Она смотрит сквозь бинокль на отверстия, пробившие контур центрального черного «глаза». Опуская бинокль, она смотрит на меня с непонятным выражением лица.

— Это впечатляет.

— Да? — я ухмыляюсь и наклоняю голову. — Достаточно впечатляюще, чтобы получить за это поцелуй?

Ее смех… Эту музыку я могу слушать до конца своих дней.

— Может быть. — Ее губы растягиваются в озорной улыбке. — Мы можем поменять мишень, чтобы я могла попробовать еще раз?

— Да, конечно. Дай мне минутку.

Если моя женщина хочет иметь совершенно новую мишень для тренировок, пусть так и будет. Может быть, она не хочет, чтобы свидетельства моих выстрелов заставляли ее чувствовать себя недостаточно меткой.

Устанавливая мишень, я нажимаю пальцами на кнопку, чтобы отрегулировать расстояние до нее.

— Ты хочешь ближе? Или на то же расстояние?

— То же самое. — Ее глаза блестят от возбуждения, и, черт возьми, меня переполняет гордость. У моей женщины есть соревновательная жилка, даже на стадии новичка. — Просто хочу проверить, насколько хорошо я усвоила основы.

Я отступаю назад, пока она занимает позицию, и наблюдаю за тем, как она расставляет ноги на нужную ширину для равновесия. Черт побери, она выглядит так естественно.

Оливия делает один выстрел, опускает пистолет и поворачивается ко мне, ее волосы слегка взъерошены, щеки раскраснелись… Черт.

Мне конец. Нет никакого способа выйти из этой ситуации иначе, как без своего чертова сердца. Она, блядь, владеет им.

Она протягивает мне бинокль, глаза блестят от возбуждения. Я медленно беру его, заставляя себя оторвать от нее взгляд. Даю себе несколько лишних секунд, чтобы запомнить, как она смотрит на меня сейчас. Я хочу запомнить именно этот момент, чтобы вспоминать его, когда все закончится, и она меня возненавидит.

Как только я поднимаю бинокль и фокусируюсь на цели, все мое тело замирает. Что за хрень? Как, черт возьми, она это сделала? Крошечные волоски на затылке встают дыбом, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее в недоумении.

Ее пуля пробила центр мишени почти идеально.

Ее улыбка широка и беззаботна, энтузиазм практически сияет вокруг нее.

— У меня получилось лучше?

— Да, — медленно отвечаю я. Не отрывая от нее взгляда, я нажимаю кнопку автоматического захвата мишени и жду, пока система вернет ее нам. Отпуская кнопку, когда подвешенная мишень приближается, я внимательно оцениваю ее реакцию. При виде отверстия у нее захлопывается рот, глаза расширяются, а затем ее взгляд перемещается на меня.

— О Боже! — она бросает еще один взгляд на мишень, как бы не веря. И да, я чувствую то же самое. Медленно улыбка расплывается на ее лице, когда она смотрит на меня. — Похоже, удача новичка — это действительно правда.

Тридцать девятая глава

Оливия

Выражение лица Нико не поддается прочтению, и мне кажется, что его глаза пытаются что-то определить. Наверное, мне не следовало давать волю своей соревновательной жилке — пытаться превзойти такого мужчину, как он. Это только создаст проблемы.

То, что он привел меня сюда, говорит о многом. Что он доверяет мне настолько, чтобы показать, как пользоваться оружием — тем, которое я могла бы легко применить против него, если бы захотела.

Под его пристальным взглядом у меня сбивается дыхание, и это подстегивает меня к действию. Поднявшись на носочки, я обнимаю его. Надеюсь, он чувствует мое возбуждение, и оно достаточно ощутимо, чтобы отвлечь его от моего выстрела по мишени.

Когда его руки обвиваются вокруг меня, и он крепко сжимает, я немного расслабляюсь. Через некоторое время он говорит.

— Посмотри на себя, детка. Ты прирожденный стрелок.

Отстранившись, я смотрю на него. Напряженность в его чертах почти исчезает, и у меня руки чешутся разгладить кончиками пальцев оставшиеся следы напряжения вокруг его рта.

— Ты так думаешь?

— Я знаю. — Глаза пылают жаром, он наклоняет голову и слегка проводит губами по моим. — Умираю от желания еще раз попробовать твой рот.

От его слов жар поднимается вверх и застревает в моем горле. Его губы — отвлекающий маневр, на который я не могу пожаловаться. Мне нравится, как они изгибаются в ухмылке и как растягиваются в редкой довольной улыбке.

То, как идеально они прилегают к моим.

Когда я решаюсь и подношу свои губы к его губам, он не колеблется. Мы сливаемся в поцелуе, которого я так жажду, и из глубины его груди вырывается стон.

Наш поцелуй нуждающийся, страстный, но за его пределами скрываются эмоции, которые я боюсь признать. Особенно, когда улавливаю слабый намек на страх и сожаление.

Решительно я отодвигаю все это в сторону, понимая, что мне необходимо не отступать. Я не могу позволить себе отвлекаться на нюансы мужчины, который излучает угрозу и опасность, но при этом скрывает нежность, о которой я даже не подозревала.

Я бросаюсь в поцелуй, потому что не могу позволить ему еще глубже проникнуть в глубины моего сердца.

Не больше, чем он уже сделал.

Сороковая глава

Нико

— Куда мы опять едем? — спрашивает Оливия.

— Не любишь сюрпризы, да?

Она смеется, и я клянусь, этот смех окутывает меня теплом.

— Не совсем.

Она отворачивается и смотрит в окно, пока я веду машину, и я решаю сжалиться над ней.

— Мы едем в «дыру в стене». Это все, что я могу сказать.

— Сколько еще?

— Это эквивалент «мы еще не приехали»?

Она хмыкает, но, когда я бросаю на нее взгляд, она улыбается. Черт возьми, она красивая.

Разговор по дороге легкий, почти беспечный. Словно голодающий, хватающийся за любую чертову крупицу информации, я хочу узнать то, что не найду больше нигде.

— Если бы тебе пришлось питаться одним видом пищи до конца жизни, что бы это было?

Она отвечает быстро, без колебаний.

— Суши, без сомнения.

— Не могу тебя в этом упрекнуть.

— А ты?

Я бросаю на нее быстрый взгляд.

— Мне подойдут любые морепродукты.

Сосредоточившись на дороге и убедившись, что Маркус и Тино все еще едут за нами, я сжимаю руль одной рукой, а другая лежит на консоли между нами. Мои пальцы переплетаются с ее пальцами, и я не могу удержаться, чтобы не провести большим пальцем по ее мягкой коже.

— Ты… — Оливия колеблется, прежде чем продолжить. — Твой отец еще жив?

Улыбка появляется на моих губах, когда я вспоминаю о своей маме.

— Нет. Мой отец давно ушел из жизни. Остались только мама и я, пока она тоже не скончалась.

— Мне очень жаль, — мягко говорит она. Вот что характеризует Оливию. Когда она выражает сочувствие, это не пустые слова, сказанные из чувства долга. Ее слова настоящие.

— Нам было лучше без него. Мама была лучшей. — Сам того не осознавая, я крепко сжимаю ее пальцы. — Она бы полюбила тебя.

— Ты так думаешь? — смесь любопытства и уязвимости окрашивает ее слова.

— Да, черт возьми. — И это правда. Она может быть чертовски зла на меня за те крайности, на которые я иду в своей жизни, в этом нет сомнений. Но если бы я привез Оливию домой, чтобы познакомить ее с ней, она была бы на седьмом небе от счастья.

При этой мысли у меня болезненно сжимается в груди. Я прогоняю сожаление о том, что этого никогда не случится, и прочищаю горло.

— Если бы ты могла путешествовать в прошлое, с кем бы хотела поговорить?

Оливия замолкает надолго, и я смотрю на нее, чтобы увидеть, что она смотрит в окно. Когда я возвращаю свое внимание на дорогу, она тихо отвечает.

— С родителями. — Словно понимая, что необходимо уточнение, она поспешно добавляет. — Теми, кто меня вырастил.

Я сжимаю ее руку, пытаясь хоть как-то утешить. Некоторое время мы едем в легком молчании, и только когда въезжаем на Рикенбекер-Козуэй, я начинаю говорить. Мой голос звучит хрипловато, и я не пытаюсь скрыть эмоции.

— Они проделали чертовски хорошую работу. — Не глядя в ее сторону, я поднимаю наши руки и целую тыльную сторону ее руки. — Они бы чертовски