Это небеса, рай.

Если я никогда не вернусь на землю, я буду счастливым человеком.

Конец гребаной истории.

Руби вздыхает, когда я прижимаю ее к своей груди. Мы лежим на свежем сене, расстелив одеяло, чтобы она не поцарапалась. Я окидываю взглядом ее тело. Великолепное. Сияющее. Облако ее золотисто-розовых волос окутало нас. Внутренняя поверхность ее бедер влажная и липкая. На внешней стороне ее бедра отпечаталась пряжка моего ремня.

Она помечена.

Гордое рычание раздается в моей груди и вырывается наружу. Моя.

Она моя.

― Итак, сколько девушек ты поимел в конюшне? ― спрашивает она с мелодичными, дразнящими нотками в голосе.

― Ни одной, ― резко отвечаю я.

Когда-то это было влажной мечтой подростка Чарли, но единственная женщина, с которой я был в конюшне, ― это Руби.

И я не хочу никого другого.

Она улыбается и еще крепче прижимается к моей груди, словно не может вынести, что между нами есть хоть какое-то пространство. Черт, это чувство взаимно. Когда я смотрю на ее милый профиль, беспокойство сжимает мое горло, как удавка.

Я чертовски хорошо понимаю, что эта упрямая девчонка в моих объятиях сегодня подвергла себя опасности. И все ради того, чтобы помочь нам. Чтобы защитить ранчо. Черт, да половина Воскрешения теперь будет знать, кого остерегаться, благодаря ей.

Я все еще злюсь из-за этого. Этот парень все это время был прямо у меня под носом. Мне и в голову не пришло изучить женщину, которая выложила видео, я просто решил, что она злая, мстительная Карен. Но Руби, моя девочка, догадалась, что это не так.

Теперь фитиль подожжен. Это уже не война, а Армагеддон. Происходящее на ранчо становится все опаснее, и Руби оказывается в самом центре событий. Это наполняет меня такой беспомощностью, что я чувствую, будто тону.

С ней ничего не случится. Я скорее пройду через адское пламя, чем позволю кому-либо причинить ей боль.

― Чего ты боишься, Чарли? ― Мягкий голос Руби отвлекает меня от мрачных мыслей.

Я крепко обнимаю ее.

― Почему ты спрашиваешь?

Она зарывается пальцами в волосы на моей груди, и ясные голубые глаза скользят по мне.

― Из-за того, что ты такой сильный, ворчливый и серьезный, я не могу понять.

Я боюсь каждого дня, когда ты здесь, на ранчо.

― Я боюсь потерять людей, которых люблю. ― Я провожу рукой по ее шелковистым золотисто-розовым локонам. ― А ты?

― Не жить по-настоящему. ― Она зевает, ее голос сонный. ― Но мне кажется, что на ранчо я прожила тысячу жизней. ― Приподнявшись на локте, она смотрит на меня затуманенными глазами. ― Вот почему я пошла к Колтону. Ради тебя. Я обещала тебе помочь.

― Это было слишком рискованно, ― ворчу я.

Если бы Колтон причинил ей вред, в мире не нашлось бы столько денег на залог, чтобы вытащить меня из тюрьмы.

― Я не против рискнуть. ― Она лучезарно улыбается, и еще один зазубренный осколок моего сердца возвращается на место. ― Самый большой риск, на который я когда-либо шла, ― это провести лето здесь, с тобой.

Ее искренность поражает меня. Я сажусь рядом с ней и прижимаю руку к груди, чувствуя ее сердцебиение своей ладонью.

― Я никогда не встречал никого, похожего на тебя, ― говорю я ей. ― Ты так полна жизни и света. В твоей груди стучит настоящее сердце, Руби.

От моих слов ее глаза распахиваются.

― Тебе нравится биение моего сердца? ― спрашивает она с надеждой в голосе.

Взяв ее руку в свою, я подношу ее запястье к губам и целую то место, где бьется пульс. Он быстрый. Почти трепетный.

― Я люблю этот прекрасный ритм. Это лучшее, что я когда-либо слышал.

Я словно подарил ей луну с неба.

Слезы появляются в ее прекрасных голубых глазах.

― О, Чарли, ― говорит она, задыхаясь, и ее припухшие красные губы приоткрываются навстречу моим. Я чувствую это. Мою капитуляцию. И мне, блядь, все равно. Я теряюсь в ее сладком солнечном поцелуе. Потом ее руки обвиваются вокруг моей шеи, и я снова притягиваю ее к себе, накрывая одеялом.

Проходят минуты, мы лежим рядом, наши сердцебиения приходят в норму.

― Я могла бы умереть, ― яростно шепчет Руби, и в ее голосе звучит странное удовлетворение. ― Я могла бы умереть вот так.

― Эй. ― Нахмурившись, я наклоняюсь, чтобы посмотреть на нее. ― Не смей так говорить.

У меня чувство, будто меня сейчас выпотрошат.

То, как она это говорит…

Я не могу этого вынести.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, она вытягивает руки вверх и в стороны, обнажая грудь. Я бросаю взгляд на дверь, не желая, чтобы мои братья вошли и увидели лучшее зрелище во всем штате Монтана.

― Почему бы и нет? Это правда. ― Она прижимается ко мне, целуя мою шею и отвлекая от мрачных мыслей. ― Ты замечательный, Чарли.

Ее нежность, ее уязвимость заставляют меня стиснуть зубы. Я крепко обнимаю ее, прижимая ее голову к своему подбородку.

Боль в груди усиливается.

И я сдаюсь. Сдаюсь всему, что отрицал все это лето, и смотрю в лицо гребаным фактам.

Руби моя.

Это неизбежно.

И она значит все для меня.

Глава 33

Чарли

― Это яблоко идеальной формы, ― объявляет Руби, когда я, хлопнув входной дверью, вхожу в дом, вытирая пот со лба. Она сидит за кухонной стойкой, босая, в белом сарафане, перед ней открытый ноутбук.

Я сначала целую ее, а потом бросаю на столешницу пачку документов, захваченных из «Дерьмового ящика». Когда она с довольным стоном вгрызается в красное яблоко, я наливаю себе чашку кофе и усмехаюсь.

― Статус подсолнуха? ― говорю я, прислонившись спиной к шкафчику и наблюдая за ней. Мне нравится, что ее радуют самые незначительные вещи.

― О, совершенно точно, ― отвечает она, слизывая яблочный сок с запястья.

Мой взгляд останавливается на ее пухлых губах, и мой член оживает.

― Ты пытаешься меня завести?

Она смеется, покачивая босыми ногами.

― Я пытаюсь съесть яблоко, ковбой. ― Никогда в жизни мне так сильно не хотелось стать яблоком.

― Попробуй, ― приказывает она. Она протягивает мне яблоко с кокетливой улыбкой на лице. ― Попробуй, какое оно вкусное, Чарли.

Выгнув бровь, я сокращаю расстояние между нами.

― Лучше я попробую тебя, ― рычу я, проводя ладонями по ее гладким голым бедрам.

― Попробуй, ― снова приказывает она, серьезно глядя на меня.

Усмехнувшись, я подчиняюсь, заставляя свой член утихнуть, пока я откусываю яблоко. Сладкое. Хрустящее. Оно заставляет меня думать о Руби и мой член напрягается еще сильнее.

― Вкусно? ― спрашивает она, глядя на меня из-под длинных ресниц.

― Вкусно. ― Я наклоняю голову, притягивая ее ближе. ― Но так лучше.

И затем мои губы касаются ее губ. Грудь Руби прижимается к моей груди, а ее тонкие руки обвивают мою шею. Я вдыхаю, чувствуя себя ближе к небесам каждый раз, когда чувствую ее запах. В моей крови бурлит потребность, яростная и отчаянная, прокладывающая себе путь в моих венах.

Когда мы наконец отрываемся друг от друга, мы оба задыхаемся.

Лицо у нее ошеломленное, с губ срывается тихий сексуальный стон.

― Лучше, ― повторяет она, ее глаза подернуты дымкой желания.

Я прижимаюсь губами к ее лбу.

― Ты сегодня хорошо себя чувствуешь? ― спрашиваю я, осматривая ее красивое лицо. Она бледная, под глазами темные круги. Последние несколько ночей я просыпался и находил ее внизу, свернувшуюся калачиком на диване.

― Просто отлично, ― говорит она с тихим вздохом, но ее взгляд устремлен в окно. ― Как прошел день?

― Боролся с сорняками на северной стороне ранчо. Из-за них наш скот болеет. ― Я пододвигаю к себе стопку документов. ― Теперь бумажная работа.

― Тебе больше нравится сидеть за столом или работать на ранчо?

У меня вырывается смешок. В последнее время я начинаю к этому привыкать.

― Дорогая, я лучше буду таскать навоз каждый день, чем возиться с бумагами.