Поджав нижнюю губу и раздувая ноздри, чтобы удержать поток слез, мотаю головой. Не могу я поверить, что он ее не любит. Не могу забыть слова Милы о том, что он часто менял женщин, похожих на Зару. И Зару я тоже не могу забыть, хоть она и ни в чем не виновата.

-Нет. Уезжай, - поворачиваю голову и снова пытаюсь вырваться, но Аслан не пускает.

-Я люблю тебя, маленькая, - кончиком носа ведет по виску и шепчет как истинный змий-искуситель. Его признание меня и убивает, и воскрешает. Я так мечтала это услышать от него, а теперь и верю и не верю, боюсь и не доверю.

-Так не бывает, - у меня все же получается вырваться и не глядя на него, уверенно шагаю к двери, снова вытаскиваю ключи из сумки и прикладываю магнит к домофону.

-С блока меня вытащи. Номер тот же, - требовательно говорит в спину.

Ничего не отвечаю, скрываюсь в подъезде и, прислонившись к холодному железу, тихо плачу от обиды.

-Ирадка, чего хнычешь? - открыв глаза, вижу на площадке первого этажа бабу Пашу в ее любимом платье-халате в мелкий цветочек. Она живет в этом доме дольше, чем я на белом свете. И с мамой моей всегда дружила, и как мне потом рассказала Сабина, на похоронах была несмотря на преклонный возраст.

-Ой, баба Паш, плохо мне, - смотря на тусклую лампочку на потолке, выдавливаю я.

-Ну весь подъезд теперь в курсе, как тебе плохо, - держась за поручень, она медленно преодолевает пять ступенек до двери.

-Что так было слышно? - потерев кончик носа, спрашиваю у нее.

-До четвертого этажа точно. Вы бы хоть отошли подальше.

-Я не подумала.

-Не подумала она, - цокает Павла Юрьевна. - Такой “Санта-Барбары” подъезд еще не видел.

-Что такое “Санта-Барбара”? - непонимающе моргаю.

-Сериал такой. В 90-е крутили.

-Аааа, - тяну я, вытирая слезы ладонью.

-Давай ко мне, - машет рукой и поворачивается. В восемьдесят она очень энергичная, временами ворчливая, но свой близкий круг соседей любит от души. Я с детства ждала, когда она нам Кулич и разноцветные яйца принесет, и все время спрашивала маму, почему же мы их не красим. И однажды баба Паша позвала меня к себе, чтобы я с ее внуками яйца на Пасху покрасила.

-Баб Паш, поздно. У меня там собака.

-Подождет твоя собака. Пошли, расскажешь.

Спорить с бабой Пашей бесполезно, поэтому понурив голову, плетусь за ней. А у нее как всегда идеально чисто и вкусно пахнет.

-Руки мой, на кухню иди, - приказывает она.

Выйдя из туалета, иду на запахи. Бабуля стоит ко мне спиной и заваривает чай в старый, но до блеска чистый чайник в красный горошек. На столе - тарелки с цветами явно из советской эпохи. На одной - жареные пирожки, на другой печенье. В хрустальной вазочке конфеты “Красная шапочка” и “Мишка косолапый”. Мои любимые.

-Внучка сегодня правнуков привозила, - объясняет она, когда я сажусь за стол.

-Повезло правнукам, - откусываю хрустящий горячий пирожок с капустой. - Мммм, баб Паш, я душу дьяволу готова продать.

-Побойся Бога, Ирада, - она начинает быстро креститься и садится напротив. -Ну что, рассказывай. Обидел тебя?

Прожевав и проглотив кусок, запиваю все горячим чаем.

-Да как сказать? - пожимаю плечами и вкратце рассказываю ей нашу с Асланом историю. Видимо, мне просто захотелось выговориться кому-то, а баба Паша удачно попалась под руку.

-Эх, Ирада, а то ты не знаешь, что от тесного контакта с мужчиной женщина получает либо три напасти сразу, либо одну из трех, - вздохнув, говорит она после моей истории.

-Какие?

-Разбитое сердце, ребенка или инфекцию, - буднично заявляет она, а я давлюсь большим куском и начинаю кашлять. Из глаз брызжут слезы, а бабулька, не моргнув глазом, хлопает меня по спине.

-Баб Паш, вы чего? - спрашиваю с наездом, отдышавшись. - Каким боком ребенок - напасть?

-Это к слову, - отмахивается она.

-Ёлки-палки, я чуть не сдохла, - придя в себя, смеюсь я.

-Зато улыбаешься. Ну и что думаешь?

-А что думать? Не хочу я опять страдать по нему, - обреченно вздыхаю. - Хоть он и сказал, что любит меня.

-Ну а ты? - делает паузу. - Любишь?

Смотрю на нее, потом на белоснежные занавески, скрывающие майскую ночь и подперев щеки кулаками сокрушаюсь:

-Люблю. Я когда его снова увидела, у меня сердце чуть из груди не выпрыгнуло, баб Паш. Клише, конечно, но я это так хорошо почувствовала.

-Ну так а что мешает? Гордость?

-И она тоже. Я боюсь, что он врет и все еще любит другую.

-Ох, Ирадка. Кого-то ты мне напоминаешь! - покачав головой, баба Паша встает и достает с полки лекарства. - Забыла выпить. Придется теперь на ночь.

-И кого я вам напоминаю? Вы не договорили.

-Кого-кого. Меня! Полвека прошло, а я до сих пор помню, как все было. Вот иногда не вспомню, какой день сегодня, а тот свой роман в подробностях.

-Кааак? Вы тоже…как я?

-Как ты, ага. Мне же тоже когда-то было 22. И была я молодая и влюбленная.

-Вы сейчас про деда Мишу говорите? - спрашиваю про ее мужа, который умер десять лет.

-Про него. Про кого же еще? - усмехается она. - С первого взгляда влюбилась в него, когда мы в кино познакомились. Они с другом за нами в очереди за билетами стояли. Думала, прекрасней парня нет на свете! Высокий зеленоглазый блондин, архитектором в “Казгорстройпроекте” работал.

-А он?

-А он в мою лучшую подругу Зойку влюбился и замуж ее позвал.

-Вот бл..ой, простите, - прикрываю рот и краснею.

-Ну примерно так и есть, чё уж, - весело хмыкает баба Паша. - Собирались они пожениться, она меня даже в свидетельницы позвала.

-И вы согласилась?

-Ну да, а куда деваться? Плакала, ночами не спала, кушать не могла даже. Высохла вся от любви безответной. Посмотрю на них счастливых и хоть в петлю лезь.

-Вы мазохистка, баб Паш.

-Я знаю. Вот только не было свадьбы. За пару недель до нее его машина сбила. Как же я плакала и молилась, чтобы выжил. И ведь выжил, но только ходить не мог.

-Да ладно? Так он же ходил до самой смерти! - беру с вазочки “Красную шапочку”, разворачиваю фантик и кладу конфету целиком в рот.

-А сначала не мог и врачи сказали, что не будет. Зойка к нему пару раз сходила, а потом сказала, что не может, что молодая и жить хочет по-другому. Короче, бросила она его. Из родных у Миши только мама, отец - ветеран войны рано умер. Мать к нему каждый день ходила, плакала, пыталась вытащить, потому как Зоя ушла, он жить не хотел. Я когда от нее узнала, что она сделала, тут же к нему побежала в больницу.

-Отчаянная, - качаю головой я.

-Дурная, - поправляет она. - Он сначала меня гнал, потому что я ему Зойку напоминала, а потом, - вздыхает, - смирился. Я ему пирожки, борщ, рассольник его любимый приносила. Как сейчас помню, в банке трехлитровой на трамвае везла, потом пешком.

-Каждый день?

-Почти. Потом выписали его, а я все также ездила, только домой к нему. Он где яблоневые сады жил. Далековато от меня. Соседские пацаны его на коляски со второго этажа выносили во двор. Там у них стол был длинный, деревянный, и он за ним сидел и что-то чертил. Я приходила, мы разговаривали, общались, я приносила ему книги из библиотеки и забирала те, что он прочитал. А однажды пришла к нему вся красивая, в белом платье в синий цветочек, а он мне говорит:

“Ну что ты ходишь ко мне, Павла?! Уходи”.

“Миш, какая муха тебя укусила? Все же хорошо было?”

“Как хорошо? Что ты приходишь и крутишься здесь?”

А я сдуру расплакалась от обиды и ляпнула:

“Прихожу, потому что люблю я тебя, Миша”.

Баба Паша замолчала, а мне не терпелось узнать конец истории.

-А он, а он что?

-А он сказал: “Не люблю я тебя, Павла. Я Зою любил, люблю и буду любить”. И я тогда не выдержала и крикнула ему в лицо: “Любить будешь, даже если бросила? Даже если ты ей не нужен” А он говорит: “Да”.

-Эх, дядя Миша, дядя Миша, - по щеке бежит слеза от его слез и от воспоминаний о нашей последней встрече с Асланом на той пустынной аллее. - Я надеюсь, вы ушли тогда?