво ответил профессор и продолжил: – Так вот, если человек невысокого умственного развития самым серьезным образом возьмется за ум, будет формировать у себя свой мозговой потенциал, соответствующий требованиями научного мировоззрения, потребуются многие годы для такого самосовершенствования.

Постепенно мне становилось понятным то, что Каракулов уже работал над выдвижением новой научной теории. Причем, не просто новую, а оригинальную, означающую новый поворот в научно-образовательной стратегии. Как и всякий разумный ученый, он должен был бы вначале сообщить и обсудить эти вещи среди коллег в научной среде. Нет, он этого не собирался делать. Он уже искал доказательство новым научным принципам. А то, что в лаборатории, как мне сказали, все завертелось и закрутилось, лишь подтверждали мою догадку, что найден путь, по которому следует идти.

Как-то странно и необычно все это выглядело. Сначала медленная многомесячная раскачка, а потом вот такой бешеный темп экспериментов. По-моему, это имеет лишь одно объяснение. Процесс реализации научной идеи и научного обоснования гипотезы было уже созревшим к моменту доклада работы в Академии наук. Да, в проницательности Каракулову не занимать, – подумал тогда я. Вообще, коснувшись темы научного открытия, научных исследований, я понял одно – технология научного творчества всегда была, есть и останется большой загадкой. Десятки «почему» приходит в голову, когда приходится вникать в творческую линию того или иного ученого, того или иного научного достижения либо открытия. Вот и здесь. Двадцать с лишним лет Каракулов практиковался и занимался научной деятельностью в области клинической и экспериментальной хирургии, десять с лишним лет занимался клинической физиологией, а последние десять-пятнадцать лет засел за философию. Причем, проявив себя в двух направлениях. Во-первых, в философии предостережения последствий внедрения новых и сверхновых технологий. Во-вторых, в философии формирования и развития научно-мировоззренческой культуры человека.

Меня, как журналиста заинтересовал сугубо человеческий вопрос: а каковы будут треволнения членов Академии наук на счет возможной заявки профессора Каракулова на научное открытие? Разумеется, они никого не удивят: новое всегда встречает противодействие. Члены Академии не любят, когда их заставляют поменять свои взгляды на те или иные вещи. Не каждый член Академии является прогрессистом, не каждый из них может подавить в себе уязвленное самолюбие, ложную гордыню. В этом смысле, мне стало понятным то прохладное отношение к докладу Каракулова.

Задетых научной идеей и научной гипотезой было сравнительно немного, но они были. Как-то вне Академии наук разговорился с одним из профессоров. История науки знает, как правило, чем важнее научные идеи или научные гипотезы, тем более заинтересованных и задетых людей, а значит и врагов, – сказал он и продолжил: – Нужно сказать, что члены Академии наук всегда отличаются особенным тщеславием, самолюбием и другими нравственными недостатками. Эти страсти играли немалую роль в их академической карьере. Отношения академиков или членов-корреспондентов к своим непрославленным еще собратьям – профессорам и докторам наук нередко ошибочны, несправедливы, а иногда и безжалостны. В своих суждениях они об этих собратьях зачастую ошибаются, то это отчасти потому, что они все же остаются людьми со всеми нравственными недостатками: завистью, ревностью, эгоизмами всякого рода. Вот почему хорошо читать жизнеописания избранных, то бишь членов Академии, приятно посмотреть на них, отлитых из бронзы или высеченных из мрамора, но чревато иметь с ними дело, когда они враждебно настроены на тебя. Они скептичны, ироничны, желчны, подозрительны, а порою даже деспотичны.

В целом, такое откровение походило на правду. Мне как-то говорил еще более откровенные мнения. В частности, один из молодых ученых сказал: – Знаете, есть такие очень влиятельные академики, которых можно представить в образе льва. Они, если хотят, переломают любому хребет одним махом. То есть, образно говоря, могут сломать научную судьбу или карьеру любому ученому, которые оказались им не по нраву. Знает ли о таких вещах Каракулов? Или ему пока везло в том, что не попался под руку таких академиков? Где-то в глубине души у меня появилась боязнь и тревога за него.

Мне непременно хотелось узнать мотивы обращения Каракулова к научно-образовательной стратегии.

– Кубат Бакирович. Вы замахнулись на нечто очень серьезное. Получается, что необходимо выстроить новую научно-образовательную стратегию?

– Да. Вы правы. Научно-образовательную стратегию следует обновить, и связано это с тем, что появилась новая научная парадигма – постнеклассическая наука со своей стратегией, принципами и со своей идеологией.

– А как понять вашу, ну скажем, научную стратегию: несколько сеансов и человек набрал пороговый знаниевый багаж. Так?

– По сути, да. Набрать то он может, а нас интересовал другой вопрос: – Каким образом, все знания по той или иной тематике – бытовой, научной, общественной, совместить, осмыслить? Причем, выразить эту работу осмысленным резюме, служащим ориентиром в его деятельности – жизненной, производственной, научной.

– А причем тут, изобретенный вами «нейрокомпьютерный конвергент»?

– Вся проблема в том, что если предоставить завершающий процесс самому человеку, то этот процесс затянется.

– То есть процесс будет слишком медленным и неоднозначным?

– Точно. Вот вы сами, как понимаете слова «стать умнее и мудрее»?

– Ну, это, прежде всего, объем знаний. Хотя, бывает и так: человек не имеет никакого образования, но умен и мудр.

– Итак, знания. Причем, качественное. А что означает качество знаний? Прежде всего, осмысленное, интерпретированное, обобщенное на уровне философских резюме. Вот, что означает высокое качество знаний, – подчеркнул профессор.

– Скажем так. Не каждому суждено стать философом. Есть люди, которые слывут высокообразованными, но они просто не умны по жизни.

– Да. Такая картина не редкость. Представьте себе, что знания, накопленные в мире можно за определенный большой промежуток времени можно «вложить» в головы людей. Что тогда произойдет? – вопрошал Каракулов.

– Человек просто сойдет с ума. Так?