Она красивая. Слишком красивая.

Это пугает меня до смерти.

― Не могу. ― Дэвис уже движется к двери. ― Мы с Фордом ведем группу на хребет для перегона скота.

― Я тоже не могу, ― говорит Уайетт, отхлебывая диетическую колу и хватая пирожное. Его тяга к сладкому не знает границ. ― Сегодня я тренирую Фэллон на пастбище.

― Вы убьете друг друга, ― замечает Форд.

Уайетт смеется.

― Я все надеюсь, что она упадет с лошади, но мне пока не везет. ― Он двигает бровями в сторону Руби. ― Если тебе надоест Чарли, приходи посмотреть шоу.

― Убирайся отсюда, ― рычу я.

― Увидимся, ― говорит Форд, помахав рукой, и я машу в ответ.

Я смотрю, как мои братья выходят из дома, их смех доносится через дверь.

Засранцы.

Руби соскальзывает с барного стула, подол ее розового сарафана поднимается, обнажая длинные загорелые ноги и соблазнительную попку. Ее большие голубые глаза выжидающе смотрят на меня. Ее милое личико такое деловое.

― Может, займемся делами? Утренними?

Три месяца, напоминаю я себе. Три чертовых месяца.

Глава 9

Руби

― Сколько у вас тракторов? И сколько акров земли? А что насчет ваших работников?

― Два трактора и 17 000 акров. ― Пот струится по его лбу, когда Чарли смотрит на меня из-под пыльной ковбойской шляпы. На его красивом лице появляется суровое выражение. ― Тебе действительно нужно все это знать?

― Да. Это моя работа, ― напоминаю я ему. ― Работники?

Он выдергивает пару сорняков у стены конюшни. У меня внутри все сладко сжимается, когда я замечаю, как перекатываются мышцы на его скульптурной спине.

― У нас двадцать шесть человек. Они живут на ранчо с апреля по сентябрь.

Не дожидаясь меня, он направляется к конюшне. Я разочарованно вздыхаю и бегу за ним.

Он немногословный человек. Надо отдать ему должное.

Последние несколько часов я таскалась за ним, задавая ему вопросы, пока он работал. Смотрела, как он рубит дрова и чинит трактор в мастерской. Слушала, пока он болтает с одним из наемных рабочих о том, что собирается с новой группой порыбачить на Лосиной реке.

Пока что я впечатлена Чарли Монтгомери. Ранчо «Беглец» ― это хорошо отлаженная машина, за которой стоит надежная команда. Персонал выглядит довольным, а гости наслаждаются отдыхом. На мой взгляд, видео принесло вред, но оно не было настолько плохим, чтобы вызвать негативную реакцию. Женщина вела себя так, будто намеренно устроила эту сцену. Не было причин для неутихающей критики в ее комментариях.

― А как же занятия? ― подстрекаю я, пытаясь догнать Чарли.

― А что с ними? ― кричит он в ответ.

Я прячу улыбку от ледяных ноток в его тоне, пока он идет к конюшне.

То, что Чарли Монтгомери выглядит так, будто он предпочел бы смертельную болезнь мне, идущей за ним по пятам, только усиливает мое желание измотать этого человека.

Я заставлю его улыбаться, даже если это убьет меня.

Все, что мне нужно, ― это неделя, чтобы ознакомиться с ранчо, а потом я смогу творить свою магию в уединении. Нам с Чарли Монтгомери больше никогда не придется видеться. Даже если от этой мысли у меня начинает болеть сердце.

Я делаю глубокий вдох и бегу за мужчиной, который оставил меня позади в клубах пыли.

― Просто делай свои дела, ― говорю я, слегка запыхавшись. ― Не позволяй мне мешать тебе.

― Ты уже мешаешь, ― ворчит он.

Я незаметно улыбаюсь. Я привыкла к тому, что люди несерьезно относятся к социальным сетям. Я видела сомнения на их лицах сегодня утром. Снисходительные взгляды, которыми обменялись братья. Они думают, что я не смогу это сделать.

Я не могу дождаться шанса доказать, что они ошибаются.

― Что это? ― Я указываю на большое красное здание, расположенное в двух шагах от конюшни. Вывеска перед входом гласит: ― «Дом воинского сердца».

― Это Дэвиса, ― говорит Чарли. ― Он занимается реабилитацией военных служебных собак. Работает с ними, пока они не поправятся, а потом либо возвращает их домой, либо мы позволяем им доживать свои дни здесь.

― Правда? ― Я делаю пометку в своем телефоне. ― Это круто, Чарли.

Он приподнимает шляпу и проводит большой рукой по своим растрепанным волосам.

― Когда у нас на ранчо появляется группа детей, мы приводим их сюда. Учим их быть добрыми к животным.

Мое сердце замирает от этих слов.

Это прекрасно. Интересно, знает ли он об этом?

Я останавливаюсь и делаю фотографии для Инстаграма. Когда я поднимаю глаза, Чарли исчезает за двойными голландскими дверьми, ведущими в конюшню.

Я прикусываю нижнюю губу и спешу за ним.

Меня встречает тихое ржание.

― О, Боже мой, ― выдыхаю я.

Огромная конюшня могла бы стать вторым домом. По обеим сторонам тянутся стойла. На дальней стороне ― большое помещение для хранения сена и небольшая кухня с раскладушкой и барной стойкой. Но у меня перехватывает дыхание не от размеров помещения. Это три лошади, высунувшие свои морды над дверьми стойл, их темные глаза полны любопытства.

Не поднимая глаз, Чарли затаскивает на чердак тюк сена и говорит:

― Поскольку ты все равно спросишь: черный ― это Призрак, гнедой ― Большой Рыжий, пегая ― Вессон. Всего у нас пятнадцать верховых лошадей. Остальных Колтон вывел на прогулку.

― А можно мне погладить одну?

Он выпрямляется и пожимает широкими плечами.

― Они все как котята. Выбирай.

― Я никогда не сидела на лошади, ― говорю я, подходя к ним поближе. Мой список дел меняется. Я мысленно добавляю ― прокатиться на лошади. Ускакать на ней в закат и представить, что я ковбойша, дикая и свободная.

На этот раз Чарли выглядит заинтересованным.

― Правда?

― Да. ― Я обхожу стойло, разглядывая Вессон. Коричневый хвост отгоняет мух. ― Никогда не ездила на мотоцикле, не каталась на волнах, не танцевала на стойке в баре и не принимала наркотики. Скучно, я знаю.

Чарли что-то бормочет, берясь за второй тюк сена.

Сомневаюсь, что он вообще меня услышал.

Прилив грусти, за которым следует чувство сожаления, накрывает меня. Оно остается внутри, воспоминания впиваются в меня, как пиявки.

Ближе всего к какому-то волнению в моей жизни я была, когда занималась балетом. Когда мне было семь, барре и плие стали моей жизнью. Я занималась часами. У меня была учительница, которую я обожала, и которая кричала ― вуаля! ― каждый раз, когда мне удавалось сделать пируэт. Когда я поднималась на цыпочки, мне казалось, что я могу достичь чего угодно. Это было самое большое счастье в моей жизни. Два месяца спустя я оказалась в больнице с диагнозом СВТ. Несмотря на заверения врачей, что со мной все будет в порядке, если я буду делать перерывы, отец не разрешил мне продолжить.

В тот день мне казалось, что я уже потеряла свою жизнь, хотя я была еще жива.

Моя рука касается щеки Вессон. Улыбаясь, я наслаждаюсь ощущением ее бархатной шерсти. Мягким дыханием из ее ноздрей. Она ― лучшее средство, помогающее мне сосредоточиться на том, что у меня впереди, ― на моей жизни.

Я слышу звук тяжелых шагов и оглядываюсь через плечо. Чарли тащит большой пакет с кормом, словно это легкая подушка. Я смотрю, как напрягаются его массивные предплечья, когда он заносит его в маленькую комнату.

― Что там? ― спрашиваю я.

― Комната для снаряжения, ― говорит он. ― Мы храним здесь все, что нужно для экипировки лошадей. Седла. Попоны. Лекарства.

Я бросаю последний взгляд на Вессон и подхожу к Чарли.

― Я могу помочь.

Он приподнимает край своей пыльной шляпы «Стетсон».

― Ты?

Его губы изгибаются то ли от недоверия, то ли от уважения, не могу сказать.

Я упираю руки в бедра, провоцируя его поспорить со мной.

― Да, я.

Долгое мгновение он пристально смотрит на меня. Затем он дергает в сторону своим бородатым подбородком.

― Хорошо. Возьми шланг и наполни водой все корыта.

В течение часа мы работаем вместе в тишине. Пока Чарли открывает набор для груминга и хорошенько расчесывает каждую лошадь, я раскидываю новую подстилку и доливаю воду. Это приятная работа. Работа, которую мой брат и мой отец ни за что на свете не позволили бы мне делать.