Я вообще много чего не знаю.

Например, что я делаю с Чарли.

Итог наших отношений очевиден. Прощание в конце лета. Последний поцелуй перед отъездом в Калифорнию. Неважно, хочу ли я большего. Неважно, что каждый день, который я провожу на ранчо, посвящен ему и только ему. Каждая мысль, каждый поцелуй ― это он.

Рай.

Последние две недели мы с Чарли использовали восход солнца как предлог для того, чтобы я оставалась. Мы ведем бесконечные разговоры до поздней ночи, а затем засыпаем рядом. Что касается восхода, то мы до сих пор его не видели.

Мы слишком заняты в постели.

Сексом, хорошим сексом.

Слишком хорошим сексом, на самом деле.

От потребности Чарли во мне мое сердце то замирает, то учащенно бьется.

Я никогда не чувствовала себя такой живой.

Проглотив таблетки и захватив пару садовых перчаток и телефон, я выхожу из коттеджа на крыльцо.

Из-за Чарли, изматывающего меня в постели, и работы я плохо заботилась о растениях. Я опускаюсь на колени рядом с огромным мешком грунта. Пришло время пересадить эти прекрасные цветы, которые принес мне Чарли. Они уже переросли свои горшки и нуждаются в обновлении.

Моя рука погружается в мягкую почву. Знакомое шелковистое ощущение успокаивает, как объятия Чарли. Я не могу не следить за солнцем на небе. Чем ниже оно опускается, тем сильнее бьется мое сердце в предвкушении встречи с ним.

Громкий звук моего телефона заставляет меня улыбнуться.

Я прислоняю его к горшку и принимаю звонок по FaceTime от Макса.

― Привет! ― радостно приветствую я.

Голубые глаза Макса прищуриваются.

― У тебя хорошее настроение.

― У меня всегда хорошее настроение, ― говорю я своему хмурому брату. ― Я сажаю цветы. Подсолнухи. ― Я машу телефоном в сторону ярких растений и переставляю его. ― Чарли принес их мне.

― Очень мило с его стороны. ― В голосе моего брата звучит подозрение.

― Так и есть. ― Я зачерпываю темную землю и выкладываю ее в горшок. ― Ранчо ― это нечто особенное, Макс. Здесь очень красиво. Если ты не видел неба Монтаны, значит, ты не жил.

― Лучше, чем в городе?

― О, да, ― соглашаюсь я. ― Лучше, чем в городе.

Намного лучше.

― Эта ферма. Где она находится?

Я фыркаю.

― Ранчо. Хорошая попытка.

Услышав гул мотора, я бросаю взгляд на дорогу. Чарли поднимается на холм в своем грузовике.

Мое сердцебиение учащается, когда я смотрю, как Чарли едет по территории ранчо. Пыльная ковбойская шляпа отбрасывает тень на его волевой подбородок, кончики темно-каштановых волос завиваются на затылке. Одна мускулистая рука свисает из окна его грузовика. Лицо задумчивое или хмурое, он всегда выглядит так, будто что-то ищет на своем ранчо. Что именно, я не знаю.

Мы оставили свои секреты нераскрытыми.

― Это он? ― Голос Макса потрескивает. ― Ты смотришь на него?

Я отвожу взгляд от Чарли.

И показываю Максу язык.

― Если хочешь знать, то да.

― И какой он?

― О, ― вздыхаю я. Как я могу точно описать живую мечту, которой является Чарли Монтгомери? ― Он молчаливый. Ковбой. У него голубые глаза и темная борода, и он заставляет меня делать то, чего я никогда раньше не делала. И он… ― Я осекаюсь, яростный румянец заливает мои щеки, когда я понимаю, что сболтнула лишнее.

Макс ухмыляется.

― Звучит как ковбой. ― Он прищуривается, его улыбка исчезает. ― Он твой босс, верно?

― Да, ― медленно говорю я, не понимая, к чему он клонит.

― Он знает?

― Что знает?

― Руби.

― Почему ты вмешиваешься в мою личную жизнь?

― Личную жизнь? Ты влюбилась? ― В голосе брата слышится укор.

Я вздрагиваю. Макс может быть за тысячу миль отсюда, но он всегда будет моим слишком заботливым старшим братом, который в третьем классе выбил все дерьмо из Кайла Хока за то, что тот назвал меня Франкенхартом²⁴. И меньше всего мне нужно, чтобы Макс думал, что я влюбилась.

Влюбилась.

Я откидываюсь на пятки, заправляя прядь волос за уши.

― Нет… это…

Мой взгляд снова находит Чарли, его грузовик исчезает за холмом. Я не знаю, что между нами. Мы стираем границы, и мне это нравится. Я люблю проводить с ним все свои дни, каждое мгновение. Потому что когда я лежу в его постели, его сильные руки обнимают меня, и он целует мое тело, я не чувствую себя такой одинокой.

Я чувствую себя свободной.

Если я думала, что у меня есть хоть какая-то сила воли, когда дело касается мужчины в джинсах, сапогах и ковбойской шляпе, то я сильно ошибалась.

Зачеркните это.

Этого мужчины.

Мы зашли слишком далеко или пока все под контролем?

― Значит, он не знает о твоей СВТ. ― Заявление, а не вопрос.

Я возвращаю свое внимание к Максу.

― Я никому не говорила, ― признаюсь я.

― Рубс. Тебе не кажется, что кто-то должен знать? ― В голосе Макса слышится разочарование. ― Ты одна на ранчо в глуши. Вдруг что-то случится?

Осколки стекла впиваются мне в живот. Слова Макса заставляют меня вспомнить ночь после танцев в баре.

Мы оторвались по полной.

Слишком увлеклись.

Прежде чем я потеряла сознание на глазах у Чарли, я почувствовала приближение этого, прилив адреналина от моего оргазма, а затем мое сердце не справилось. Это была плохая комбинация ― секс, танцы, алкоголь ― и она дала соответствующий эффект.

Я не могу снова так рисковать. Не могу допустить, чтобы Чарли начал задавать вопросы.

С той ночи все происходит медленно и размеренно.

― Ничего не случится, ― говорю я, откидывая с глаз локон волос. — Я все еще на связи с доктором Ли. Я принимаю лекарства. Я в порядке, Макс.

― А он? Этот Чарли, твой ковбой, чувствует ли он то же самое, что и ты?

Я снова откидываюсь на пятки, позволяя садовым перчаткам соскользнуть с моих рук. Это не тот разговор, который я хочу вести с братом.

Воскрешение ― это мое спасение, но, очевидно, я не могу убежать достаточно далеко от его беспокойства.

― Даже если ты расскажешь ему, тебе будет больно. Ему будет больно. Вам обоим будет больно.

Я смотрю на экран, игнорируя боль в сердце.

― Между нами нет ничего серьезного. Кроме того, он не влюблен в меня. Я обещаю тебе, когда я уйду, он даже не будет скучать по мне.

― Руби. ― Макс вздыхает. Он поднимает глаза и машет рукой, будто звонит в колокольчик. Его улыбка грустная. ― Все, кто тебя знает, скучают по тебе.

Я сглатываю.

― Ты не можешь остаться там навсегда, ― напоминает он мне.

― Я и не собиралась.

Лгунья. Шепот в моей голове уличает меня, мое притворство, что я не представляла себя живущей в Воскрешении. Сад, дом, знакомство с соседями, цветочный магазин в центре города. Этот город ― как возрождение души, и я никогда не буду прежней. Ни в одном из городов, где я останавливалась по пути, у меня нет того беспокойного чувства, которое было в Индиане.

Здесь, с Чарли, я чувствую себя как дома.

Это безумие.

Может быть, это моя вина.

Может быть, я всю жизнь мечтаю о чем-то несбыточном. О позитивном настрое. Счастье. Благодарности. Даже перед угрозой смерти я предпочитаю быть идеалисткой, в то время как Макс и мой отец ― реалисты. Паникеры.

Страх не помогает, и чем дольше я нахожусь в Воскрешении, тем больше осознаю кое-что важное в глубине своего сердца.

Без страха ты обретаешь свободу. Бесстрашие. Никаких ограничений. Все сомнения, которые я носила в себе всю жизнь, я развеяла здесь в пыли, на этой дикой земле Монтаны. Я ухватилась за свою жизнь обеими руками.

Из-за Чарли.

И я не хочу от этого отказываться.

― Есть программа. ― Напряженный голос Макса заставляет меня замереть, и мое солнечное настроение рушится, как рассыпавшаяся стена. ― В Стэнфордском университете. СВТ. Она новая, но это может быть что-то хорошее, Рубс.

Я знаю все об исследованиях. Клинические испытания, в которых наблюдают, что сработает. Таблетки для поддержания ритма. Операции, чтобы прекратить обмороки. Больше мониторов, больше больниц и больше врачей. Нет, спасибо.