– Тысяча лет – срок немалый, – оценил масштаб молитвенных бдений Ёрмунганд. – Вам точно наскучит монотонный бубнеж уже через пару столетий. Предлагаю скрасить время как-нибудь еще. Например, игрой.

Арайя смерила гостя скептическим взглядом. Мол, знаем эти игры. Одна пара уже доигралась – три расы до сих пор последствия пожинают. Впрочем, Великий дракон не привык пасовать перед трудностями, а перед женскими взглядами тем более, и продолжил:

– И играть станем на интерес.

– Неожиданное предложение, – дернула уголком губ богиня, и с неба в землю ударила еще одна молния. На этот раз немного дальше от беседки. – Ваш интерес я знаю. А какова будет ваша ставка?

– Я, прекраснейшая. Я, – огорошил Ёрмунганд, добавив самую чувственную улыбку, на какую был способен. – Стану вашим консортом на сто лет.

Арайя с интересом воззрилась на собеседника. Пауза затягивалась. Великий дракон уже начал сомневаться в своем предложении, когда богиня наконец решилась:

– На тысячу.

Ближе к вечеру Маг провожал Великого дракона к выходу из Небесных чертогов. Ёрмунганд не раз бывал в гостях у Столикой, прекрасно мог найти выход самостоятельно и не без основания подозревал, что консорт просто желает убедиться в уходе нежеланного гостя. Смеркалось. На небосклоне робко проявлялись первые звезды. Мужчины не спеша подошли к золотым воротам и остановились.

– Прошу прощения за доставленные неудобства, – с вежливым поклоном извинился Ёрмунганд, хотя ничуть не раскаивался в содеянном.

В конце концов, выживание расы драконов превыше всего, и, если для этого надо будет обозлить парочку богинь, он готов пойти на это.

– Неудобства? – недоуменно изогнул породистую бровь Маг. – О каких неудобствах идет речь?

– Своим визитом я имел неосторожность вывести прекрасную Арайю из равновесия, – «покаянно» опустил глаза Великий дракон. – И к тому же выиграл у нее партию в шахматы. Боюсь, прекраснейшая может выместить дурное настроение на окружающих.

– Ах вот оно что, – неожиданно миролюбиво улыбнулся Маг. – Благодарю за беспокойство. На самом деле, ничего страшного не произошло. Заверяю вас.

– Вот как? Вы уверены? – переспросил Ёрмунганд, ощущая внутри первые признаки беспокойства.

– Разумеется, – с достоинством кивнул собеседник. – Я живу с Арайей не одну тысячу лет и хорошо изучил ее переменчивый характер. Она никогда не станет играть в игру, в которой у нее мало шансов выиграть. А если уж проигрывает, то либо рассчитывает отыграться в дальнейшем, либо таков был ее план.

Ёрмунганд пораженно застыл. «А действительно ли я выиграл?», – засомневался он.

Ночь мягким покрывалом опустилась на Хилский лес. На темный небосклон частыми блестками высыпали звезды, из-за облаков стыдливо выглянула ущербная луна, но двум одиноким путницам все равно было жутко. Да и кто не забоится идти на поклон ночью к лесной ведьме. Злые языки поговаривали, карга старая человеческим мясом не брезгует, изба у нее из костей сложена, а на плетне человеческие черепа развешаны, чьи глазницы светятся в темноте вместо фонарей. Правда это или нет, доподлинно не знал никто, но слухов ходило множество: один другого страшнее, некоторые, правда, совсем уж невероятные, но от того еще более зловещие.

– Барышня… барышня… – жалостливо заскулила закутанная в черный плащ женская фигура с фонарем, споткнулась и чуть не выронила ношу. – Куда ж мы ночью-то в лес, да в самую чащу-то? Пропадем. Как есть пропадем. Может, ну его, к лешему, гаданье это?

– Не каркай, Матрена. Накличешь еще, – откликнулась барышня, которая изо всех девичьих сил старалась храбриться, но голос все равно предательски дрожал.

– Так давайте домой вернемся, – не унималась Матрена, фонарь в ее руках мелко дрожал, пламя свечи плясало и все время норовило погаснуть. – Завтра днем придем. При солнышке-то и идти приятнее. А так, неровен час, заблудимся да зверям на прокорм угодим. Тогда нас батюшка ваш заругает.

– Если зверям на прокорм угодим, как же он нас заругает? – нервно сглотнула хозяйка. – Да и час заранее обговорен был. Сама же записку принесла.

В глубине души Матрена кляла себя последними словами за то, что не догадалась записку эту треклятую сжечь. Не пришлось бы в ночь тащиться куда ворон костей не заносил. К лесной ведьме просто так, без приглашения, дойти никому не удавалось. Все знали, что она в лесу, но на избушку никто случайно не набредал, даже грибники. Чтобы попасть к ней, нужно в старое дупло опустить подношение и записку с просьбой. Если оплата нравилась, ответ забирали там же через день. Если просили гадание, или еще какая надобность была в личной встрече, в ответной записке указывалось время, когда следует приходить. В случае же, когда требовалось зелье, получали склянку. Правда, ведьмовское снадобье не всегда действовало именно так, как желал заказчик. То ли мзда не устраивала старуху, то ли путала что-то на старости лет, то ли просто пакостила из-за зловредности натуры. Например, захочет жена мужа-гуляку дома посадить. Напишет записочку ведьме, чтобы не гулял да из избы ни ногой, честно, по инструкции, добавит зелье из дупла в суп благоверного. Супруг тут же несется в сортир, сидит там, стенает, действительно за порог глаз не кажет. Или парень ревнивый попросит, чтобы вокруг его зазнобы не увивались всякие, даст ведьма склянку, и вот уже девушка в таких прыщах, что собаки воют от ужаса. Но, несмотря на различные, зачастую совершенно неожиданные эффекты от снадобий, тропа к дуплу не зарастала. Да и ведьмины лекарства чаще всего оказывались гораздо действеннее и дешевле купленных в аптечной лавке.

– Барышня… барышня… – снова запричитала Матрена. – Ну, давайте вернемся. Ни зги же не видно. Видите, какой туман дальше? Кисель и тот пожиже будет. Чего вам стоит дома карты разложить. Чем не гадание? Я вам такую книжицу на базаре куплю, там все гадания подробно рассказаны. Раскладывайте себе карты хоть круглосуточно. Там, говорят, и по чаинкам будущее предсказать можно.

Впереди, среди темных стволов деревьев действительно угадывался плотный слой тумана, скрывающий и без того не сильно приметную в темноте тропу. Неожиданно хрустнула под ногами ветка. Путницы дружно подпрыгнули. Матрена выпустила из рук фонарь. От удара свеча в нем погасла.

– Какая же ты… неловкая, – дрожащими губами прошептала барышня, пылко вцепившись в руку служанки.

– Так ведь страшно-то как, – пролепетала та, безуспешно пытаясь нащупать оброненный светильник и отчаянно жалея, что выпила так много чая вечером.

В кромешной темноте под руку лезла всякая мерзость: прошлогодняя листва, трава, палки, что-то скользкое, извивающееся… Того и гляди опозоришься со страху. Налетевший ветер зашелестел листвой деревьев, глухо заскрипели ветки. Путницы испуганно замерли.

– Страшно? Так ты молитвы Триединому читай, – стараясь не стучать зубами от ужаса, предложила барышня. – Ты молитв много знаешь?

– Много, – судорожно сглотнула Матрена, отчаявшись разыскать треклятый фонарь. – Только не помню ни одной.

– И я, – растеряно покаялась спутница. – Давай молиться своими словами. Триединый нам поможет.

В глубине души Матрена восхитилась идеей своей барышни и даже возгордилась, что служит такой умной госпоже. Она выпрямилась, попыталась унять мелкую дрожь, вытерла грязные руки о юбку, надеясь, что пятна потом удастся отстирать, и кивнула.

– Конечно. Он же милостив. Но только мы идем к ведьме, ночью. Не следует ли молиться Столикой… – при последних словах вновь налетел ветер, словно выражая согласие со сказанным. – Вдруг Триединый сейчас спит?

– Разве он будет спать? Он же Бог, – возразила барышня, хотя никакой уверенности в круглосуточном бодрствовании божеств не испытывала. – Давай сделаем так. Ты молись Столикой. Я – Триединому. Кто-нибудь нас да услышит. Больше – не меньше.

Они крепко обнялись, истово зашептали просьбу божествам помочь в час сурового испытания и мужественно шагнули в туман. Матрена тут же споткнулась о кочку и полетела на землю, увлекая за собой взвизгнувшую от неожиданности госпожу. Служанка содрала кожу на руке, барышня пребольно приложилась щекой о какую-то палку. Обе помянули божеств нелестным словом, спохватились и замерли, опасаясь неминуемого возмездия. И оно не заставило себя ждать. Рядом, в тумане, раздалось отчетливое, хриплое дыхание зверя. Матрена обмерла от ужаса, опрометчиво выпитый чай настойчиво просился наружу любой ценой.