— Да, я заметила, что земля была белой, но дело в том, что я пошла прямо домой. Мои следы это подтверждают. Кроме тех следов, что ведут от дома Кашинга к машине, других никаких нет. Несколько машин проехало по дороге этим утром, но других следов не было, кроме моих — от автомобиля к нашему дому.

— А что твоя мать говорит о следах?

— Конечно, следы в направлении коттеджа — это следы мамы. Я это знаю. Она призналась в этом мне, но больше никому. Она сказала, что пошла туда, услышав женский крик.

— Она сказала об этом полиции?

— Нет. Более того, она и Перри Мейсону не сказала. Вот где она попала в ловушку, потому что не представляла, что на заиндевелой почве останутся ее следы. Но ты понимаешь, Харви, что если за это ухватиться, то следствие сможет что-то установить лишь с оговорками, и при рассмотрении улик нельзя будет утверждать, что это были следы мамы.

— Они могли принадлежать и матери, и тебе.

— Да, или это могли быть следы другой женщины; или же это мог быть мужчина в ковбойских сапогах — если у него маленькие ноги. Что могло помешать женщине подъехать на машине к дому, затем войти в коттедж и выйти, сесть в машину и уехать?

Нахмурившись, он задумался.

— На дороге были следы автомобиля?

— Да, конечно. В воскресное утро там всегда большое движение через долину. Знаешь, лыжники, потом было много субботних вечеринок.

— Следы были недостаточно отчетливы для того, чтобы полиция установила…

— Нет, конечно.

— Они не осматривали обувь твоей матери?

— Они хотели посмотреть, но мама сказала, что у нее очень много обуви и ей не хотелось бы, чтобы копались в ее гардеробе. Она отказалась пускать их в дом без ордера на обыск.

— А что она сделала с туфлями?

— Она хорошенько их вычистила, конечно, но она боялась… В общем, она хотела быть полностью уверенной.

— Мне кажется, что твоя мать в весьма сложном положении. Лучше бы ей было рассказать правду.

— Я понимаю, но она стремилась выгородить меня в этом деле.

— Ты действительно так думаешь?

— Харви, я не знаю. Временами мне кажется, что, забеспокоившись обо мне, она отправилась туда и… Артур Кашинг был в ужасном настроении, когда я ушла. Я это знаю.

— А как с револьвером? Доказано ли, что это орудие убийства?

— Пока нет, но думаю, что это установят.

— Когда они это сделают, то получат достаточно улик, чтобы…

Он вскочил, услышав, как кто-то настойчиво стучит в дверь.

Карлотта повернула к нему побелевшее лицо.

— Посмотри, кто там, — сказал он.

Карлотта открыла дверь и увидела шерифа и трех его помощников, стоявших на крыльце с мрачным и решительным видом.

— Мне, право, очень жаль, — сказал шериф, — но у меня есть ордер на обыск этого помещения. Вот вам копия, мисс Эдриан…

— Это Харви Делано, адвокат, — представила она.

Делано сделал шаг вперед.

— Могу я спросить, шериф, какова цель обыска?

— Мне очень жаль. Косвенные улики говорят за то, чтобы я обыскал этот дом. У меня есть ордер, и этот обыск я намерен провести. Вы можете ознакомиться с ордером, убедитесь, что он составлен правильно. Затем я попрошу вас отойти в сторону и ничего не трогать. Вам обоим надо сесть так, чтобы мы вас видели. Начнем обыск. Карлотта, ваша мать дома?

— Нет, ее нет.

— Хорошо, ребята, — произнес шериф. — Начинайте.

— Обождите минуту, — сказал Делано. — Я еще не проверил ордер.

— Вот он, — хмуро сказал шериф. — Садитесь и проверяйте сколько угодно, но ничего не трогайте, не пытайтесь что-то скрыть и не передвигайтесь по дому. Давайте, ребята, начинайте осмотр.

Карлотта с испугом взглянула на Харви.

Тот пожал плечами.

Помощник, которому было поручено следить за ними, сказал:

— Если вы будете спокойно сидеть, то мы ничего не будем здесь делать, кроме самого необходимого.

Карлотта с Харви сели на тахту, в то время как люди шерифа ходили по дому, открывали и закрывали шторы, тихо разговаривая между собой. Они медленно переходили из комнаты в комнату.

— Я считаю, это произвол, — сказала Карлотта.

— Поскольку совершено убийство, — объяснил помощник, — шериф делает все от него зависящее. Сами понимаете, люди ждут от него результатов.

— Ну, лично я…

Она встала, когда в комнату вошел шериф с золотой пудреницей в руке.

— Вот тут золотая пудреница с алмазом и с надписью: «Карлотте от Артура с любовью». Что вы мне можете об этом сказать, мисс Эдриан?

— Это подарок.

— От кого? Не забывайте, мы можем это выяснить.

— Это Артур мне подарил.

— Артур Кашинг?

— Да.

— Когда вы в последний раз пользовались ею?

— Кажется, прошлой ночью. Видимо, я ее потеряла, когда… когда шла домой от машины.

Шериф сообщил:

— Мы нашли ее завернутой в вату и засунутой глубоко в сапог для верховой езды.

— Да вы с ума сошли! Это моя пудреница, и я ее где-то потеряла. Я не пыталась ее спрятать…

— А как же пудреница оказалась в сапоге?

— Не знаю, не могу это никак объяснить.

— Кроме того, хочу выложить несколько карт на стол, мисс Эдриан. Когда мы осматривали коттедж Кашинга, то обнаружили пудру на полу и на ботинке Артура Кашинга. Мы нашли также осколки тонкого посеребренного стекла, сложили их вместе, и получилось круглое зеркальце. Это выглядело как зеркальце из пудреницы, поэтому мы искали пудреницу в качестве связующего звена… Честно говоря, это одна из причин того, что мы пришли с обыском. Мы искали пудреницу с разбитым зеркальцем. — Он раскрыл пудреницу. — Вот, видите? Зеркальце разбито. А вот пудра, которая по фактуре и цвету очень напоминает ту, что найдена на месте убийства.

Карлотта вздернула подбородок и сжала губы.

— Что вы сказали? — спросил шериф.

— Ничего.

— Послушайте, это можно объяснить, — сказал Харви. — Ну, кто-нибудь мог… Например, Карлотта потеряла эту пудреницу. Кто-то мог ее найти и…

— Конечно, — саркастически отозвался шериф. — Кто-то нашел, принес домой и спрятал в сапоге.

Харви Делано не нашелся, что на это ответить.

— Вы хотите что-нибудь сказать, мисс Эдриан?

— Мой адвокат посоветовал мне не высказываться ни о чем. У меня есть полное объяснение для всего, что, может быть, случилось. Я дам его в подходящий момент.

— Думаю, что такой момент настал.

Она молча покачала головой, сжав губы.

— Ладно. Билл! — позвал шериф.

Один из помощников вошел в комнату, держа пару туфель.

— Вы узнаете эти туфли?

— Конечно. Это туфли моей матери.

— Не ваши?

— Нет.

— Вы не могли бы их померить?

— Зачем вам это?

— Мы хотим посмотреть, не впору ли они вам.

— Я сразу могу сказать, что впору. У нас с мамой одинаковый размер. Иногда мы надеваем туфли друг друга.

— А вы когда-нибудь надевали эти?

— Не думаю.

— Это туфли вашей матери?

— Да.

— Это ничего не значит, — сказал Харви с вызовом. — Множество людей носит обувь одного размера. Вот, посмотрите. У меня маленькие ноги, и я даже мог бы втиснуть их в эти туфли… Давайте посмотрим. Я вам покажу, насколько это бессмысленно…

— Вы только держите руки подальше от туфель, — предупредил шериф, когда Харви хотел их взять. — Это улика.

— Вздор! — сказал Харви. — Вы боитесь, что я покажу, насколько это зыбкая улика. Вы не можете представить такое в суде, если только не укажете на какую-то особую примету в самих следах, а затем не покажете, что…

Шериф кивнул помощнику.

— Ладно, Билл, пошли.

Он протянул Карлотте листок бумаги, на котором написал чернилами:

«Я, Берт Элмор, законно избранный, облеченный властью и действующий шериф этого графства, забираю в свое распоряжение одну пару женских туфель и одну украшенную алмазом золотую пудреницу с разбитым зеркальцем с надписью: «Карлотте от Артура с любовью».

— Вот расписка.

Он сунул расписку Карлотте в руку и вышел, не обращая внимания на все еще говорившего молодого адвоката.