Вцепившись Веронике в плечо, Онорина лепетала:

– Говорю вам… Остров проклят… Однажды Магеннок мне так и сказал: «Сарек – это одни из ворот ада, которые сейчас заперты. Но когда они откроются, беды налетят на остров, словно буря».

Вняв уговорам Вероники, бретонка наконец немного успокоилась и уже более ровным, хотя и поминутно затихающим голосом продолжила:

– Он любил наш остров, впрочем, как и все мы. Говорил о нем какие-то непонятные вещи: «Ворота эти – в обе стороны, Онорина, они открываются и в рай». Да, жить на острове было неплохо. Мы его любили. Магеннок заставлял остров дарить ему цветы. Громадные цветы, раза в три выше обычных и гораздо красивее.

Медленно тянулись минуты. Комната помещалась в самом конце крыла, окна которого выходили на обе стороны острова, прямо на возвышавшиеся над морем скалы.

Вероника сидела, устремив взор на белые валы, гонимые усилившимся ветром. Солнце вставало в таком густом тумане, что побережья Бретани не было видно. Но на востоке, за полосой пены, продырявленной черными остриями скал, тянулась пустынная равнина океана.

Погружаясь в сон, бретонка бормотала:

– Говорят, будто ворота – это камень и будто попал он сюда издалека, из чужих краев… Божий Камень… А еще говорят, будто он драгоценный, сделан пополам из золота и серебра. Божий Камень. Камень, дарующий смерть или жизнь. Магеннок его видел… Он отворил ворота и сунул в них руку… И его рука… его рука опалилась.

Вероника чувствовала себя подавленной. Ум ее мало-помалу пропитывал страх – так вода неспешно пропитывает землю. Ужасы, испуганной свидетельницей которых она была уже несколько дней, казалось, предваряли собой события еще более грозные, и Вероника ждала их, словно приближающийся ураган, способный смести все на своем пути.

Да, она ждала этих событий. Она была уверена, что они не преминут произойти, что их обязательно вызовет могущественная роковая сила, которая наступала на нее с неумолимой решимостью.

– Вы видите лодки? – осведомилась Онорина.

– Отсюда их не увидеть, – возразила Вероника.

– Почему же? Они пойдут именно этим путем, потому что тяжело нагружены, а у мыса есть более удобный проход.

И действительно, через несколько секунд Вероника заметила нос первой лодки, который показался из-за мыса.

Суденышко было очень широким и низко сидело в воде; на загромождавших его ящиках и тюках расположились женщины и дети. Четверо мужчин изо всех сил налегали на весла.

– Это лодка Коррежу, – заметила Онорина, которая, полуодетая, выбралась из постели. – А вот и другая, смотрите!

Из проливчика между скалами выплыла вторая, тоже тяжело нагруженная лодка. Там гребли трое мужчин и женщина.

Обе лодки находились слишком далеко, метрах в семистах-восьмистах, чтобы можно было различить лица людей. Ни малейшего звука не доносилось с этих неповоротливых, груженных нищетою суденышек, которые убегали от смерти.

– Боже мой! Боже мой! – вздохнула Онорина. – Только бы им выбраться из ада!

– Чего вы боитесь, Онорина? Им же ничто не угрожает.

– Угрожает, пока они не покинули остров.

– Но ведь они же не на острове.

– Все, что вокруг острова, еще остров. Именно там их и подстерегают гробы.

– Но ведь море довольно тихое.

– Не в море дело. Враг – не море.

– Тогда что же?

– Ах, я не знаю, не знаю.

Лодки двигались в сторону северной оконечности острова. Перед ними были два прохода, которые бретонка называла именами двух скал – Скала Дьявола и Клык Сарека.

Почти тут же они поняли, что Коррежу выбрал проход мимо Скалы Дьявола.

– Пройдут, – прошептала бретонка. – Еще чуть-чуть. Каких-то сто метров, и они спасены.

Казалось, женщина вот-вот засмеется.

– И тогда все козни дьявола пойдут прахом, госпожа Вероника. Я уверена, что мы с вами спасемся… да и остальные тоже.

Вероника молчала. Подавленность ее усилилась, но женщина относила ее лишь на счет смутных предчувствий, бороться с которыми бесполезно. Она мысленно наметила линию, за которой опасности уже не было, но Коррежу эту линию еще не пересек.

Онорину трясло как в лихорадке. Она не переставая бормотала:

– Мне страшно… Страшно…

– Да полно вам, – выпрямляясь, откликнулась Вероника. – Это же нелепо. Откуда может грозить беда?

– Ах! – воскликнула вдруг бретонка. – Что там? Что это может значить?

– Где? О чем вы?

Женщины прильнули к окну, глядя во все глаза. Рядом с Клыком Сарека они заметили какое-то движение. Через секунду они узнали моторку, на которой плыли накануне и которая, по словам Коррежу, исчезла.

– Франсуа! Франсуа! – ошеломленно вскричала Онорина. – Франсуа и господин Стефан!

Вероника разглядела мальчика. Он стоял на носу и делал какие-то знаки людям, сидевшим в обеих лодках. Мужчины в них отвечали ему взмахами весел, женщины отчаянно жестикулировали. Несмотря на возражения Вероники, Онорина распахнула створки окна, и сквозь треск мотора они услышали голоса, однако слов разобрать не могли.

– Что все это значит? – повторила бретонка. – Франсуа и господин Стефан… Почему они не вышли на берег?

– Быть может, боятся, что их заметят и захотят у них что-то выведать? – предположила Вероника.

– Да нет, их тут все знают, особенно Франсуа, который часто ездил вместе со мной. К тому же у меня в лодке есть документы. Нет, они нарочно ждали там, за скалой.

– Но если они прятались, то почему же показались теперь?

– Вот-вот, этого-то я и не понимаю. Странно… Интересно, что подумали Коррежу и остальные?

Обе лодки, шедшие в кильватер, почти остановились. Их пассажиры повернулись к моторке, которая, быстро к ним приближаясь, замедлила ход, поравнявшись со второй из лодок, но продолжила плыть параллельно обоим суденышкам, метрах в пятнадцати-двадцати от них.

– Не понимаю… Не понимаю… – бормотала бретонка.

Двигатель на моторке замолчал, и она лишь по инерции медленно плыла вперед.

Внезапно женщины увидели, как Франсуа резко наклонился, потом выпрямился и замахнулся правой рукой, словно собираясь что-то бросить.

Его движения повторил и Стефан Мару.

Далее страшные события стали разворачиваться стремительно.

– Боже! – воскликнула Вероника.

Она на секунду отвела было взгляд, но сразу же стала вновь с ужасом наблюдать за кошмарной сценой.

Франсуа и Стефан Мару одновременно бросили что-то в лодки с людьми – один с носа моторки, другой – с кормы.

И сразу же в лодках полыхнуло пламя… повалил густой дым.

До женщин долетели звуки взрывов. Несколько секунд они из-за дыма не могли разобрать, что происходит. Затем налетел ветер, дым рассеялся, и Вероника с бретонкой увидели, что лодки быстро погружаются в воду, а люди прыгают за борт.

Сцена – адская сцена! – длилась недолго. Какая-то женщина неподвижно стояла в тонущей лодке с ребенком на руках, вокруг нее лежали тела оглушенных взрывом; двое мужчин, обезумев, дрались. Через несколько мгновений все они вместе с лодками скрылись в пучине.

Онемев от ужаса, Онорина и Вероника молчали. Происшедшее превзошло самые страшные их опасения.

Наконец Онорина, поднеся руку ко лбу, глухо проговорила с выражением, запомнившимся Веронике надолго:

– Голова раскалывается… Ах, несчастные жители Сарека! Я с ними дружила… с детства… а теперь больше их не увижу. Море никогда не отдает Сареку мертвецов. Оно их бережет… У него и гробы для них готовы… тысячи гробов… Ах, голова моя раскалывается… Я схожу с ума… так же… как Франсуа… мой бедный Франсуа!

Вероника не отвечала. Лицо ее было мертвенно-бледным. Скрюченными пальцами она вцепилась в подоконник и смотрела вниз, как смотрят в бездну, собираясь в нее броситься. Что теперь сделает ее сын? Может, кинется спасать людей, чьи отчаянные хрипы он слышит? Конечно, человек способен впасть в безумие, но при виде иных зрелищ приступы проходят.

Франсуа и Стефан, чьи красный и белый береты были хорошо различимы, стояли все так же – один на носу, другой на корме моторки, держа в руках… На столь далеком расстоянии женщинам было плохо видно, что именно держали они в руках. Что-то вроде длинных палок.